Тайна Вселенской Реликвии. Приключенческий, научно-фантастический роман в двух книгах. Книга первая

Выпятив грудь вперёд, мать стала смешно надвигаться на сына. Приняв её игру, он с деланным испугом бросился от неё прочь в комнату, она – за ним. Бегая друг за другом вокруг гостиного стола, Екатерина Николаевна, улучив момент, ухватила Кузю за край развевавшейся рубашки, и тот плюхнулся на диван.

– Ага, попался? – стоя над сыном в угрожающей позе и едва сдерживая смех, изрекла она. – Зачем на базаре кусался?

– Да не кусался я, не кусался! – громко рассмеялся и взахлёб простонал Кузя, обороняясь руками от наседавшего «противника». – Всё, сдаюсь! Больше не буду!

– То-то же! Только тише пожалуйста, Кузя, тише, – заговорщически прошептала Екатерина Николаевна, прикладывая к губам палец. – Мы с тобой этак всех соседей перебудим. Чего доброго – в милицию заберут, хлопот не оберёшься…

– Здравствуйте, тётя Катя! К вам можно? – спросил Саня отворившую им дверь Екатерину Николаевну.

– Здрасьте-здрасьте, залётные, – отвечала она им в тон с шутливой иронией, пропуская в прихожую. – Проходите. Только поясните сначала: вы, собственно, по мою душу, или же к Кузе?

Ребята, остановившись возле вешалки, в нерешительности топтались на месте, будучи не в силах приступить к оправдательной речи.

– Да в общем-то, мы, собственно, к вам, тёть Кать, – шмыгнув носом и глядя себе под ноги, вымолвил Саня.

– Стоп, мальчики! – тут же прервала она начало Саниного душеизлияния. – Если вы пришли ко мне на исповедь, то знайте, что грехи ваши я давно уже вам отпустила и больше на вас не сержусь!

– Правда?.. Ну, спасибо вам, тёть Кать! – уже раздеваясь, весело выпалил Саня, а Митя добавил: «И ещё раз: извините нас пожалуйста!»

– Да будет вам, – отмахнулась хозяйка. – Кузя! – позвала она сына. – Ты что, не слышишь? К тебе же ведь друзья пришли.

4. СОМы и Каливаш.

Прозвучал звонок, оповещая об окончании переменки. Ученики с шумом и гамом рассаживались по своим местам. В класс уверенной походкой вошёл молоденький учитель химии Сергей Петрович Колосков. Разговоры помалу стихли, класс встал.

– Здравствуйте! Садитесь! – Учитель окинул хозяйским взглядом цветастую поверхность колышущихся голов и повернулся к доске. – А это ещё что такое?

На доске, во всю её длину, чьей-то рукой было начертано:

«Сапожков + Остапенко + Малышев = СОМы.

Класс засмеялся, громче всех – Гришка.

– Это кто у нас здесь шутник такой нашёлся? – спросил учитель, стараясь придать своему голосу строгий оттенок, с плохо скрываемой ребяческой смешинкой в прищуренных глазах.

Колосков появился в школе совсем недавно, прямо с институтской скамьи. Молодой, весёлый, как-то быстро и легко влившийся в школьный коллектив, в его будни и в доверие учеников, он, вероятно, ещё и сам не вышел по складу своего характера из того возраста, когда присваивают друг другу разные клички и прозвища. Единственным человеком, который сразу же невзлюбил его, была завуч. Она называла его «недоучившимся молокососом», подрывающим каноны педагогической этики.

– Кто сегодня дежурный по классу?

– Я! – Из-за парты поднялся невысокого роста худенький, чернявый Слава Дреер.

– Доску-то надо в порядок приводить к началу занятий, – сделал внушение дежурному учитель.

– Я её на переменке вытирал!

– Всё вытер, а это, – Колосков указал в сторону надписи, – забыл.

– Ничего я не забыл, – с обидой в голосе промолвил Слава и посмотрел в сторону последних парт, откуда Шишкин из-под стола показывал ему кулак. – Это Шишкин написал, в самый последний момент, когда в классе никого не было: я сам это видел, но не успел стереть.

Все головы разом повернулись в ту сторону, где сидел вроде бы присмиревший Гришка, устремив свой невинный взгляд в потолок и, делающий вид, что к нему всё это не относится.

– У-у, жидовская твоя морда! – тихо, с какой-то ожесточённостью в голосе, выдавил он из себя, не меняя отшельнической позы.

– Ну и подонок же ты, Шишка! – расслышав последнюю фразу и обернувшись в его сторону, негромко произнесла Вера Заболоцкая, лучшая ученица класса, беловолосая, веснушчатая толстушка.

Пока дежурный вытирал доску, учитель занялся проверкой списка классного журнала на предмет посещаемости учениками занятий. С разрешения классного руководителя трое друзей теперь сидели все вместе: Кузя с Саней на предпоследней парте, а за ними, на последней, восседал Митя.

Урок подходил к концу, когда учитель сделал замечание не в меру разговорившимся друзьям: они перешёптывались, энергично жестикулируя руками и что-то доказывая друг другу.

– Эй, на задних партах! Урок надобно слушать, а не шептаться… Шишкин!.. Что шею вытянул, как жирафа? – Учитель давно заприметил, как тот пытается подслушать разговор своих соседей, непомерно вытянув шею в их сторону. – Смотри, так и останется. Скажи-ка мне лучше, о чём я только что рассказывал?

Гришка неохотно поднялся из-за парты и, покашливая, стоял, переминаясь с ноги на ногу.

– Так о чём же шла речь? – повторил свой вопрос учитель. – Ответь нам, не молчи.

В классе воцарилось долгое, томительное молчание.

– Про калий о аш! – еле слышно подсказал ему сердобольный Митька.

Гришка, по-видимому, не понял и навострил слух, слегка подавшись в сторону подсказчика.

– Про калий о аш! – попытался более внятно шепнуть ему Сапожков.

– Только без подсказок! – сделал замечание учитель.

– А мне никто и не подсказывает, – огрызнулся Шишкин. – Вы рассказывали…

– Ну, смелее!

– … про каливаш.

– Про что, про что? – переспросил Сергей Петрович.

– Про каливаш.

Классное помещение наполнилось дружным хохотом и оживлённым обменом мнений и впечатлений о сногсшибательных познаниях своего соклассника.

– Сам ты – каливаш, Шишкин! – сдерживая смех, вымолвил учитель. – Садись, сделай одолжение.

Пройдёт какое-то время и Шишкин поймёт, что допустил тогда непростительную для своего самолюбия оплошность. Бытующая теперь у всех на устах фраза: «Смотрите, вон СОМы идут!», произносимая каждый раз при появлении друзей, была наполнена не тем смыслом, который хотел вложить в неё когда-то Гришка. Произносилась она хоть и в шутку, с некоторой долей зависти, но – почтительно, с уважением, только лишний раз подтверждая нерушимость и святость уз дружбы всех троих, чем, кстати, они по своему и гордились. В тех же случаях и то же самое, только слегка перефразированное изречение: «Смотрите, вон Каливаш идёт!», заставляло Гришку как-то всего сжиматься и втягивать голову в плечи, наполняя разум и сердце его стыдом и ненавистью ко всему окружающему. Да-а, то было фиаско, своего рода – нокаут.

5. Визит к Сапожкову.

За упорной учёбой незаметно промелькнула первая четверть, за ней – другая. Как бы там ни было, но, к великому изумлению завуча Тамары Никифоровны, в дневниках друзей редко, с превеликим трудом, можно было обнаружить даже тройку. Они старались сдержать своё обещание, данное Степану Павловичу.

– Слушай, Кузя! – сказал как-то в один из дней зимних каникул Саня своему другу. – Что-то давненько Митьку нашего не видать. Уж не прихворнул ли?

– Сказал тоже. Его ни один микроб заразный не возьмёт – сам сдохнет! Скорее всего он ушёл в подполье, и нас с собой не прихватил. Давай съездим к нему завтра, – предложил Кузя.