Тайна Вселенской Реликвии. Приключенческий, научно-фантастический роман в двух книгах. Книга первая

– Правильно! – не дал договорить Гришка. – Всё правильно! Это мне сначала показалось, что они маленькие. А когда подошли ближе, то я увидел, что они высокие. Лица у них были – ни дать ни взять, – какие-то прозрачные, бледно-зелёные и сплюснутые сверху; глаза, как и у нас, только вот в таком положении, – Гришка приложил к глазам указательные пальцы обеих рук, придав им вертикальное положение. – Бровей у них вовсе не было, рты с пятак, а уши со сковородку. Одеты они были в блестящие, серебристые костюмы и обуты в белые тапочки. Подходят они, значит, ко мне, осторожно, бережно берут под руки, а один, наверное самый главный, и говорит мне, этак ласково: «Пойдём с нами, Григорий! Не бойся, мы тебе ничего плохого не сделаем!»…

– А голос, – прервал повествование кто-то из публики, – голос у него какой?

– Голос? – Шишкин на секунду призадумался. – Голос, как голос. Только вот немного вибрирует и вроде бы переливается с таким тихим-тихим перезвоном, как колокольчик. Ну и вот! – продолжал далее рассказчик. – Я им хочу что-то сказать, а не могу. Довели они меня до своего дивного аппарата, и слышу: «Спи Шишкин Григорий, спи!». И дальше я ничего не помню: сознание, наверное, потерял. Когда же я очнулся, то увидел удалявшуюся точку, а до слуха моего донёсся замирающий где-то в вышине голос: «Мы ещё вернёмся, Гриша!». Что они со мной там успели сделать? – Гришка аж присел, разведя руками в стороны, – без малейшего понятия, не знаю – и всё тут! Может запрограммировали, может орган какой сдеформировали, а может чего-то и вынули из меня, для изучения, – и он, как-то болезненно поморщившись, прижал к животу руку.

– Ну конечно же сдеформировали, а потом вынули, – заворчал Саня, – только не оттуда, а отсюда, – наморщив лоб, он постучал по нему кулаком.

– Жаль!.. Жаль!.. – подал ведущий свой голос с выражением лица, отрицающим восклицание. – Жаль, что наше эфирное время ограничено и передача подходит к завершающей её стадии. Будем надеяться, что экспертиза обожжённого ракетными дюзами НЛО грунта, – он покачал перед своим носом пробиркой с чернеющей внутри неё взятой пробой неопровержимой улики, – внесёт определённую ясность и всё расставит по своим местам. Нам любезно предоставлено эфирное время, чтобы держать нащих уважаемых телезрителей в курсе дальнейшего увлекательнейшего расследования уникального события. Надеюсь, мы ещё не один раз увидим и услышим…

– Можно? Позвольте ещё один вопрос! – подал свой голос какой-то чересчур уж дотошный корреспондент, как школьник в нетерпении поднявший над собой колышущуюся руку. – Ну, о-очень короткий! Ну можно?

– Десять секунд, не больше того! – Ведущий передачи строго и многозначительно посмотрел на свои ходики. – Время пошло…

– А скажите мне пожалуйста, ученик Шишкин, – начал тот, – а что, собственно говоря, привело вас в столь ранний час в пустынное поле?

По Гришкиному лицу пробежала тень беспокойства: подобного вопроса он никак не ожидал. Переминаясь с ноги на ногу, он стал беспомощно озираться по сторонам, словно отыскивая в чьём-то лице оплот поддержки, защиты, на худой конец – подсказки.

Саня с Кузей понимали, что рассказать о письме тот не рискнёт, так как в нём на подобное действие было наложено табу с явной угрозой физической расправы в случае невыполнения последнего. А если даже и рассказал бы, то ему всё равно никто бы не поверил, так как письма этого уже больше не существовало.

– Гм-м, – промычал в глубокой задумчивости Шишкин, лихорадочно подыскивая ответ, и, видимо, что-то надумав, изрёк патетически: – Люблю, понимаете ли, встречать восход солнца в чистом поле. Это прекрасно!..

Вот так невинная шутка над Шишкиным обернулась событием, переполошившим весь Крутогорск и прославившим его на всю страну. Друзья чувствовали себя на высоте: они сумели приоткрыть для себя часть духовного мира Шишкина, и, в то же время, сделали, правда – — невольно, предметом гласности факт существования на географической карте своего города – — города Крутогорска. Правда, небольшой червь стыда и сомнения точил всё же их души: ведь они ввели общественность в величайшее заблуждение.

– А?что?тут?такого? – пытался?оправдываться сам перед собой Кузя. – Людям свойственно стремление ко всему таинственному и загадочному. Надо верить! Тем и живём!

– Правду глаголешь, Кузя! – поддакивал Саня. – Может учёные наконец-то зашевелятся. Ведь не одни мы носимся в мировом пространстве.

Как бы там ни было, очевидность свершённого была налицо, и друзья решили больше не возвращаться к этому вопросу, и даже не вспоминать о нём…

Но об этом-то как раз и напомнил старичок, ставший свидетелем пения и крушения дымоходной трубы.

3. Новенький.

Так уж распорядилась судьба, что всех этих троих, четырнадцатилетних подростков, с разными характерами и привычками, сблизили и подружили не только школьные и житейские будни, но и ещё нечто большее, что трудно передать словами. Однако, что у них было общим, так это неуёмная страсть к буйной фантазии и стремление к её реализации…

Митя Сапожков объявился в 7-ом «А» классе в начале учебного года. Из четырёх городских школ эта считалась самой трудной. Здесь, как говорили в полушутку-в полусерьёз, отбывали «ссылку» трудные дети, или дети трудных родителей.

Однажды, в начале одного из уроков, в класс вошла классный руководитель, Нинель Аркадиевна, учитель математики.

– Входи, не стесняйся, – обратилась она к кому-то в сторону распахнутой двери.

Класс, шумевший до этого, как улей, вмиг притих. В дверь медленно протиснулась фигура вновь прибывшего.

– У-у-у! – пронёсся в воздухе дружный общий возглас изумления.

На пороге стоял улыбающийся, ярковеснусчатый, русоволосый увалень.

– Знакомьтесь, ребята. Это ваш новый товарищ, Митя Сапожков. Будет учиться в нашем классе. Так что прошу любить и жаловать!

– Ещё один сапог явился, – фыркнул кто-то в кулак, и тут же получил сзади затрещину.

Обернувшись в сторону своего обидчика, он погрозил кулаком.

– Ка-а-ак тресну, на части рассыпешься!

– Малышев! Шишкин! За дверь выставлю! – пригрозила учительница.

– А пусть не дразнится, не так ещё получит, – пробубнил себе под нос Кузя Малышев, поправляя сползшие набок очки.

– Нинель Аркадиевна, уберите от меня куда-нибудь подальше этого субъекта, – плаксивым голосом простонал Шишкин, как бычок мотнув головой в Кузину сторону.

Гришка был парень «не промах» и во всём искал для себя выгоду, а тем более в данной ситуации: неплохо было бы отделаться от назойливого, давно уже надоевшего ему соседа за спиной, и приобрести нового, хотя бы даже вот этого, новенького, Сапожкова кажется, к тому же, вероятно, простачка. А что?!

Но всё получилось не так, как хотел Гришка.

– Вот что, Шишкин, – учительница подошла к столу и положила на него классный журнал. – Собирай-ка свои вещи, да перебирайся за парту Остапенко.

– Ещё чего! – попытался было противиться тот. – А почему не Кузя? Ведь завуч сама говорит, что они с Санькой – два сапога пара. Пусть и пересаживается к нему сам.

– Тебе что: ещё раз повторить?

Все знали крутой, но справедливый нрав этой маленькой, на первый взгляд казалось бы, доброй и мягкой женщины.

– А ты, Сапожков, – продолжала она, – иди и занимай освободившееся место.

Пока Митя, поскрипывая половицами, направлялся к третьей парте в левом ряду, Гришка успел торопливо уложить свои манатки и ретироваться.

– Занято! – Остапенко демонстративно пересел на пустующее место парты, когда подошёл Шишкин.

– Нинель Аркадиевна, – заканючил Гришка, – а он меня не пускает!

Учительница с укором посмотрела на Остапенко и, вздохнув, сказала, обращаясь к Шишкину:

– Ну, раз так, занимай последнюю парту, она, кажется, пустует.

Демонстративно бросив портфель на скамейку пустующей парты, тот, недовольный и обозлённый, грузно плюхнулся на неё.

На переменке школьники окружили Сапожкова и забросали его вопросами. Один только вид вызывал у них восхищение и внушал доверие. Про такую личность обычно говорят, похлопывая её по плечу: «Свой парень!» Не по годам рослый, крепкого телосложения, с простоватой, неисчезающей улыбкой на простодушном лице с курносым носом, он и впрямь чем-то смахивал на богатыря Добрыню Никитича из русской былины «Добрыня-сват».

Через пять минут соклассники знали о нём почти всё: и то, что его исключили из первой школы за плохое поведение и неуспеваемость; и то, что занимался когда-то в секции каратэ, а теперь продолжает заниматься этим самостоятельно, дома, по книжному курсу какого-то Анри-Доменика Пле; и то, что живёт где-то на самой окраине города, и многое что другое.

После занятий, когда ученики шумной стайкой выпорхнули из школьных дверей, к Сапожкову подкатился Гришка.

– Послушай, Сапожков! – начал он, оглядываясь по сторонам – не подслушивает ли кто, – и, понизив голос, продолжал: – Хочу тебя сразу предупредить: если к тебе будут набиваться в друзья Малышев и Остапенко, то ты не особо-то с ними, гони их в три шеи.

Митя шёл своей дорогой, будто не слушая и не замечая перед собой непрошеного собеседника. А тот, стараясь не отставать и подстраиваясь под его шаг, продолжал распинаться и нашёптывать:

– У одного папаша – диссидент, отщепенец, короче говоря, а у другого – не выездной. Да и вообще они – «два сапога – пара»…