Сокровище Беаты

Друзья молча поднялись на ноги и отряхнулись. Беата, смахивая остатки пыли со спины Питера, на которого пришлась вся тяжесть падения, заботливо поинтересовалась у него:

– Как ты себя чувствуешь?

– Пришибленно, – ответил тот. – Я ещё не успел отойти от мешков с мукой, а тут опять…

– Между прочим, ты так и не рассказал, чем всё закончилось, – напомнил ему Николас про давешнюю историю.

– Да всё обошлось. Когда тётка узнала, с какой высоты я грохнулся и чем меня придавило, она так испугалась, что, вместо оплеух и причитаний, наоборот, со слезами расцеловала. Не поймёшь этих женщин.

– А тут и понимать нечего, – сказала Беата. – Любит она тебя, потому и опасается, как бы с тобой чего не вышло.

– А тебе, Беата, ничего не отдавил этот «кувшин с морсом»? – спросил Питер.

– Да, вроде как, цела, – ощупывая себя, ответила она. – Но мне больше повезло, чем тебе. На меня рухнул только он, а на тебя завалились мы оба.

– Вот и отлично, – заключил Николас. – Значит, вас обоих подо мной сплющило и теперь вы просквозите через эту щель, как голубиные пёрышки.

Беата подошла к лазейке и легко пробралась сквозь неё в чрево трибуны.

– Теперь твоя очередь, Питер. Давай, не дрейфь, – подбодрил именинника Николас.

– Ну не знаю, – засомневался тот, топчась на месте.

– Что опять не так? – негодующе спросил его Николас. – Ты отличаешься от Беаты только ростом. Поэтому сначала просунь голову, а всё остальное подтянется.

– Думаешь, надо?

Николас, призывая на помощь терпение, закатил зрачки под веки, уткнул кулаки в бока и согласно качнул головой, но товарищ, несмотря на это молчаливое увещевание, так и не отважился переступить черту.

– Послушай, – видя колебания друга, сказал он. – Я этот лаз готовил, можно сказать, лично для вас. Не понимаю, чего ты артачишься. Беата уже там.

– Не обижайся, Николас. Я знаю, ты хотел, как лучше. Как бы тебе объяснить… Дело в том, что у меня боязнь тесных и запертых комнат. Поэтому у тётушки нет дверей на кухню.

– Чего-чего? – Николас смерил приятеля недоверчивым взглядом.

– Помнишь нашего лекаря? Когда тётушка пыталась расспросить его об этом, он сказал, что, оказывается, такое часто встречается, и даже назвал эту боязнь каким-то труднопроизносимым словом… Не помню, каким. Такой страх встречается и у взрослых.

– Тогда зажмурь глаза, – посоветовал Николас.

– Ну что ты к нему привязался! – вступилась за Питера Беата. – Это его дело, лезть сюда или нет.

– Вы не по-ни-ма-ете! – израсходовав остатки терпения, выговорил по слогам Николас. – Завтра тут соберётся половина города. Охрана оцепит площадь. Нас и близко не подпустят к трибуне. Хотите пропустить такое событие? Я – нет!

– Ты, что, предлагаешь заночевать здесь? – удивлённо спросила Беата.

– А почему бы и нет. Я уже и соломы натаскал на всякий случай. Флягу с водой попрошу у отца.

– Ты же слышал, завтра тётка отправляет меня сюда торговать. Вот, что я ей скажу? – озадачил товарища Питер.

– Скажешь, как есть. Что хочешь увидеть состязание. Будь мужчиной.

–Эй, вы там! – вдруг раздался сердитый голос сверху. – Вы чего здесь слоняетесь? А ну, марш отсюдова!

Все трое одновременно задрали головы и увидели, что с балкона ратуши на них взирает упакованный в доспехи стражник.

– Ну вот, докочевряжились, – с досадой проворчал Николас. – Теперь точно лаз заколотят. Ещё и охранника приставят. Всё прахом. – Он в отчаянии махнул рукой и, понуро свесив голову, побрёл в ту сторону, где, не помня себя, колошматили молотками и топорами плотницких дел мастера.

Питер и Беата молча переглянулись и двинули следом за своим предводителем.

– Паршиво получилось, – тихо сказал Питер. – Он ведь для нас старался.

– Николас иногда бывает очень упрямым и часто старается осчастливить помимо желания, – разъяснила Беата. – И каждый раз это заканчивается одинаково.

Они пересекли площадь и подошли к тому месту, где в поте лица высекали древесную стружку плотники и лесорубы. Кто-то перекатывал брёвна, а кто-то тесал их топором. Двое елозили двуручной пилой, располовинивая на козлах объёмный ствол неподатливой лиственницы. Отец Николаса был занят тем, что собирал заготовленный брус в прочную четырёхъярусную конструкцию, которая должна была стать опорой для сидячих мест. Завидев сына в сопровождении друзей, Генри Флетчер прервал работу и воткнул топор в стойку.

– С наступающим праздником вас, жители славного города Валенсбург! – бодро поприветствовал он невесёлую компанию, смахивая с волос стружку. – Позвольте спросить, отчего это у вас такие кислые лица?

Беата и Питер угрюмо поздоровались. Николас, не сказав ни слова, присел рядом с отцом. Флетчер старший положил руку на плечо сыну и притянул его к себе.

– Что стряслось? Никак поссорились? – полюбопытствовал он. – Беата, ну хоть ты расскажи.

Но не успела она и рта открыть, как вдруг, откуда ни возьмись, в сплетении бревенчатых подпорок возникла нелепая инсталляция из бряцающих рыцарских доспехов. Кряхтя и чертыхаясь, стражник в болтающемся на голове металлическом шлеме, походящем на перевёрнутое колодезное ведро с крестовидной прорезью посередине, предстал во всей красе очам хохочущих лесорубов и трёх напуганных друзей.

ГЛАВА 5. День рождения Питера.

– Ух! Догнал-таки! – опираясь железными перчатками о латные наколенники и шумно дыша, будто вол на пашне, прогудел в «ведро» запыхавшийся стражник. – Недаром говорят, что на ловца и зверь бежит.

– Это ты-то ловец?! – высмеял его плотник, сидевший верхом на деревянной балке и виртуозно орудовавший топориком.

– Да ты за кем гнался-то, отец? – спросил у стражника Генри Флетчер.

Латник скинул с головы свой жбан и смачно сплюнул под ноги.

– Брутус?! – не веря собственным глазам, воскликнул Николас.

Дед Брутус был в городе личностью известной. Когда-то он входил в артель лесорубов и был там на хорошем счету. Но с годами топор перестал подчиняться его мозолистым, натруженным рукам или, наоборот, руки перестали слушаться тяжёлого топора, одним словом, ему пришлось оставить своё любимое, отточенное годами кропотливой работы ремесло. Отсиживаться дома и дожидаться смерти старику было тоскливо, и он напросился назад, в родную артель, кашеваром. Из уважения и понимания того, что каждый когда-нибудь превратится в старика Брутуса, лесорубы снова приняли его в свою общину сторожить лесное хозяйство, собирать хворост и готовить трапезу. С тех самых пор старик безотлучно торчал на лесосеке. Несмотря на преклонные лета, он приносил немалую пользу тем, что выполнял множество мелкой, но хлопотной работы: точил топоры, чинил прохудившуюся обувь, вязал верёвки. Вот и теперь, когда половину всех артельщиков созвали на площадь, трудолюбивый дед Брутус не остался без дела. Кто-то забавы ради предложил облачить старика в рыцарские доспехи и поставить в дозор, дабы некоторые предприимчивые горожане по недогляду лесорубов не таскали из обоза свезённые к городской ратуши доски и гвозди.

– Ну и напугал же ты нас, – как-то сразу повеселел Николас. – А я смотрю, что за говорящее ведро из-под бревна выползает. Думал, от сладкого видения начались.

– Вид у тебя в этом клёпаном котелке и впрямь устрашающий, – подшучивая над стариком, согласился сидевший рядом отец.

– А, что?! – прошепелявил Брутус, обнажая сильно поредевший рот. – Я, может быть, завтра ишо и на турнир запишусь.

– Вот была бы потеха! – покатился со смеху Николас. – Может, одолжить тебе свой деревянный меч?

– А на кой мне твой деревянный. У меня и свой есть, настоящий, – плутовато сузив один глаз, неожиданно выдал старик. – Правда, подзаржавел немного, затупился. Но ежели почистить и как следует наточить, хоть завтрева в бой. Да и топорик руки ещё не разучились держать.

– Откуда у тебя свой меч? – усмехнувшись, спросил тот же плотник на бревне. – Опять ты сочиняешь, Брутус. С половником ты хорошо управляешься, спору нет, и кулеш твой знатный.