Заметки престарелого донжуана. Все здоровое, что во мне осталось, это нездоровая тяга к красивым женщинам

– Плюнуть, и правда, девочки, можно по-разному, – встряла рассудительная Шурочка, – надо разобраться.

– Пока мы станем «разбираться», каникулы кончатся, – нетерпеливая Зося в возбуждении гнула холеные ногти.

– или мужика уведут, – опытная Ирочка многозначительно подняла бровь.

– Ой! – пискнула миниатюрная Жанночка, – Ой!

– Ойкать потом будешь. Если повезет… – Грета потушила ворованную папиросу в испачканном помадой эклере, – Короче: пробуем еще раз.

– Пусть Вероника, гадюка, хотя бы отвернется! – Танька пошла на попятную.

– Пжалста, – Вероника демонстративно повернулась спиной.

Танька (ее очередь) закрыла глаза и с силой крутанула бутылку. Лицеистки застыли в немом напряжении.

«Заговоренная» посудина нарочито долго вертелась и в четвертый раз остановилась напротив Вероники.

– Ха! Съели? – торжествующая избранница показала обгрызенный средний палец, – В пятый и в шестой будет то же самое, как не пересаживайтесь. Пойду собираться. Чмоки, чмоки.

Обескураженные барышни потянулись за сладким. Гормон счастья подло горчил. Когда шоколадный торт и пирожные кончились, первой зашипела Танька: «И вовсе он не красавец. Нос, как у Буратино».

– Говорят… – Грета едва успела открыть рот, как ее прервала Ирочка:

– Врут.

– А я слышала… – начала было Зося, но и ей не дали договорить.

Все разом принялись делиться своим и чужим опытом. При этом они красноречиво жестикулировали, порой снисходительно улыбались, а Жанночка беспрестанно ойкала – по большой части невпопад.

«Женщина должна быть глупенькой, но при этом непременно – хорошенькой» – Поэту вспомнились наставления Прозаика, едва Вероника вошла в беседку.

– Ах, как здесь романтично! Не то, что у нас в гостинице. Я сдала номер. Жечь мосты, так дотла. Не правда ли?

Девушка идеально соответствовала одному требованию.

– Безусловно. Помниться, я приглашал всех…

– Девочки прийти не смогут, по причине чрезвычайно уважительной. Но вы не расстраивайтесь, они просили меня проявить максимум заботы и внимания. Как в ваших стихах:

Тебя, мой рыцарь ясноглазый,
От ран душевных излечу

Вероника на секунду задумалась, наморщила лоб…

Не убоюсь… что-то там… проказы
И в небо чайкой воспарю.

– … извините, собирала вещи, волновалась, выучить до конца не успела.

– Ккакие вещи? – Поэта, несмотря на вечернюю прохладу, прошиб горячий пот.

– Ну сами, Альфред, понимаете, – не маленький, странствовать по просторам чувств с одной зубной щеткой не совсем комильфо.

«Мечты провести хоть одну ночь с комфортом накрылись медным тазом, – юноша с тоской оглядел дорожный баул, – будет, что под голову положить».

Одних манят дальние странствия по причине зуда в области поясницы, другие инспектируют углы и закоулки в надежде приткнуться на ночь. Альфред – в миру Виктор Кервель или, просто, Витек – следил на мокром песке вдоль береговой линии в поисках вакантного топчана. Он «сердито безмолвствовал», как выразилась бы Вероника, отмерь ей Создатель чуточку щедрее (видимо и на небесах случаются авралы, стихийные бедствия и прочий форс мажор). Барышня пребывала в уверенности, что незаурядный юноша испытывает девичью любовь на прочность.

Посвященным доподлинно известно, что Пегасово племя значительно превосходит количество полок в спальном вагоне и даже непритязательный плацкарт не в состоянии ублажить всех страждущих. То здесь, то там потревоженный краб улепетывал из-под скрипучей пляжной мебели, рассерженная чайка «воспаряла» с насиженного в пользу спокойного. Эпатируя новичков, во сне подвизгивал колченогий пес смотрителя маяка. Полкана донимали блохи. Иначе с чего бы ему, вышедшему в тираж, именно подвизгивать? Пройдоха и рычал-то редко – достойного повода не случалось. Само посудите: жратвы навалом, хозяин день-деньской дрыхнет, работа – не бей лежачего… Зато ему виделись цветные сны. В них он непременно выходил настоящим морским волком, а не каким-нибудь береговым мазутом, и кличку имел другую – Соленый.

– Хочу купаться, – Вероника решилась форсировать события, – Давайте купаться.

– У меня и плавок с собою нет, в гостинице сушатся, – соврал Витек.

– Ах, как это кстати! Обожаю голышом.

Молодые люди, спина к спине, разделись и погрузились в теплое, засыпающее море.

Плавал Кервель, как и подобает натурам гуманитарным, немногим лучше, чем писал, и, дабы произвести впечатление, энергично раздвигал упругие воды руками, не забывая переступать ногами по дну.

– Давайте в догонялки, – не унималась барышня, – Ловите меня! Ха-ха-ха…

«Дал Бог свиданьице, – Витек оступился на скользком, – Ведь была среди них одна тихая, пришибленная. Шурочка, вроде…» – Бегу! То есть, плыву, моя дорогая.

Очень скоро Вероника правильно оценила ситуацию и принялась кружить вокруг беспомощного ухажера, изредка подныривая и прикасаясь губами: « Ха-ха-ха…»

Вдоволь нахлебавшись, разбив в кровь пальцы, Витек начал сомневаться в правильности выбора жанра: «Проза все же безопаснее. Если не утону, сяду за роман, страниц, эдак, на двести, триста. Лучше про войну».

– … Любовь моя, вы не замерзли? Где вы?

В этот момент он почувствовал, как нечто присосалось к его спине, ниже лопатки. Прикосновение напомнило детство, простуду, малиновое варенье и лечебные банки – бабушка поджигала газетные жгутики и ловко втискивала порожние пиявки в худосочную плоть.

Потом раздался всплеск, и над морем прозвучал игривый и, одновременно, настойчивый призыв:

– Ха-ха-ха! Фу, какой со ле ный. Соленый! Иди ко мне!

Услышав обожаемую кличку, Полкан, не раздумывая, бросился с пирса в воду. Кобель мощно рассекал, и выл. Выл, как способен выть только морской волк вслед ускользающему за горизонт каботажному судну, груженному восточными невольницами и такими же жгучими специями. Тревога охватила все живое. Близорукий спрут, прихватив для достоверности рыбу-иглу, сжался в клубок, кособокая камбала зарылась в песок, рецидивистка мурена взяла в заложники глупую ставридку и приготовилась торговаться. Стайка мелочи рассыпалась, искря и переливаясь. Прежде невозмутимые чайки застыли обшарпанными профилями в тире, где дядя Коля насыпал пять пулек на двадцатку и вечно жался отдавать плюшевого мишку.

– Ко мне! На помощь!! – истошно завопила Вероника, устремившись к берегу.

«Хоть бы ее первую» – Витек бежал, высоко поднимая колени.

Молодые, ноздря в ноздрю, выскочили на сушу, за ними, отдуваясь и отряхиваясь, – Полкан. Сердце пса было готово лопнуть от перенапряжения и досады: «Как мог он, стреляный воробей, так лопухнуться? Всего-то два голых курортника, а так развели. Со ле ный, – передразнил он девицу, -Тяпнуть бы за филе, да старика по судам затаскают».

Оросив на прощанье поэтический голеностоп, кобель удалился.

– Что это выло? Чудище морское? – немного придя в себя, Вероника отжимала волосы, – Передайте мне полотенце, оно в сумке.

Однако ни приданого, ни одежды поблизости не наблюдалось.