Выходило, что киноконсультант Олег Петрович не видел препятствий снимать кино, а политконсультант Гребнев напрягся – беспокоиться вроде как не о чем, но в то же время есть повод. Решения принимал политконсультант Гребнев, он и разобрался с вопросом.
Если бы Олега Петровича прямо спросили, что он думает о причинах трагической смерти Пушкина, то Гребнев не задумываясь сказал бы, что в процессе официального расследования дуэли установлено, что её причинами являются неприязненные отношения, сложившиеся между двумя дуэлянтами из-за оскорбительного поведения Дантеса, полученных Пушкиным анонимных писем и дерзкого, уличающего Дантеса письма, написанного поэтом. Про себя же Гребнев думал, что причины смерти не выяснены, иные версии события не проверялись, из-за чего результаты расследования имеется возможность подвергать сомнению и оспаривать. Так он и трудился: говорил о трагической гибели поэта и воспитательных уроках, которые следует извлечь из истории дуэли, одновременно в мыслях допуская, что цена этих рассуждений небольшая.
Олег Петрович, думая, что не один он такой умный, уверял себя, что переписывать историю и делать открытия в прошлом не его задача. Специалисты всё знают, и за прошедшее время новой истории ими не представлено. Его же дело конкретное: удостоверить, что в фильме о дуэли раскрыта официальная позиция. Так это и было, и он готов подтвердить.
До вчерашнего дня Олега Петровича устраивало объяснение своей роли. Вчера же, когда он получил новое задание, успокаивающий эффект самовнушения о малой значимости собственного труда прошёл. В первый момент Гребнев не обратил на это внимания. Ну получил он задание в развитие того, которым занимался, – новую серьёзную тему, и дальше будет заниматься серьёзно, как делал всегда. Однако изменение его личной роли всё-таки произошло. По пути из офиса домой Гребнев ясно понял, что раньше он проверял чью-то работу на соответствие интересам государства, а теперь сам должен предлагать и обосновывать, что для государства будет хорошо, а это не одно и то же.
Открыв утром глаза, Гребнев почувствовал необычную ответственность за порученное дело, которая стимулировала и бодрила. Теперь она не только побуждала к прилежанию, но и висела над головой дамокловым мечом. Требовалось время, чтобы привыкнуть к новому ощущению. Хотелось быстрее погрузиться в работу, вновь увериться в собственных силах и избавиться от неожиданной тревожности, поэтому он сидел утром на кухне со справкой в руках. Желания отказаться от полученного предложения не возникало.
Просмотрев несколько страниц, Гребнев выбрал, что хотел зрительно освежить в памяти – извлечения из показаний Дантеса, писем Пушкина и показаний секунданта Данзаса.
Дантес на допросе 6 февраля отрицал, что оскорбил Пушкина, и настаивал, что Пушкин в письме оскорбил его и отца и что подтверждающие его показания письма находятся у императора. Письмо Пушкина нидерландскому посланнику барону Геккерену от 26 января 1837 года, подтверждающее показания Дантеса, вручено председателю Комиссии вице-канцлером графом К. В. Нессельроде.
В письме от 26 января 1837 года Пушкин писал: …поведение Вашего сына было мне давно известно, и я не мог остаться равнодушным. Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый взяться за дело, когда почту за нужное, случай, который во всякую другую минуту был бы мне очень неприятным, представился весьма счастливым, чтобы мне разделаться: я получил безымянные письма и увидел, что настала минута, и я ею воспользовался.
…после всего этого я не могу сносить, чтобы моё семейство имело малейшее сношение с Вашим. С этим условием я согласился не преследовать более этого гадкого дела…
Я… не могу позволить, чтоб сын Ваш после своего отвратительного поведения осмелился бы обращаться к моей жене…
В тексте Пушкин указывает, что поведение посланника Геккерена было «не совсем приличным», обвиняет его в сводничестве и внушении сыну выходок и глупостей, которые тот позволил себе писать, называет его старой развратницей, поведение поручика Геккерена по отношению к жене называет «жалкой ролью» и отвратительным, самого Дантеса – «низким и плоским, подлецом и негодяем».
Подсудимый Данзас допрошен два раза, один раз дал собственноручные объяснения и написал один рапорт председателю Военно-судной комиссии.
На допросах собственного мнения о причинах дуэли не высказывал.
Не касался вопроса о причинах дуэли в своём письме от 6 февраля 1837 года к князю П. А. Вяземскому, в котором сделал замечания об описании поединка, составленном вторым секундантом д’Аршиаком.
Из дела изъяты и утрачены собственноручно написанные объяснения Данзаса на двух листах, данные им Комиссии, заслушанные и приобщенные к делу согласно определению Комиссии от 10 февраля.
Закончив чтение, Гребнев собрался мысленно отметить ключевые моменты текста, но в кухне появилась Светлана. Она подошла к нему и приобняла за плечи:
– С Новым годом!
– С Новым годом! – ответил Гребнев и поцеловал жену в руку.
– Я слышала, ты встал. Ты работаешь?
– Просто читаю материалы, пока вы спите.
– Собирай свои бумаги, будем завтракать. У нас, как у людей, праздники.
Гребнев собрал листы справки и отнёс их в кабинет.
Всей семьёй они не спеша позавтракали. Потом отправились гулять.
* * *
Коттеджный посёлок, где Гребнев имел дом с большим участком, относился к элитной категории. Дома по индивидуальным проектам вдоль широких улиц с мощением из дорожного кирпича выглядели внушительно, по вечерам на участках загоралась подсветка насаждений и зданий, по улицам ездили автомашины престижных марок и передвижные патрульные группы частной охранной компании. На один из участков регулярно прилетал вертолёт. В общественной парковой зоне находились ресторан на берегу озера, фонтан, детские площадки, каток. Хозяева частной недвижимости вели бизнес или были топ-менеджерами, некоторые интересовались политикой, другие в ней непосредственно участвовали. Многие в посёлке знали друг друга или перезнакомились. Отдельные дома опустели, их жильцов перестали видеть.
Гребневы гуляли по расчищенным дорожкам парка, катались с горки на «ватрушке», делали смешные фотографии. Встречая знакомых, Олег Петрович обменивался с ними поздравлениями. Он веселился и старался поддержать настроение у Светланы и Катерины.
Возвратившись с прогулки домой, они принялись готовиться к приезду гостей. Гребневу очень хотелось уйти в кабинет, но остаться наедине с собой не удалось.
В середине дня позвонила помощница режиссёра Дарья и напомнила ему, что завтра, в ночь на третье января, он едет в Санкт-Петербург. Билеты куплены. Гребнев сказал, что помнит, и подтвердил поездку.
Друзья приехали, как договаривались несколько дней назад, к семнадцати часам. Они, как и Гребнев, подвизались на том же поприще – консультировали частным образом, в основном за бюджетные деньги. Случалось, по воле заказчика все трое работали в команде над одним проектом. Круг их жизненных интересов в главном совпадал – хотелось положения и денег.
Первые гости, Виктор Сажин с женой Ириной и сыном Колей – ровесником дочери Гребнева, подъехали на машине с водителем почти ровно в пять вечера. Машина принадлежала компании Сажина. Предваряя длинную вечеринку, тот сразу отпустил водителя. В ранние годы Сажин трудился в органах прокуратуры, потом, в результате затеянных против него интриг, поменял надзорную деятельность на услуги по заказу и за деньги, но наработанное умение разбираться в ситуации и поступках людей, особенно в плане допущенных нарушений закона, продолжил мастерски применять. Его подход к делу оказался востребован. Из них троих Сажин слыл самым опытным и имел репутацию известного, хорошо осведомлённого специалиста. Несмотря на то что он вращался в высших эшелонах, его не считали там своим. Коллеги-консультанты полагали, что положение его уже не изменится. Сажина точили сомнения в правильности сделанного выбора, но за место он держался крепко.
Ненамного запоздав, на такси приехал и Анатолий Белов с женой Татьяной. Белов был на несколько лет младше Гребнева. Он тоже считался умным, инициативным и деятельным, но иногда высказывал в меру критическое мнение, что могло восприниматься как неполная лояльность. Когда от него ждали предложения о вариантах, Белов сначала принимался объяснять, что не так. На деле он хотел добиться лучшего результата, потому что питал надежды в отношении себя. Большинство проектов Белов вёл в регионах, где его занудство понималось как столичный закидон, но в центре умничанье не одобрялось.
Про образ мыслей троих друзей можно было сказать, что, рассматривая портрет загадочно улыбающейся женщины, в первую очередь Белов оценивал его стоимость, Сажин отмечал удачное сочетание красок, а Гребнев видел дорогую девушку. Но, поразмыслив какое-то время, все начинали думать одинаково: что надо сделать, чтобы иметь её у себя. Люди в целом, или народ, представлялись им не как субъект отношений, а как объект влияния.
Гребнев любил разговаривать с друзьями: каждый умел оценить жизненные ситуации не фрагментарно, а увидеть неявные связи и скрытые цели. Используя сложившийся уровень доверия, они могли обратиться друг к другу за советом, что ценилось всеми. Сажин, считая себя старшим по возрасту, демонстрировал отеческую заботу по отношению к Белову и Гребневу, что проявлялось в основном в предупреждениях «не зарываться». Споры между ними возникали редко. Разговоры за коньяком иногда заводили троицу далеко, даже самим становилось интересно. Ответственности за слова, конечно, никто не нёс – упражнялись в софизмах. В своей компании позволяли себе то, что в других обстоятельствах исключалось. Однажды после особенно бурного употребления спиртного стали сочинять лозунг, который мог бы объединить абсолютное большинство. У них получилось: «Помогите, ради бога!» Протрезвев, никто не удивился, но к теме больше не возвращались.
Три семьи познакомились давно и имели обыкновение по праздникам собираться вместе. В этот раз встреча по поводу наступившего Нового года проводилась у Гребнева в соответствии с компанейским принципом «водка-селёдка». Пить аналитики умели – сохраняли вертикальность походки при любой дозе. Ясность мыслей и связность речи у них, как у всех людей, зависели от количества выпитого.
После объятий и приветствий обменялись новогодними подарками: вручили друг другу ставшие редкостью бутылки хорошего вина и коробки шоколадных конфет. Взаимная благодарность за них соответствовала радости их получивших. Женщины помогли Светлане завершить приготовление стола. У Катерины с Колей в стороне завязался свой разговор.
Гребнев предложил друзьям аперитив. Все выразили согласие и вскоре с бокалами шампанского, не присаживаясь за накрытый стол, стояли у ёлки. Вечер начинался с настроением.
Разговор за шампанским быстро менял предмет беседы, переключаясь с красовавшейся рядом ёлки и погоды за окном на личные планы в наступившие длинные выходные. Поездки в Альпы кататься на горных лыжах остались в прошлом. Общество собиралось в Сочи – Сажин планировал отправиться туда. Белов желал расширить географию своей деятельности и с этой целью намеревался отбыть в Цахкадзор. Гребнев, в свою очередь, сказал, что посетит Питер на пару дней и пойдёт в театр. Пообещали пересылать друг другу фотографии с отдыха. Допив шампанское, стали рассаживаться за стол.
Дальше всё проходило обычным порядком, но в несколько ускоренном темпе употребления спиртного. Друзья относились к сторонникам традиционных ценностей, поэтому с аппетитом закусывали салатами, холодцом, той же селёдкой с холодной картошкой, маленькими пирожками с мясом и капустой и пили водку. Гребнев имел привычку пить только холодную и не ленился обеспечивать себе это удовольствие, которое ценили и друзья. Получалось, что компания выпивала из двух бутылок одновременно: одна стояла на столе, и из неё наливали, другая стыла в холодильнике. Хитрость заключалась в том, что бутылки постоянно менялись местами, поэтому водка в рюмках всегда оказывалась холодной и тягучей. Будучи интеллигентными людьми, напиваться во время общих встреч они не собирались, но под хорошую еду незапланированный результат в конце застолья иногда получался сам собой. Женщины из напитков выбрали красное вино.
Хроника застолья, пока беседа имела смысл, была не слишком короткой, но и не затянутой. Гребнев на правах хозяина дома руководил столом. Первым тостом поздравили друг друга, как объявил он, с наступлением Нового года и нового времени, пожелав присутствовавшим счастья и удачи. Сажин заметил, что времена меняются, а люди никуда не деваются, и это правильно. Белов добавил, что, как известно, всё новое – это хорошо забытое старое, раньше жили и служили, не подведём и сейчас. Женщины улыбнулись. Углубляться в разговоры никто не хотел – требовалось немного поесть и выпить. Светлана объясняла, что находится на столе и как приготовлено, – гости пробовали и по обычаю хвалили. Особенно понравились залом с кольцами сладкого лука и крабовый салат с апельсинами, который, в отличие от других, заказанных в ресторане, имел домашнее происхождение.
Гребнев развлекал компанию, обращаясь главным образом к дамам. Он стал рассказывать, что его работа консультантом, о которой знали, подошла к концу и скоро кинофильм выйдет в прокат. Новость заинтересовала гостей, общественность давно ждала новое творение известного режиссёра. О фильме распространялись небольшие интригующие сообщения, но подробности не раскрывались. Рекламная кампания не начиналась. Гребнев в нескольких словах похвалил игру актёров, костюмы, декорации и музыку. Его стали расспрашивать о жанре и сюжете, о том, насколько похожи персонажи Пушкина и Натальи на свои известные портретные изображения, есть ли постельные сцены, получился ли шедевр и сколько денег потрачено. Гребнев отвечал, стараясь подогреть интерес, но, как и следовало, о сути ничего не говорил.
Белов сказал, что режиссёр – известный друг власти и обязан продвинуть в фильме какую-то верноподданническую идею, чтобы соответствовать своей репутации признанного таланта и не стыдно было получать орден. Например, интересно, убьёт ли Пушкина Дантес или англосаксы тоже приложат руку? Гребнев ответил, что не в его компетенции решать, кто убьёт Пушкина – лично он как консультант может настаивать, чтобы тот был ранен на дуэли и умер после неё на второй день. Белов попросил Гребнева относиться к делу повнимательнее, чтобы убийцы русского поэта – Дантес и его отец – не смогли скрыть свою сущность иностранцев-гомосексуалистов. Гребнев заверил, что все акценты в фильме расставлены правильно и сразу понятно, кто педераст, а кто нет.
Сажин поинтересовался, доводилось ли ему разговаривать с императором? Гребнев ответил, что один раз пил с ним кофе, а рядом Пушкин и режиссёр ели сосиски. Сажин спросил, какая марка шампанского разливалась на дворцовых балах и драгоценности какой фирмы носили красавицы высшего света? Гребнев ответил, что с продакт-плейсментом всё хорошо – импорт заместили, реквизиторы изготовили драгоценности, как настоящие, и всё остальное, что требовалось. Разговоры о фильме поддержали общую весёлость.
Откликаясь на обращённые к нему взгляды друзей, Гребнев предложил тост за находившихся рядом женщин, которые всё понимают и готовы прийти на помощь мужьям. Все одобрили высказанную мысль и выпили. Беседа переключилась на обсуждаемые в медиа расставания звёздных пар и политиков. Сажин сказал, что значение нравственных ценностей из года в год возрастает, от них же зависит удачный брак, как и вообще основы человеческого бытия. Белов добавил, что разводиться научились без скандалов – не в судах, а в загсе, и что от этого совместно нажитое имущество только целее. Посмеялись.
Гребнев предложил выпить за детей и их счастливое будущее. Выпили, но обсуждать тему не стали – вкратце вспомнили о знакомых за границей. У людей с широким кругом общения, как у друзей-аналитиков, такие знакомые тоже имелись. Общее мнение заключалось в том, что россиянам делать за кордоном нечего, жить они должны в родной стране, иначе ностальгия и другие объективные обстоятельства существовать не дадут. Катерина с Колей в это время показывали друг другу ролики в смартфонах и говорили вполголоса о своём.
Женщины принялись обсуждать, чем наступающий год Зелёного металлического дракона отличается от уходящего года Чёрного водяного кролика, – выходило, что он будет неспокойным и противоречивым. Люди, родившиеся в год Дракона, отлично умеют держаться, выглядят уверенными и увлечёнными. По сведениям из интернета для них характерны такие качества, как эгоцентризм, решительность, строгость, одержимость жаждой власти. Вспомнили и перечислили, что в год Дракона рождены Николай Первый, Николай Второй, Максим Горький, Зигмунд Фрейд, Пеле. Среди присутствовавших таких не оказалось. Выпили за благосклонность Дракона к ним.
Гребнев поинтересовался, что друзья ожидают в новом году в плане работы, потому что сам он стоит перед выбором. В компании следует сохранить персонал под возможные проекты, но конкуренция повышается, будут ли все при деле?
– Помертвело чисто поле, нет уж дней тех светлых боле… – с выражением продекламировал Белов и сразу вывел мораль, что, как учит классик, труд в летний период и особенно весной гарантированно обеспечит песни и танцы зимой.
Сажин сказал, что загруженность возрастёт, все получат своё, для них работы будет больше, и закончил слегка нараспев, что ожидает «ни сна, ни отдыха измученной душе…» Гребнев отметил про себя, что сам Сажин, похоже, думает не о радостных перспективах, хотя, может быть, просто недавно слушал «Князя Игоря» в Большом – любит туда ходить, а Белов, как всегда, рвётся в бой и «готов доказать»…
Разговор таким образом продолжался без затруднений, с участием желающих и не слишком большими перерывами в тостах. Политика друзьями не обсуждалась, их взгляды на события примерно совпадали, и высказывания на политические темы приводили к скуке. Экономического положения коснулись в том ключе, что становилось всё больше оснований для повышения ставок за собственную работу.
Светлана принесла на стол горячие хинкали, и все сразу предложили выпить за хозяйку дома. Потом ели и выпивали за здоровье присутствующих, за успехи в делах и за друзей-товарищей. Когда покончили с закусками и желание поесть в значительной мере удовлетворилось, Гребнев объявил, что мужчины отправляются в беседку жарить на углях бараньи ноги. Женщины собрались смотреть фотографии и домашнее видео о летнем семейном отдыхе.