Жена понимала состояние Гребнева и за помощью к нему не обращалась. Дочь вскоре ушла спать.
Гребнев следовал за круговоротом своих дум. Нельзя сказать, что из-за опьянения он в сумбуре терял канву рассуждения. В мыслях имелся некоторый логический строй, но, как бывает в таком состоянии, они приходили на ум самостоятельно, приводя пьяного в удивление.
Гребнев «думал» с паузами: «Время провели хорошо, все довольны… Поели и выпили хорошо, украсили будни праздником… Гостей развлекал весь вечер… Ни о чём не проболтался… А что вызнал? Сажин на нервах, Белов надеется, что пригодится… Интересно Сажин придумал: предложил Пушкина осовременить… Я думал, а Сажин высказал… И главное, делай что хочешь… Смеха ради, а может, и правда… Он из опыта много знает, но говорить не хочет… А как получается: Пушкин по-современному… Как звучит “Капитанская дочка” в современной терминологии? Ну, пошутили… Ха-ха… Правильно, что слова использовать надо правильные, тогда все правильно понимают и смысл правильный получается… И вопросы правильные надо ставить… А как их ставить, если ничего не знаешь? Кто знает, что от меня хотят? Я умный, догадаться могу, если что… Ясно же: письма – это тайна… Сажин на прощание что мне говорил? Умный он… Наверху тоже умные… Какого чёрта я напился… Дурак…»
Светлана давно пожелала Гребневу спокойной ночи и, не дожидаясь ответа, ушла спать, постелив ему в гостиной на диване. Поднявшись со стула и оставив на столе недопитую чашку чая, Олег Петрович на автопилоте прошёл в туалетную комнату, а потом в гостиную. На диване, рядом с ёлкой, он забылся и до утра смотрел пьяные сны.
Глава третья
Утром Гребнев проснулся с головной болью. Ощущение физической разбитости дополнялось сожалением об излишне выпитом накануне алкоголе.
На кухне Светлана и Катерина накрывали завтрак. Он быстро встал и пошёл приводить себя в порядок. Перед семьёй Гребнев появился умытым и с улыбкой, виски немного ломило. Объявив: «С добрым утром!» – и аккуратно поцеловав жену и дочь, он сел на своё место за столом, обменявшись с ними репликами о том, кто как спал, и о солнечной погоде с лёгким морозцем на улице.
Когда перед Олегом Петровичем поставили глазунью из перепелиных яиц с колбасками и в кружку налили кофе, он решил не откладывать неприятный разговор и действовать на опережение, посетовав, что вчера выпили больше обычного, но гостям всё понравилось. Светлана ответила, что гостям, может, и понравилось, а ей – нет, потому что не важно, сколько выпили, важен результат. По молчаливому согласию дальше разбирать тему в присутствии Катерины воздержались. Гребнев рассчитывал, что на этом всё закончится.
Отправляя в рот небольшие кусочки поджаренной колбаски с маленькими желтками яиц и отхлёбывая ароматный горячий кофе, он восстанавливал способность адекватно ощущать окружающий мир.
Светлана стала рассказывать ему, какие домашние фильмы об отдыхе на море показывали вчера жёны друзей Гребнева. Картины белых песчаных пляжей с зелёными пальмами и голубой водой океана создавали представление, как хорошо на островах отдыхалось туристам и жилось аборигенам. Дослушав до конца, он пояснил, что туземцам на Мальдивах не так сладко: в столице случаются государственные перевороты, президент уходит в отставку и может отправиться в тюрьму, но да, туристам нечего опасаться, за исключением того, что некоторых из них недружественные страны прямо с пляжа вывозят к себе для предания суду. Кого-то это останавливает, но рейсы на острова даже в пандемию продолжали выполняться, и туристы летят туда, как мухи. Жена отметила, что избыток алкоголя не способствует хорошему самочувствию и настроению.
– Скажи, правда, что в Большом Татьяна танцевала на столе? – обращаясь к ней, неожиданно спросил Гребнев и, увидев её глаза, поправился: – Ну, в смысле, ты знаешь постановку оперы «Евгений Онегин» в Большом театре, где по сюжету Татьяна на именинах танцевала на столе?
– Тебе ночью приснилось? – уточнила Светлана.
– Сажин вчера рассказал. Говорил, что трактовка классики в современном духе сейчас распространена, – спокойно, как мог, пояснил Гребнев.
– Что он ещё под градусами интересного рассказал или показал? – Светлана смотрела на мужа и выдерживала паузу, раздумывая, достоин ли вопрос ответа, или вспоминала, что знает. – Такой «Евгений Онегин» ставился в Большом театре давно. Получил премию «Золотая маска» в номинации за лучшую работу режиссёра. Я смотрела. Татьяна залезала на стол, но это не то, что ты думаешь. Метания на столе говорили о смятении души. Ещё в спектакле артисты были одеты в костюмы наших дней. Форма выражения экстравагантна. Оценки давали разные. Режиссёр много работает и сейчас.
– Но идейный замысел «Евгения Онегина» он не трогал? – спросил Гребнев.
– Он одарённый и неглупый человек, – ответила Светлана.
– А если из текста, например, для выразительности убрать или включить в него некоторые слова, чтобы подчеркнуть ту же главную мысль произведения? Как на это посмотрят… критики?
– Тогда это будет не Пушкин, если мы говорим о его сочинениях.
– Редакция произведения приводит к утрате авторства или искажению авторской мысли?
– Любая редакция приводит к изменению авторского слова, значит, и к искажению мысли. Либретто оперы того же «Евгения Онегина» значительно упростило содержательную сторону романа. Но Чайковский, которому в написании либретто помогал его друг поэт-любитель и актёр Шиловский, относился к роману Пушкина деликатно. Принимая во внимание условия сценического жанра, можно говорить, что язык и стиль романа в значительной мере сохранены. Относительно авторства, ты понимаешь, что мы смотрим и слушаем оперу Чайковского, а не роман Пушкина. – Светлана считала полезным в разговорах с мужем не только дополнять его знания, но и направлять мысли в нужное русло.
– А что о современных трактовках классики? – напомнил Гребнев.
– В театре стало обычным, когда репертуар переделывают в духе времени. Предлагают новации в художественной форме, экспериментируют с визуальным восприятием, звуковым и световым оформлением, могут отойти от первоначального текста произведения, делают смысловые намёки на события из текущей жизни. Радикальные варианты, далёкие от исходного оригинала, объясняют авторским ви?дением постановщика. Кто хочет – тот ходит смотреть. Твой знакомый режиссёр тоже не отстаёт. В его театральной студии недавно поставлен спектакль по рассказам Чехова, где танец и пантомима заменяют текст. В подходе нового нет, интересно то, как сделано.
– Спасибо, дорогая, очень помогла, – сказал Гребнев.
– Пожалуйста. Пойдёшь с нами на каток?
Гребнев ответил, что хотел бы, но должен подготовиться к поездке, и напомнил, что ночью отправляется в Санкт-Петербург. Светлана произнесла, что и без того помнит, а на семью можно потратить два часа своего драгоценного времени. Гребнев настоял, что дело важное, и, сказав спасибо за завтрак, сразу удалился в кабинет.
Он сел за рабочий стол и разложил перед собой листы справки, с которой не расставался вторые сутки.
– С танцами понятно, теперь – современные слова. Чтоб тебя… Сажин, в следующий раз сам придумаю химеру на твою голову, – ворчал Гребнев, понимая, что приятель ни в чём не виноват. – Не хотелось копаться, так приходится.
Вчерашние разговоры в подпитии привели к тому, что в его мыслях разбередилась тема дуэли, и забыть её просто так Гребнев уже не мог. Общее правило в работе политических консультантов заключалось в том, что технология политконсалтинга предполагала обнаружение смысла и придание значения любому тезису, если они созвучны текущему моменту и могут быть полезны. Обоснован ли тезис или требует обоснования, соответствует смысл истине или нет – значения для Гребнева не имело: недостатки всегда устранимы, а использовать тезис или новую идею на пользу дела можно без оговорок, если нужно. В голове же у Олега Петровича и без того свербела заноза о причастности власти к дуэльной истории.
«О намеренном устранении Пушкина никто не говорил. Говорили, что слова привносят свой смысл в историю, а новые слова – новый смысл, кто поспорит? Почему я залип в историю дуэли? Потому что столько времени Пушкин на уме, в голове ношу вопросы, а ответов нет».
Звуки из других комнат не слышались. Гребнев был один, никто не подглядывал через плечо. Светлана и Катерина уже ушли на каток.
Он включил ноутбук, приготовил ножницы, клей-карандаш, чистую бумагу и авторучку. Разложенная справка покрывала большую часть поверхности стола.
Гребнев подумал, что раньше уже рассуждал о возможности устроить политический конфликт на смерти Пушкина и рассматривал дело со стороны критиков теории заговора власти, а теперь сам займётся сочинением версии о спланированном убийстве поэта.
«Метаморфозы бытия, – философски заметил про себя он. – Возможных основных версий всего две: или причины дуэли частные, или государственные интересы там тоже присутствуют. Ладно, как вариант допускаем, что дуэль Пушкина с Дантесом есть результат продуманных неявных действий с целью устранить поэта. Нет задачи доказать данную версию, попробуем понять, существует ли обоснованная возможность так считать. Могут ли известные факты являться действиями властей или их результатом? Какие выводы следует сделать, если рассматривать дуэль как тайный заговор?»
Становиться сторонником версии заговора власти Гребнев не собирался, ему требовалось оценить возможный результат простейшего быстрого анализа. Ещё недавно он решил, что делать это необязательно, однако новое задание, наложившееся на историю дуэли, воспринятую им как неопределённую, и случайные намёки в «весёлом» разговоре подвели к неизбежности посмотреть на всё и с этой стороны, чтобы представлять события объёмно, а не в плоскости установленных кем-то рамок. Гребнев признал, что недоработал, и необходимо не откладывая потрудиться.
Гребнев знал, что рассуждать на спорную тему в отсутствие оппонентов можно сколько угодно и как пожелаешь, – зависит от свободного времени и собственного интереса, но усилия потратятся неэффективно. Поступая рационально, достаточно убедиться, что новый взгляд на тему не противоречит и согласуется с принципиальными и бесспорными обстоятельствами, которые хорошо известны. Частные детали могут подтверждать или опровергать новую создаваемую теорию. Обращать внимание на мелкие или второстепенные по значению факты не стоит. Говорить о чём-то новом и приводить в обоснование давно известные доказательства не всегда верно, потому что очевидно, как правило, не всё и не так, и ещё следует поискать то, что должно быть известно. Проще говоря, новая теория хороша, если вне зависимости от всего множества общедоступных сведений она реалистична, то есть не требует невероятных условий, может существовать без особых допущений и способна сама определять значимость известных фактов.
– Сделаем это! – без энтузиазма, но чувствуя необходимость, сказал себе Олег Петрович и приступил.
С вниманием он просматривал текст справки, открывал на экране ноутбука и читал материалы на сайтах, распечатывал на принтере нужные страницы, ставил отметки на полях, делал вырезки, записывал возникшие мысли. Гребнев старался держать темп, и при взгляде со стороны работа кипела. Подспорьем служило то, что за предыдущие месяцы он изучил информационные ресурсы, посвящённые Пушкину, и знал, где посмотреть нужные данные. Пока являлся консультантом на съёмках, Гребнев взял за обыкновение следить за новостями по пушкинской тематике, чтобы быть в курсе всего нового и важного для работы.
Просматривая тексты, он не углублялся в своё незапланированное исследование, понимая, что куда больше данных для анализа даст только кропотливая работа, а проверял возможность собрать какое-то количество интересующего его материала. Когда Гребнев понимал, что материала по одному из вопросов подобрано достаточно, чтобы сделать вывод «в первом приближении», он переходил к следующему.
Вырезки сортировались и подклеивались одна к другой. Иногда приходилось разрезать склейку и вставлять новые абзацы. Спустя пару часов от многих листов остались неиспользованные обрезки канцелярского мусора, но получились новые листы, составленные из кусков печатного текста и частей, написанных от руки. Некоторые абзацы заканчивались дописанными Гребневым комментариями или обобщающими выводами. Склеенные листы в основном представляли собой последовательную подборку фактов на определённую тему.
Погружённый в работу, Гребнев не заметил жену и дочь, остановившихся в проёме открытой двери кабинета.
– Ты делом занят? – раздался вопрос Светланы. – Скоро обед.
– Папа дело клеит, – добавила Катерина.
Олег Петрович поднял взгляд и увидел улыбающиеся лица вернувшихся с катания жены и дочери. Он провёл за работой всё время, пока они гуляли, но закончить не успел.
– Я занят, – ответил Олег Петрович, давая понять, что общаться не намерен.
Светлана и Катерина ушли, демонстративно плотно прикрыв дверь, в кабинет вернулась тишина, а Олег Петрович взял в руки склеенные листы и откинулся на спинку кресла:
– Посмотрим, что получилось.
В первую очередь он сопоставил, как версия о спланированной операции власти соотносится с объявленным утверждением о частных причинах дуэли и обнародованными результатами судебного дела.
В официальной истории поединка о его причинах говорится в общем виде, ответа на вопросы «кто всё устроил и почему?» нет.
В первых документах – докладах командования – происшедшее называется дуэлью. В материалах дела упоминается донесение начальника штаба Отдельного гвардейского корпуса императору и имеется рапорт командующего Отдельным гвардейским корпусом императору за № 138 от 29 января 1837 года. На последний документ, но за № 129 ссылается военный министр в своём секретном отношении к командующему Отдельным гвардейским корпусом от 29 января 1837 года, что, вероятно, объясняется разными регистрационными номерами по учётным журналам. Таким образом, военное командование доложило о происшествии как о дуэли. Император распорядился судить всех причастных «к сему делу», не объявляя случившееся чем-либо.
Первичное расследование проводилось секретно, и информация о происшествии должна была строго контролироваться до момента передачи в Комиссию материалов, в которых случившееся называлось дуэлью и, соответственно, тем самым определялись рамки дальнейшего расследования – уголовные статьи о дуэли. Расследование по статьям о дуэли не предполагало раскрытия причин произошедшего. Направление судебному следствию задано, дальше можно работать в общепринятом порядке с подпиской о неразглашении для участвующих лиц.