Феномен ДБ

Что собирается сделать Быков в школе – это большой вопрос. Если прививать любовь к Родине, к достижениям отечественной культуры, такие намерения стоят больших денег. А вот если воспитает людей, для которых те ценности, которые разделяет большинство людей в России, это пустяки, что-то вроде пожухлой травы на ближайшем пустыре, тогда я бы не сказал, что его ученикам очень крупно повезло. Ну разве что они мечтают жить и работать где-нибудь в Европе или же за океаном. Поэтому и вызывает у меня сомнение эти его слова: «ничто, кроме любви к профессии, к школе…» Должен признаться, что меня такая однобокая любовь несколько смущает. Особенно в контексте рассуждений Дмитрия Львовича об идейности [106]:

«Учителя обязаны участвовать в гражданской активности. Потому что если не учителя, то кто? Учитель должен быть для ученика некоторым символом последовательности и идейности. Потому что если у учителя нет идей, у него, ещё раз повторю, нет той координатной сетки, на которую будут нанесены учебные материалы. Невозможно преподавать историю русской литературы, не имея убеждений».

Помнится, писал когда-то сочинение на тему об идейности литературы. Точного названия темы сочинения не помню, но вот что установку на идейность давали кураторы литературы из ЦК КПСС – это вряд ли кто-то сможет опровергнуть. И что же получается? За что боролись? Так может воскликнуть любой выросший при советской власти гражданин, у которого уши до сих пор болят от разговоров об идейности. А тут появляется некто Дмитрий Быков и начинает всё опять и снова. Это что же, безыдейных из школы надо гнать взашей?

Но нет, дальше Быков поясняет, что имел в виду:

«Невозможно рассказывать о конфликте Герцена и Некрасова, если вы не выбираете для себя какой-то стороны. Вы, конечно, обязаны быть над схваткой, но их страсть вы не поймете, если вы не будете разделять чью-то позицию. Или уж, во всяком случае, у вас должны быть чёткие представления о собственных идейных ориентирах».

Представления и ориентиры должны, конечно, быть. Но если учитель пристрастно, на основе собственных предубеждений станет оценивать на уроке суть какого-то конфликта, к чему же мы придём? Есть огромная вероятность, что со временем получим десятки и даже сотни двойников Быкова, мыслящих в точности, как он, и отличающихся только тем, за что им деньги платят. Появятся Быковы-менеджеры, Быковы-железнодорожники, возможно, даже Быковы-пилоты или Быковы-лингвисты, и не дай бог, если придётся столкнуться с Быковым-прокурором или Быковым-судьёй, выносящим приговор только на основе убеждений и собственного представления о справедливости, при этом игнорируя закон.

Дмитрий Львович понимает это, однако не в состоянии ничего с собой поделать [107]:

«Это очень политизированное поколение. <…> Я хочу уйти от политики, мне интереснее говорить про литературу, но они меня к этому силком возвращают. То есть принципиальная новизна одна: было поколение детей, которым всё это было совершенно "по барабану", сейчас поколение детей, которых это очень живо занимает».

Стоит посочувствовать Быкову – видимо, такие теперь ученики, что сами определяют и тему урока, и то, о чём хотелось бы поговорить. Не исключено, что главная роль в этом деле принадлежит родителям в строгом соответствии с принципом «кто платит деньги, то и заказывает музыку». Ну не могу же я поверить, что на уроках в московской школе царят насилие и произвол, что чуть не каждый день ученики издеваются над своим учителем: дюжие молодцы из старшеклассников привязывают его к стулу и вот теперь допрашивают, вытягивая из него силком всё, что он думает о текущем политическом моменте.

Если учесть политические предпочтения Дмитрия Быкова и то, что уйти от политики ему якобы не позволяют, то напрашивается следующий вывод. Возможно, я не прав, но что-то мне подсказывает, что его педагогика в значительной степени сводится к воспитанию чувства неприятия той реальности, в которой ныне Россия существует, и к побуждению своих воспитанников эту реальность во что бы то ни стало изменить. Но как же это сделать? На помощь, как всегда, приходят исторические аналогии [108]:

«Идея оглупления народа – она как государственная, как национальная идея не нова. Ещё Победоносцев утверждал, что именно университеты в России являются рассадниками нестабильности <…> и надо поэтому сокращать их количество. <…> Власть царская, например, была уверена во вреде просвещения, потому что полагала, что народ может терпеть такую систему управления, только будучи на 90% неграмотен. <…> Сегодня стабильность государственной системы с точки зрения власти находится в прямой связи с низким уровнем образования, это, что называется, к бабке не ходи. Это видно невооруженным глазом, особенно человеку, находящемуся внутри системы».

Ну, что касается количества вузов и университетов, то оно давно уже зашкаливает. Вера в то, что количество умных и честных людей в стране прямо пропорционально количеству высших учебных заведений, так же наивна, как и надежда на то, что выпускник Литинститута станет обязательно писателем. То есть грамоте и кое-каким премудростям его научат, однако не более того. Если же ему в голову четыре года втюхивали мысли некоего высокоидейного учителя, строго придерживающегося неких догм, которые никто не смеет и оспорить – в этом случае, уж точно, ни к бабке, ни к деду не ходи! Из дверей этого учебного заведения выйдут примитивные ортодоксы, напрочь отвергающие чужие мнения, но что ещё обиднее – не в состоянии чётко аргументировать своё. Такая вот неприглядная ожидает нас картина. Это в том случае, если Быков будет упорно следовать провозглашённому им принципу идейности и не сумеет избежать «соблазна стать маленьким сектантом – генералом в своем муравейнике, когда он весь мир полагает лежащим во тьме, а себя и ближайших учеников светилом разума» [104].

Глава 10. Выдавливая из себя

Это глава о комплексах. Вы скажете: а у кого их нет? Ну вот и хотелось бы разобраться с комплексами Быкова, тем более, что он сам присутствие их признавал и даже пытался кое-что «выдавливать» [13]:

«"Оправдание" – попытка избавиться от имперского комплекса, "Орфография" – борьба с комплексом либеральным, хотя не только. Не забывайте, что я писал её во время расправы с НТВ, никому в этой ситуации особо не сочувствуя и пытаясь хоть себе объяснить, в чём тут ловушка и чем это всегда кончается. "Эвакуатор" – борьба с собственной паникой по поводу террора, это написано за два послебесланских месяца. "ЖД" – попытка выдавить из себя варяга и хазара и посмотреть, что останется».

Итак, попробуем понять, что от всех этих комплексов осталось, с какой стати они когда-то появились и не было ли чего-нибудь другого в таинственной душе Дмитрия Быкова. Но для начала предоставлю слово Алексею Дидурову, который был знаком с героем этой книги [18]:

«Быков – первопреемник ужаса предков, аккумулировавший дореволюционный и послереволюционный страх нескольких поколений еврейской интеллигенции:

Как наши скрипки плачут в тоске предсмертной!

Каждая гадина нас выбирает жертвой

Газа, погрома, проволоки колючей –

Ибо мы всех беззащитней, – и всех живучей! …

Крепче целуйтесь, ребята!

Хава нагила!

Наша кругом Отчизна.

Наша могила…

Быков Дмитрий – олицетворенная и явленная в слове израненность его рода и народа».

На мой взгляд, тут всё понятно, и нет необходимости эту тему обсуждать. В моей голове тоже с юных лет, не говоря уже о предках вплоть до двадцатого колена, засела мысль, что все мы – жертвы ненавистного ига. Я имею в виду нашествие Чингисхана и его последствия. Хотя теперь историкп утверждают, что никакого ига вовсе не было. Но возникает вполне естественный вопрос: что раньше-то молчали? Теперь ничего уж не поделаешь, дело сделано, философы исписали тысячи страниц, доказывая вековую забитость русского народа. Но вот ведь – тоже как-то выжили.

Новый тезис от Дидурова, загадочный смысл которого заставляет меня включить своё воображение, чтобы в этом разобраться:

«Ему страшно жить и страшно умирать».

Страшно умирать, если не успел за свою жизнь что-то существенное сделать – ну хотя бы посадить пару деревьев, вырастить сына или написать десяток книг. Думаю, что на этот счёт теперь, по прошествии полутора десятков лет после статьи Дидурова, Быков может быть вполне спокоен. Я даже не стану это больше обсуждать. Что же до страха жизни, то здесь, помимо воспоминаний об армейской дедовщине или ожидания погромов, есть более важная причина. Страшно жить, если временами возникает мысль, что всё напрасно, что посаженное дерево засохнет, что сын вырастет бездарем и неудачником, а написанные книги лет через двадцать будут сдавать в макулатуру по гривеннику за экземпляр.

Скорее всего, именно эта боязнь провала, опасение того, что сам скоро станет неудачником, вызвали у Быкова озлобление по отношению к собратьям по перу [18]:

«С возрастом развилась у него мизантропия в отношении коллег. Быкова в писательском цеху боятся. Если б только кусался – ладно бы ещё, но к тому же обнаружилась ядозубость в критических статьях и даже в автопредисловиях к своим сборникам: "Рецензирование этой книги, а также любые упоминания о ней в негативном, позитивном или нейтральном контексте категорически запрещаются". И дальше список коллег и даже изданий. И угроза на случай, если не послушаются запрета».

Тут нечему удивляться. В конце 90-х и в начале нулевых у Быкова возникли проблемы с добыванием средств на пропитание семьи. Ни журналистика, ни бульварные романы, ни преподавание в школе не могли вывести из бедности. Кто-то во всём этом был виноват, и Быков в качестве объекта мести выбрал более удачливых писателей. Можно предположить, что появился новый его двойник – Быков-мститель.

Кстати, на возможность существования двойников задолго до меня указал Дидуров:

«Быков с Быковым, Быков со страной и государством (или народом), Быков с излюбленными идеалами и Быков с отталкивающими пороками его "во мне и вовне" мутузится на страницах своих писаний, как (по Лихтенбергу) два всадника на одной лошади».

А что прикажете делать, если нет сил сдержать свои эмоции, если откуда-то из подсознания так и прёт желание любым способом самоутвердиться, пусть не в качестве поэта и прозаика, но хотя бы в роли скандалиста? В тех обстоятельствах я бы не решился дать Быкову совет. Он сам, без посторонней помощи придумал, как можно привлечь к себе внимание. Что ж, в тот раз он угадал – сработало!

От мизантропии Быкова в отношении коллег плавно перейдём к более существенной проблеме. Честно говоря, даже не знаю, как начать, поскольку в приличном обществе такие темы обсуждать не принято. Пожалуй, всё же я рискну. А начну с полемики Быкова с Александром Солженицыным, когда в ответ на книгу бывшего изгнанника «Двести лет вместе» Быков в начале нулевых написал статью с очень похожим названием, только «вместе» заменил на «вместо», тем самым обнаружив некий новый смысл в описанной Солженицыным истории взаимоотношений русских и евреев, проживающих в России [109]:

«Короче, из всего сказанного напрашивается только один вывод, которого Солженицын как раз и не сделал. Даже и не знаю, почему, – точней, знаю, но не скажу. Евреям пришлось стать в России и публицистами, и мыслителями, и революционерами, и контрреволюционерами, и комиссарами, и диссидентами, и патриотами, и создателями официальной культуры, и её ниспровергателями, – потому что этого в силу каких-то причин не сделали русские».

В принципе, тут невозможно возразить – всё так и было. Однако причины этого явления, или замещения, на мой взгляд, предельно очевидны. Кровавая междоусобица 1918-21 годов и вызванная ею массовая эмиграция выбили из русской интеллигенции едва ли не лучшие её силы. Я уж не говорю про «философский пароход», на котором были высланы из страны многие деятели науки и культуры. Помимо этого было стремление бывших «граждан второго сорта» реализовать себя, воспользовавшись плодами свободы, провозглашённой Октябрём. И наконец, преимущества, которые получили евреи при поступлении в некоторые вузы. В последнее мне не очень верится, но вынужден сослаться на свидетельство кинорежиссёра Алексея Германа [110]:

«Чтобы устроиться в медицинском институте, мама бешено стала устраиваться еврейкой – евреев тогда брали, а русских нет. Доказать было трудно, и помогла взятка».

Здесь речь идёт о Татьяне Риттенберг, вернувшейся в начале 20-х годов из недолгой эмиграции.

Таковы, на мой взгляд, причины того, почему ведущие роли в политике, в науке, в армии, в искусстве и даже в ОГПУ-НКВД заняли евреи, а не украинцы и не русские. При желании можно было бы подсчитать, сколько, где и в каком звании – но ради краткости я просто сошлюсь на приведенное выше утверждение Дмитрия Быкова.

На этом обсуждение «национального вопроса» в СССР можно было бы и завершить, однако Быков сделал очень странный вывод [109]:

«Евреи сыграли такую, а не иную роль в русской истории потому, что в силу особенностей местного коренного населения им пришлось стать русскими».

Я бы не стал это комментировать, поскольку даже в тридцать пять лет можно и не такое «ляпнуть» – за собой иной раз тоже замечал. Я даже не против того, чтобы всё население России называли русскими. Я даже спокойно отношусь к такому заявлению Быкова, подтверждённому событиями 90-х [109]:

«Евреи делают российскую историю не вместе с русскими, а вместо них».

Но когда Быков говорит об «особенностях коренного населения» – этого либо явный перебор, либо проявление запущенного заболевания. Попробуем в этом разобраться.

Перенесёмся из 2002 года на десять лет вперёд. Дмитрий Львович к этому времени стал известным литератором, завсегдатаем «Эха Москвы», однако свою способность делать неожиданные выводы так и не утратил [111]:

«Вот я скажу вам ужасно рискованную вещь, но почти всё, что человек делает, он делает для психотерапии. Вот, как это ни ужасно. Стихи, создание каких-то гениальных проектов … всё самое лучшее – творчество, секс, научные открытия, освоение новых земель – всё делается из психотерапии. А всё плохое ради тщеславия. Вот, я бы как раз разделил все занятия – одно для психотерапии, другое для тщеславия. Вот, занятий для тщеславия у меня, слава богу, почти не осталось».

Вроде бы снова Быков иронизирует над самим собой, или хотя бы желает поразить публику парадоксальными суждениями. Но даже в шутке можно обнаружить долю истины. Я допускаю, что в том случае, когда истощается запас заранее приготовленных для беседы фраз, Быков вынужден раскрывать тайники своей души и высказывать то, о чём в иной ситуации говорить бы постеснялся. Так вот, если принять последнее его заявление, тезис о том, что евреи стали русскими, следует квалифицировать как одно из средств психотерапии. Вряд ли это средство помогло – в «ЖД» всё то же самое, но только обёрнутое в фантастическую форму.