Запутанной судьбы его клубок
с тех самых дней причудливо размотан
был так, как он не мог бы и просить
чтоб тот, кто этим заправляет… Бог?..
Чтоб с Пестеля транзитом через Мортон
до Сан-Микеле… Впрочем, на Руси
поэтам редко достается лавр,
скорее терн… Здесь не было и терна.
Он просто получил пинок под зад.
Поплакал, но была к нему мила
Фортуна, и Америка утерла
его слезу… Да и была ль слеза?
Тогда, среди эпической зимы,
на грани первой оттепели пробной,
Иосиф выбрал этот битый шлях,
не зная ничего, что знаем мы
о славе и при жизни, и загробной,
о том, что смерть пометкой на полях
пройдет за ним с косою по пятам,
что ангел одиночества конвойный,
над рыжим меч эпохи преломив,
не даст ему спастись ни здесь, ни там,
подпитывая героизм невольный…
И жизнь однажды превратится в миф.
Из парижских писем. Вожирар-Люксембург
На ваш лубочный рай я не сменял бы ад.
В аду своих, мон шер, хватает преференций.
От ваших хмурых утр и строгих колоннад,
как сказано в «Суар», на днях бежал Керенский.
Конечно, у идей о братстве всех и вся
легко издалека не замечать изъяны,
но… В правоте своей уверенный босяк
страшнее, чем наган в руках у обезьяны.
И потому я здесь, и мне Европы чад
и сладок, и прия… Что, впрочем, святотатство.
Но полно… Раз дымы отечества горчат,
мудрей без драм уйти, чем с драмами остаться.
Да, пусть пары вина, миазмы табака,
кафе, где жжет свой век парижских типов россыпь…
Но и не гонят ведь штыками под бока
в промозглый злой рассвет кронштадтские матросы.
Мой благодушный друг, пусть я не говорю,
как истый патриот, зато и спутать не с кем.
Уж лучше прозябать на сонных здешних рю,
чем от судьбы бежать оледеневшим Невским…
Ах, милый, милый ад, из коего я шлю
сей пламенный привет тем, кто сюда не хочет…
Мне рыжий мох меж ног проворных здешних шлюх
напоминает мох родных российских кочек,
мне хочется летать, мне грустно и легко,