Светлейший

По дорожкам дворцового парка с места на место ветер гоняет опавшие листья. Выглянувшее было с утра солнце тут же скрылось за нависшими над столицей тучами.

Привыкшая вставать рано императрица сегодня была особенно раздражена: за окном сыро, ветрено, страсть как не хочется выходить на прогулку, к тому же, наверное, холодно. Настроение по погоде хмурое! Но дело не в ней, давно привыкла, дело в другом: английский король слёзно просит её послать войска в Америку, а ввязываться в войну ой как не хочется, в Крыму опять бунт, в спальне переполох – пропала бриллиантовая брошь, непременный аксессуар на груди при выходе к подданным. Всё как-то сразу… Откуда тут взяться хорошему настроению?!..

Екатерина брезгливо разглядывала мечущихся по спальне служанок. Воровство – тяжкий грех, всегда считала она, а потому к подлым людям, ворам, относилась не только с осуждением, но и брезгливо, руки не подавала – боялась запачкаться. Однако сегодня раздражение Екатерины усугубилось, помимо прочего, еще одним обстоятельством: мерзким поведением её нового фаворита Вани Корсакова.

…Выходец из захудалого дворянского рода со Смоленщины, Корсаков год назад был представлен Екатерине опять же Потёмкиным. Неравнодушная к симпатичным молодым мужчинам, расставшись с Зоричем, императрица, конечно, увлеклась двадцатипятилетним красавцем. И для Ванечки пошло всё по заведённому ранее обычаю: флигель-адъютант, действительный камергер, генерал-адъютант, дом на Дворцовой площади (кстати, принадлежавший ранее Сашке Васильчикову)… Польский король успел даже орден Белого орла Корсакову всучить… «Живи себе и радуйся сытой и привольной жизни: ан нет, на блуд Ваню потянуло. Буквально вчера в объятьях графини Прасковьи Брюс застукала его. Прогнала… Провела ночь одна-одинёшенька…» – с жалостью к самой себе размышляла обманутая женщина.

А служанки продолжали испуганно метаться в поисках броши. Они всё перевернули, всё перетрясли и наконец, слава тебе Господи, нашли: за диванную подушку завалилась, подлая. Вздох облегчения вырвался у бедных женщин. Екатерина фыркнула.

– Давайте ужо прикалывайте, – недовольно произнесла она.

Мария Перекусихина напоследок ещё раз окинула придирчивым взглядом фигуру Екатерины, поправила складку её пышного платья и, всплеснув руками, произнесла: – Какая ты у меня красавица, Катенька! Не стареешь, матушка, ей-ей года назад откручиваешь.

Екатерина скептически посмотрела на себя в большое до пола зеркало. – Скажешь тоже, Мария! – поправляя рукой причёску, – произнесла она. – Годы своё берут и никуда от этого не денешься. Чай, не молодка ужо, полвека, вот-вот, стукнет, – и вздохнула, кокетливо надув губки. – Идти надо, ждут меня мои соколики.

Часы приготовились отбивать десять часов. – Пора, – произнесла императрица.

Перед тем как покинуть спальню, Екатерина всё же не удержалась, и ещё раз взглянула на себя в зеркало. Она подмигнула своему изображению и озорно погрозила пальчиком.

– Молодость проходит – не беда! Плохо, что старость подходит! Нельзя нам стареть, подружка, никак нельзя! – с грустинкой в голосе произнесла государыня и решительно направилась к выходу.

Мария вслед перекрестила её: – Храни тебя Господь, Катенька! – прошептала она.

Сквозь неплотно прикрытые шторы в большие окна императорского кабинета проникал серый, вызывающий уныние дневной свет.

Привычка императрицы совещаться с близкими помощниками («пошептаться», как однажды высказался Панин), перед своим выходом в общую приёмную залу, стала уже протокольной обязанностью. Как правило, Екатерина сама загодя определяла список вельмож с кем ей необходимо было посоветоваться. Именно на этих «шепталках» и решались основные вопросы внешней и внутренней политики государства, а уже потом они выносились на утверждение в госсовет и далее.

Аудиенция всегда начиналась в десять часов, и никто, в том числе и государыня, к назначенному часу не опаздывал.

Как-то на слова благодарности, высказанные Екатериной в адрес своих помощников по поводу отменной дисциплины, Панин возразил ей: «Ну, это вы льстите нам. Потёмкина забыли, ваше величество».

– Уж что есть, то есть, – со вздохом согласилась Екатерина.

Вот и сегодня Панин и статс-секретарь её императорского величества – Безбородко, развалившись (собственно, развалился Панин, секретарь себе этого не позволял) в больших креслах обитых щёлком, отороченных золотистой бахромой и подбитых шнуром-кантом того же цвета, терпеливо ожидали государыню; они лениво вели беседу, часто прерываемую молчанием. Предметом разговора были конечно волнения в Крыму, а молчаливые паузы – события в Северной Америке, где против своих колонизаторов, англичан, восстало местное население. Тринадцать штатов в начале июля 1776 года уже провозгласили свою независимость от Великобритании, образовав новое государство Соединённые Штаты Америки. Там шла нешуточная война. Оскорблённые наглостью неблагодарных американцев, англичане высадили на материк свои войска и поначалу вроде бы имели даже успех, но их силы быстро таяли, восставшие стали теснить бывших хозяев по всему фронту. А тут ещё в пику англичанам Франция стала помогать восставшим.

– Георг III-то помощи у государыни попросил, – не то спрашивая, не то констатируя сам факт, растягивая слова, произнёс Панин. – Ганнинга отозвал. Знаешь, поди.

– Вестимо, знаю. Пространственное послание король лично государыне отписал, что раньше весьма редко делал. Однако наша Екатерина Алексеевна не спешит с ответом – выжидает, – тем же неспешным голосом поддержал разговор статс-секретарь.

– Да, в принципе, бог бы с ней этой Америкой, хотят пусть воюют, но ввязывать нас в войну?!..

На этом разговор прекратился: оба имели своё, отличное от Потёмкина (приверженца южной политики), суждение в этом вопросе, и, не зная мнения на этот счёт императрицы, оба предпочитали ситуацию, возникшую в Америке, подробно не обсуждать. Так спокойнее.

Потёмкин, конечно, опаздывал.

– Этот Перюша[130 - Попугайчик (франц). Так иногда называли Потёмкина приближённые её величества.] опять не торопиться, – насмешливо произнёс Никита Иванович. Безбородко равнодушно пожал плечами.

Александр Андреевич Безбородко уже несколько лет служил в этой должности. Был весьма исполнительным и преданным государыне. Екатерина всецело ему доверяла.

Статс-секретарь пользовался уважением среди сановников. Он обладал прекрасным почерком, многое знал, многое умел, но никогда не пользовался доверием государыни в личных, корыстных целях: должности и привилегии себе не клянчил. К тому же, как он сам выражался, не причислял себя к значительным лицам: ни к таким, что стремятся получить известность, а потом переживать, чтобы, не дай Бог, её потерять; ни к влиятельным людям, в основе влиятельности которых лежит, скажем, публичное и громогласное прославление самодержицы по поводу и без.

«Для этих целей всегда находятся любители и познатнее меня…», – усмехаясь, говорил статс-секретарь.

Раздался первый бой курантов – десять часов. С пятым ударом распахнулась боковая дверь и в кабинет торопливо, с шумом вошёл Потёмкин.

Дорогущий эфес его шпаги, инкрустированный драгоценными камнями, зацепился за дверь и, показалось, что с него тотчас полетят камни, но алмазы устояли, кожаный темляк[131 - Ремень, петля, шнур, или кисть на эфесе холодного оружия] смягчил удар. Надетая поперёк груди шёлковая голубая лента с Андреем Первозванным сползла с плеча и орден прошёлся по другим наградам: орденам Святого Александра Невского, Святыми Григориями второй и третьей степени, а по пути успел слегка зацепить ещё и Святую Анну.

Тяжело дыша, Потёмкин поздоровался, поправил повязку, закрывающую повреждённый глаз, и, не стесняясь, тут же высморкался в платок, неожиданно появившийся в его огромной ладони. Панин, насмешливо покачав головой, с иронией произнёс:

– Что так, Григорий Александрович! А где остальные награды? Нешто не успели надеть, торопились, поди?

– Иностранные, имеете ввиду, Никита Иванович? Да вот, слугам в чистку отдал, не выдерживают они наш сырой климат, темнеют быстро, – ещё не отдышавшись, сострил он. – Пардон, господа! Едва успел ко времени, с чёрного входа по лестнице поднялся. На Невском…

Договорить он не успел, вошла императрица. Мужчины встали.

Запыхавшийся Потёмкин сразу привлёк её внимание. В парадном одеянии, с аккуратной причёской на голове да ещё с вплетённой в неё по-модному черной лентой, к тому же со съехавшими набекрень орденами и с носовым платком в руке он, естесственно, выделялся на фоне благообразных, с покорным взглядом коллег. На какое-то время она задержала на Потёмкине свой взгляд.

«Хорош!..» – с долей некоторой грусти подумала Екатерина.

И хотя обида на Корсакова ещё осталась, могучая фигура бывшего фаворита, как всегда, его дерзкий, восторженный взгляд и ямочки… Ах эти ямочки на щеках… – успокоили, напомнив ей о совсем недавнем прошлом и таком когда-то счастливом времени. Она приветливо улыбнулась Потёмкину.

– Недурно выглядите, светлейший князь!

– Куда мне до вас, ваше величество?! – нашёлся Потёмкин, торопливо засовывая платок за обшлаг рукава мундира. Ни тебе благостной интонации в голосе, ни почтительного поклона… Панин в душе чертыхнулся, статс-секретарь привычно пожал плечами.

На бестактность князя государыня лишь снисходительно усмехнулась. При виде своих помощников настроение у неё поднялось, образ смазливого Ванечки растаял, уплыл в туманную серую даль, забылся…

– День добрый, господа! Начнём наши «шепталки», – садясь в своё кресло, радушно произнесла императрица.

Статс-секретарь разложил перед императрицей большую стопку различных документов.

Какое-то время она внимательно изучала их, на некоторых сразу накладывала резолюцию, по другим, прежде чем подписать, интересовалась мнением присутствующих сановников. Так продолжалось около часу.

Наконец Екатерина отложила в сторону перо, закрыла помпезную, в форме головы льва крышку бронзовой чернильницы и, взглянув на притихших помощников, произнесла:

– Из Крыма – плохие новости, поди знаете, господа, уже! Ты, Александр Андреевич, давеча сказывал мне про татар, что опять недовольны своим ханом. Недавно же, в марте, коль память мне не изменяет, они выбрали его ханом, и опять бунт?!.. Опять недовольны?!.. А хан-то правильно всё делает, из трясины средневековья пытается вытянуть свой народ. Поди, чем-то схож с нашим Петром I… Так нет, недовольны крымцы! Господи, как это уже надоело! Устала я от них. Хочется иметь нормального соседа, ан нет, кочевряжатся татары. Турки, поди, смущают народ? Что скажешь, светлейший князь?..

– Верно говорите, ваше величество! Турки большой вес имеют до сих пор. А Шахин-Гирей разумно правит, это верно, да больно круто взял, шибко круто. Любой народ-то не любит терпеть, что уж о татарах говорить? Вы, ваше величество, правильно подметили, с нашего Петра Алексеевича пример берёт, да одного не учёл татарчонок: бунты-то и у нас были, да ещё какие!.. Почище крымских… Поди, недовольных тож было не счесть, да деталь малая: царь Пётр бунтовщиков-то тех, что прощал, при себе не держал, отсылал за тыщи вёрст в остроги, ссылки, в Сибирь, с глаз подальше. Территория какая!.. А в Крыму возможно ль такое?!.. Куда этих недовольных девать? Всех-то не казнишь… – недовольно произнёс Потёмкин. – Сию «бородавку» – Крым – давно надо прибрать к рукам, всем покойнее было бы. Чай, в записке о Крыме, что мы с Александром Андреевичем вам, ваше величество, подали об этом когда ещё сказано!..

– Читала я её, помню! Эк выдумали! Сию, как изволили, князь, высказаться, «бородавку», Крым, присоединить к России! Поди, много ранее и до вас сие предлагали не единожды. Когда Иван-то Грозный Казань-то взял, ему тож советовали и Крым прибрать. Да не стал Грозный сие делать. Так ведь, Александр Андреевич?

Статс-секретарь почтительно кивнул.

– А почему?.. Чай, подумали, господа, как этакую махину – Крым, татар всех на себя взвалить?.. Хватит ли сил у нас? Мы ж только-только апосля войны с турками и антихристом Пугачёвым отстраиваться стали. Хоть и слабеют османы, да полуостров сей сделать российским без войны с нами не позволят. Европа тож молчать не станет… Такой крик поднимут!.. Опять воевать?!.. Должны вы, господа, знать: войну начать легко, да закончить трудно. Финалы битв могут быть опаснее их начала. Не приобресть, а потерять и приобретённое можно, – наставительно произнесла императрица и тут же добавила:

– Вот и Грозный такое же суждение, поди, имел. Крым присоединить?!.. Не пришло сие время, господа, я разумею. Пусть татары живут самостоятельно, в мире и согласии с нами. Глядишь, успокоятся, так и нам хорошо будет, а нет, – Екатерина на секунду задумалась, – там видно будет. Шахин этот, хоть и горяч, но впечатление умного хана производит. Ты разберись светлейший с Крымом! Немедля дай команду подавить сей бунт, этого Гирея на престоле восстановить непременно надобно. В знак согласия Потёмкин кивнул головой.

Екатерина обвела взглядом своих помощников: