Винный склад

– Марiя де-ла-Лу, – прошепталъ онъ. – Два слова не больше. Ты меня любишь и я тебя люблю. Зач?мъ намъ проводить остатокъ нашей жизни б?снуясь, кажъ несчастные?… Еще недавно я былъ такъ грубъ, что, увид?въ тебя, могъ почувствоватъ желанiе тебя убить. Но я говорилъ съ дономъ-Фернандо и онъ уб?дилъ меия своею мудростью. Это кончено.

И онъ подтвердилъ сказанное имъ энергичнымъ жестомъ. Кончилась ихъ разлука, кончилась глупая ревность въ несчастному, который не воскреснетъ и котораго она не любила, кончилось его злопамятство, вызванное несчастiемъ, въ которомъ она вовсе неповинна.

Они; у?дутъ отсюда, они покинутъ родину – разсотоянiе изгладить дурныя воспоминанiя. Они разыщутъ Фермина. У него есть деньги для путешествiя вс?хъ троихъ. Свободные и счастливые проживутъ они на лон? природы, въ м?стности, незнакомой съ преступленiями цивилизацiи, съ эгоизмомъ людскимъ, гд? все принадлежитъ вс?мъ и н?ть другихъ привилегiй, кром? труда; гд земля непорочна, какъ воздухъ и солнце, и не была обезчещена монополiей, не разорвана на части и унижена криками: это мое… а остальные люди пусть умираютъ съ голода.

И эта жизнь, свободная и счастливая возродитъ и ихъ души. Крестный, глядя на солнце, закроетъ глаза нав?къ, съ спокойствiемъ исполнившаго свой долгъ. И они тоже, когда настанетъ часъ ихъ, закроютъ глаза свои, любя другъ друга до посл?дней минуты. Надъ ихъ могилами ихъ д?ло труда и свободы будетъ продолжаться ихъ д?тьми и внуками бол?е счастливыми, ч?мъ они, такъ какъ имъ будутъ нев?домы жестокости стараго мiра, и они будутъ представлять себ? праздныхъ богачей и жестокихъ сеньоровъ, какъ д?ти представляютъ себ? чудовищъ и людо?довъ изъ сказокъ.

Марiя де-ла-Лусъ слушала его растроганная. Б?жать отсюда! Оставить позади столько воспоминанiй… Еслибъ негодяй, причина гибели ихъ семьи, еще былъ бы живъ, оиа осталась бы при своемъ женскомъ упорств?. Но разъ, что онъ умеръ, и Рафаэль, котораго она не желаеть обманывать, мирится съ положенiемъ д?лъ и великодушно прощаетъ ее… да, они у?дутъ отсюда, и ч?мъ скор?е, т?мъ лучше!

Юноша продолжалъ объяснять ей свои планы. Донъ-Фернандо береть на себя уб?дить старика у?хать; къ тому же онъ имъ дастъ письма къ друзьямъ своимъ въ Америк?. He пройдетъ и двухъ нед?ль, какъ они отплывутъ на пароход? изъ Кадикса. Б?жать, б?жать скор?е изъ страны вис?лицъ, гд? ружейными выстр?лами думаютъ утолить голодъ, и гд? богатые отнимаютъ у б?днихъ жизнь, честь и счастье!

– Прi?хавъ туда, – продолжалъ Рафаэль, – ты будешь моей женой. Любовь моя будетъ сильн?й прежней, чтобы ты не думала, что я храню въ глубин? души какое-нибудь горькое воспоминанiе. Все прошло. Донъ-Фернандо правъ. Т?лесное опороченiе означаетъ собою очень мало. Любовь, вотъ главное, остальное – вздоръ. Твое сердце принадлежитъ мн?? оно мое?… Марiя де-ла-Лу! Подруга души моей! Мы съ тобой пойдемъ при св?т? солнца – теперь мы возродились съ тобой, теперь именно начинается наша любовь. Дай мн? поц?ловать тебя въ первый разъ въ жизни. Обними меня, подруга; я вижу, что ты принадлежишь мн?, что ты будешь поддержкой моей силы, опорой моей, когда начнется жизненная борьба на чужбин?.

И двое молодыхъ людей кр?пко поц?ловались на порог? хижины, соединивъ уста свои безъ всякаго трепета чувственности, долгое время держа другъ друга въ объятiяхъ, словно они своей любовью бросали вызовъ старому мiру, который покидали.

Сальватьерра проводилъ въ Кадиксъ и усадилъ на пароходъ свеаго стараго товарища, сентора Фермина, отплывавшаго въ Америку съ Рафаэлемъ и Марiей де-ла-Лусъ. Прив?тъ! Они больше не увидятся. Мiръ черезчуръ великъ для б?двнхъ, прикр?пленныхъ всегда на одномъ и томъ же м?ст?.

Сальватьерра почувствовалъ, что у него текутъ изъ глазъ слезы. Вс? его друзъя, вс? воспоминанiя его прошлаго исчезали, разрушенные смертью или несчастiемъ. Онъ оставался одинъ среди народа, котораго нам?ревался освободить и который уже не зналъ его. Молодое покол?нiе смотр?ло иа него, какъ на безумца, внушавшаго н?который интересъ своимъ аскетизмомъ, но они не понимали его словъ.

Н?сколько дней посл? отъ?зда этихъ своихъ друзей, онъ покинулъ свое уб?жище въ Кадикс?, чтобы оттравиться въ Хересъ. Его звалъ умирающiй, одинъ изъ товарищей хорошихъ его временъ.

Сеньоръ Матаркадильосъ, хозяинъ маленькаго постоялаго дворика донъ-Грахо, былъ при смерти. Семья его умоляла революцiонера прi?хать, такъ какъ присутствiе его было посл?днимъ лучомъ радости для умирающаго. «Теперь онъ уже приговоренъ», писали его сыновья донъ-Фернанду. И онъ по?халъ въ Хересъ и отправился п?шкомъ по дорог? въ Матансуелу, по той самой дорог?, которую онъ прошелъ ночью, но въ обратную сторону, идя за трупомъ цыганки.

Когда онъ добрался до постоялаго двора, ему сообщили, что его другъ умеръ н?сколько часовъ передъ т?мъ.

Это былъ воскресный вечеръ.

Въ единсутвенной комнат? хижины, на б?дно убраной кровати лежалъ трупъ, безъ иного общества, кром? мухъ, жужжавшхъ надь его почти фiолетовымъ лмцомъ.

Вдова и д?ти, неся съ покорностью давно ожидаемое ими несчастiе, наливали стаканы виномъ, и служили своимъ покупателямъ, сид?вшимъ въ непосредственной близости постоялаго дворика.

Поденщики Матансуэлы пили зд?сь, составивъ большой кружокъ.

Донъ-Фернандо, стоя у дверей хижины, созерцалъ обширную равнину, гд? не видно было ни одного челов?ка, ни одной коровы, въ монотонномъ уединенiи воскреснаго дня.

Онъ чувствовалъ себя одинокимъ, вполн? одинокимъ. Только что онъ лишился посл?дняго изъ товарищей революцiонной юности. Изъ вс?хъ совершившихъ походъ въ шоры и шедшихъ навстр?чу смерти или тюрьм? ради романтизма революцiи, никого не оставалось подл? него. Одни б?жали въ отчаянiи за море, подшпориваемые нищетой; другiе – гнили въ земл?, не им?въ ут?шенiя вид?ть, что справедливость и равенство царятъ надъ людьми.

Сколько безполезныхъ усилiй! Столько тщетныхъ жертвъ! И насл?дство столькихъ трудовъ, казалось, теряется навсегда! Новыя покол?нiя отворачиваются отъ старыхъ, не хотятъ принять изъ ихъ утомленныхъ и слабыхъ рукъ бремя ненависти и надеждъ.

Сальватьерра съ грустью смотр?лъ на толпу работниковъ. Они или не знали его, или д?лали видъ, что не знаютъ. Ни одинъ взглядъ не былъ устремленъ на него.

Говорили они о великой трагедiи, все еще, казалось, державшей подъ своимъ гнетомъ рабочiй народъ въ Херес?, о казни пяти поденщиковъ за ночное вторженiе въ городъ, но говорили они спокойно, безъ страсти, безъ ненависти, точно это была казнь знаменитыхъ разбойниковъ, окруженныхъ ореоломъ народной славы.

Они выказывали н?которую горячность лишь разсуждая о мужеств?, съ которымъ они умерли, о томъ, какъ они входили на эшафотъ. Хуанъ и де-Требухена шли на смертную казнь какъ люди не способные чувствовать страхъ, не бахвалясь этимъ. Два другiе убiйцы умерли какъ животные. А воспоминанiе о б?дномъ Маэстрико почти вызывало у нихъ см?хъ съ его дрожью смертельной тоски и его криками «да здравствуетъ революцiя», чтобы внушить себ? мужество и сдержать нервность свою.

О власть имущихъ, о т?хъ, которые присудили ихъ къ несправедливой и неслыханной смертной казни, о т?хъ; которые, быть можетъ, подготовили этотъ взрывъ для оправданiя репрессiй, ни единаго слова. Низкiй страхъ, нам?ренiе не думать, отражалочь въ глазахъ вс?хъ. Они молчали и продолжали пить.

Одивъ изъ нихъ подошелъ къ Сальватьерр?. Это былъ Сарандилья, еще бол?е осл?пшiй. Онъ не узналъ революцiонера, пока хозяева дворика не сказали ему, что онъ тутъ.

Съ больши интересомъ разспрашивалъ о Рафаэл?. Ахъ, донъ-Фернандо, какъ все изм?нилось въ Матансуэл? посл? оть?зда Рафаэля. Теперь мыза принадлежала дону-Пабло Дюпону и имъ былъ новый надсмотрщикъ, чедов?къ суровый и жестокiй, мучающiй и его и вс?хъ поденщиковъ.

Но поденщики – вотъ они тутъ бол?е довольны, ч?мъ прежде, въ хорошихъ отношенiяхъ съ новымъ хозяиномъ, и стыдятся, точно красн?ющiя д?вушки, подойти къ челов?ку, ненавистному богатымъ. Они узнали Сальватьерру, но т?мъ не мен?е, притворяются, что никогда не вид?ли его. Они боятся скомпрометироватбся.

Это уже новое сословiе работаиковъ, на которыхъ Сарандилья смотр?лъ съ удивленiемъ. Они въ восторг? отъ увеличенiя поденной платы.

Получали они по два реала въ день, а теперь два съ половиной, и приписываютъ это увеличенiе платы своей покорности и подчиненiю. По хорошему вы выиграете больше, ч?мъ по дурному, сказали им, и они повторяютъ эти слова, глядя съ презр?нiемъ на мят?жныхъ агитаторовъ, пытающихся побудить ихъ къ возстанiю. Будучи послушными и покорными, быть можетъ, со временемъ, они получатъ и по три реала въ день. Истинное счастiе!

На мызу Матансуэлу они смотр?ли чуть ли не какъ на рай. Сострадательный Дюпонъ оказывалъ неслыханное великодушiе. Онъ заботился о томъ, чгобы поденщики ходили къ об?дн? по воскресеньямъ и каждый м?сяцъ посылалъ ихъ къ причастiю.

Дюпонъ былъ современный христiанинъ, какъ онъ говорилъ. Вс? дороги казались ему хорошими для завоеванiя душъ.

И поденщики, по словамъ Сарандильи, молились и пили подносимые имъ хозяиномъ за хожденiе къ об?дн? стаканы вина, маленько насм?хаясь надъ нимъ и называя его «двоюроднымъ братомъ».

Долгое, пребыванiе Сарандильи рядомъ съ Сальватьеррой, и любопытство, внушаемое этимъ посл?днимъ, поб?дили, наконецъ, удаленiе отъ него поденщиковъ. Н?которые подошли въ нему, и мало-по-малу около революцiонера собрался кружокъ.

Одинъ изъ стариковъ заговорилъ съ нимъ насм?шливымъ тономъ. Если донъ-Фернандо ходитъ по селамъ, чтобы разжигать, какъ въ былыя времена, онъ теряетъ лишь время, народъ ожегся: онъ теперь словно кошка въ пословиц?, обваренная кипяткомъ. И не потому, чтобы поденщикамъ жилось бы хорошо. Живется-то не лучше, ч?мъ б?днякамъ, казненнымъ въ Херес?. Мы старики, – продолжалъ этотъ деревенскiй философъ, – еще остаемся в?рн?е вашей милости и другимъ вашимъ современникамъ. Знаемъ, что они не разбогат?ли пропов?дями своими, какъ многiе другiе; знаемъ, что они пострадали и много вынесли. Но посмотрите, милость ваша, на этихъ парней.

И онъ указалъ на т?хъ, которые остались сид?ть, не приблизились въ Сальватьерр?; вс? молодые.

Время отъ времени они посматривали на революцiокра дерзкими глазами. «Обманщикъ, какъ и вс? т?, кто стараются втереться въ среду работкиковъ. Посл?дователи его ученiя гнiють на кладбищахъ, а онъ вотъ тутъ… Поменьше пропов?дей и побольше хл?ба… Они умн?е и вид?ли достаточно, чтобы кой-чему научиться и стоять на стороне т?хъ, кто даетъ. Подлинный другъ б?дныхъ хозяинъ съ его поденной платой, и если онъ сверхъ того даетъ еще вино, т?мъ лучше. Кром? того, какое д?ло до судьбы рабочихъ этому дяд?, который од?вается точно сеньоръ, хотя онъ и въ потертомъ плать?, словно нищiй, и не им?етъ мозолей на рукахъ? Онъ желаетъ лишь жить за ихъ счетъ, обманщикъ какъ столько другихъ.

Сальватьерра угадывалъ эти мысли въ враждебныхъ ихъ глазахъ.

Голосъ стараго крестьянина продолжалъ пресл?довать его своей угрюмой философiей.

Зач?мъ ваша милость такъ сильно волнуется изъ-за судьбы б?дныхъ, донъ-Фернандо? Оставьте ихъ: если они довольны, пусть и милость ваша будетъ довольна. Притомъ, мы вс? теперь проучены. У насъ н?тъ силъ бороться съ власть имущими. Вы, милость ваша, который такъ много знаете, попытайтесь склонить на свою сторону жандармерiю, внушите ей свои взгляды, и когда вы явитесь во глав? ихъ, будьте спокойны, вс? мы примкнемъ къ вамъ.

Старикъ налилъ вина въ стаканъ и подалъ его Сальватьерр?.

– Пейте, милость ваша, и не тревожьтесь, устраивая то, чего нельзя устроить. На св?т? лишь это истина. Друзьи – предатели; семья… она хороша лишь на то, чтобы свести ее съ картофелемъ. Вс? эти революцiи и разд?лъ земля – ложь, одни лишь слова, для обмана глупцовъ. Вотъ единственная истина – вино! Глотокъ за глоткомъ оно даетъ намъ развлеченiе и веселить до самой смерти. Пейте, донъ-Фернандо; я предлагаю вамъ этотъ стаканъ вина потому, что онъ нашъ, заработанъ нами. Ц?на ему дешевая: стоитъ всего лишь одну об?дню.

Сальватьерра, всегда такой безпристрастный на видъ, задрожалъ отъ гн?внаго порыва. Онъ чувствовалъ желанiе оттолкнуть стаканъ, разбить его въ дребезги, и проклясть золотистое питье, демона алкоголя, простиравшаго янтарныя свои крылья надъ этой одур?вшей толпой, подчиняя себ? ея волю, над?вая на нее ярмо преступленiя, безумiя, трусости. Они, возделывая землю въ пот? лица, проводя по ней борозды, оставляя въ ея н?драхъ свое здоровье и силу, производили эту золотую жидкость, и власть имущiе пользовались ею, чтобы напоить ихъ и удерживать, словно заколдованныхъ въ обманчивомъ веселье.

Они были самые несчастные изъ рабовъ исторiи: сами сплетали бичь, державшиiй ихъ въ подчиненiи, сами ковали ц?пь, связывавшую ихъ; голодая, проданнымъ голодомъ обманчиваго тупоумiя, лживо веселые бол?знененнымъ веселiемъ опьяненiя.

И они см?ялись! И они сов?товали ему смиренiе, труня надъ его великодушными усилiями, хваля своихъ утн?тателей!.. Неужели же рабство им?етъ быть в?чнымъ? Челов?ческiя стремленiя задержатся навсегда въ этомъ кратковременвомъ веселье удовлетвореннаго животнаго?

Сальватьерра почувствовалъ, что его гн?въ улетучивается, и надежда, и в?ра возвращаются въ нему.

Начинало темн?ть, ночь спускалась на землю какъ предтеча новаго дня. Также и сумерки челов?ческихъ стремленiй лишь кратковременны. Справедливость и свобода дремлютъ въ душ? каждаго челов?ка. Он? проснутся.

За полями и нивами, въ городахъ, этихъ великихъ скопленiяхъ современной цивилизацiи, есть еще полчища доведенныхъ до отчаянiя и, несчастныхъ, но такихъ, которые отрекутся отъ предательскихъ внушенiй вина, которые окунутся возродившейся душой въ зар? новаго дня и увидятъ надъ головой своей первые лучи восходящаго солнца, въ то время какъ остальной мiръ будетъ еще погруженъ въ предразсв?тномъ мрак?. Они явятся избранниками и раньше другихъ проснутся, встанутъ на ноги и пойдутъ всл?дъ за единственнымъ другомъ несчастныхъ и голодныхъ, переходившимъ черезъ исторiю вс?хъ религiй. Оскорбленный именемъ демона, онъ, cбросивъ съ себя см?шное убранство, приданное ему традицiей, осл?питъ однихъ и изумитъ другихъ самой возвышенной изъ вс?хъ красотъ, – красотою ангела св?та, и зовутъ его революцiей… соцiальной революцiей.

notes

Примечания

1