Детоубийцы

Этимъ вполн? можно насытиться. Никакой н?ть надобности трогать остальное. Онъ былъ готовъ отнестись съ уваженiемъ къ тайн? другихъ горшковъ, не разрушить иллюзiй, пробуждавшихся въ немъ при вид? ихъ закрытыхъ горлышекъ, таившихъ, в?роятно, удивительные сюрпризы. Но однако къ д?лу. И поставивъ между ногъ прiятно пахнувшiй горшокъ, онъ началъ ?сть съ мудрымъ спокойствiемъ челов?ка, знающаго, что у него впереди весь день и достаточно работы. Онъ ?лъ не сп?ша, но однако съ такой ловкостью, что посл? каждаго опусканiя руки съ хл?бомъ, уровень въ горшк? зам?тно понижался. Громадный кусокъ то и д?ло заполнялъ его ротъ, раздувая щеки. Его челюсти работали съ силой и правильностью мельничнаго колеса, а глаза между т?мъ внимательно смотр?ли въ горшокъ, словно изсл?дуя его глубину, высчитывая, сколько разъ еще нужно ему опустить руку, чтобы переправить все въ свой роть.

По временамъ онъ отрывался отъ этого созерцанiя. Господи! Честный, трудящiйся челов?къ не долженъ забывать своихъ обязанностей, даже и среди удовольствiй. Онъ выглядывалъ изъ лодки и, зам?тивъ приближавшихся птицъ, крикомъ предупреждалъ охотника.

«Донъ Хоакинъ! Изъ Пальмара!.. Донъ Хоакинъ! Изъ Салера!»

И указавъ, откуда летятъ птицы, онъ чувствовалъ себя утомленнымъ отъ такой работы и, сд?лавъ большой глотокъ изъ бурдюка, возобновлялъ свою н?мую бес?ду съ горшкомъ.

Его господинъ усп?лъ уложить только трехъ утокъ, а Пiавка уже отставилъ въ сторону первый горшокъ, совершенно опустошенный. Только внизу прилипло къ глинянымъ ст?нкамъ н?сколько маленькихъ кусковъ. Бродяга почувствовалъ угрызенiе сов?сти. Что останется хозяину, если онъ по?стъ все? Онъ, Пiавка, больше не будетъ ?сть! И тщательно обвязавъ тряпкой горшокъ онъ поставилъ его на носу, какъ вдругъ въ немъ пробудилось любопытство и онъ р?шилъ от – крыть второй.

Чортъ возьми! Вотъ такь сюрпризъ! Спинка поросенка, сосиски съ самой лучшей приправой, все, правда, было холодное, но съ такимъ вкуснымъ запахомъ сала, что бродяга взволновался. Сколько уже времени, его желудокъ, привыкшiй къ б?лому, невкусному мясу угрей, не испытывалъ прiятной тяжести этихъ чудныхъ вещей, которыя изготовляются далеко за пред?лами Альбуферы. Пiавка счелъ бы недостаткомъ почтенiя къ своему господину, если бы пренебрегъ вторымъ горшкомъ. Со стороны его, голоднаго бродяги, это было бы проявленiемъ неуваженiя къ кухн? донъ Хоакина. Конечно, охотникъ не разсердится за н?сколько лишнихъ кусковъ.

И онъ снова удобно ус?лся на дн? лодки съ вторымъ горшкомъ, зажавъ его между кол?нами. Сладострастно отправлялъ онъ куски въ роть, закрывая глаза, чтобы лучше чувствовать, какъ они постепенно проходятъ въ его желудокъ. Боже мой! Вотъ такъ денекъ выпалъ! Ему казалось, что онъ только что началъ ?сть. Онъ смотр?лъ теперь съ презр?нiемъ на первый пустой горшокъ, отставленный имъ въ уголъ носа лодки. То блюдо было хорошо только для развлеченiя, чтобы подразнить желудокъ, поточить челюсти. Самое же лучшее находилось зд?сь: кровяная колбаса, сосиски, аппетитный поросенокъ, оставлявшiй такой н?жный вкусъ, что ротъ безпрестанно требовалъ новыхъ кусковъ, одинъ за другимъ, ничуть не насыщаясь.

Видя быстроту, съ которой опорожнялся второй горшокъ, Пiавка почувствовалъ сильную потребность услужить своему господину и добросов?стно выполнить свои обязанности. Ни на одну минуту не прекращая работы своихъ челюстей, онъ смотр?лъ во вс? стороны и испускалъ крикъ, похожiй на настоящее мычанiе.

«Отъ Салера!.. Отъ Пальмара!..»

Чтобы пом?шать закупорк? горла, онъ ни на минуту не выпускалъ изъ рукъ бурдюка. Онъ безъ конца запивалъ этимъ виномъ, гораздо лучшимъ, ч?мъ вино Нелеты. И красная влага, повидимому, возбуждала его аппетитъ, открывая новыя пропасти въ его бездонномъ желудк?. Его глаза блест?ли огнемъ блаженнаго опьяненiя, раскрасн?вшееся лицо приняло багровый отт?нокъ и шумная отрыжка потрясала его съ головы до пятъ. Съ блаженной улыбкой онъ ударялъ себя по туго набитому брюху.

«А, каково? Ну какъ поживаешь?» спрашивалъ онъ свой животъ, какъ будто онъ говорилъ съ другомъ, дружески его похлолывая.

Его одьяненiе было бол?е блаженно, ч?мъ когда либо; это было опьяненiе хорошо по?вшаго челов?ка, который пьетъ для пищеваренiя, а не то мрачное, унылое, опьяненiе голодныхъ дней, когда онъ глоталъ чашу за чашей натощакъ, встр?чая на берегу озера людей, угощавшихъ его виномъ, но никогда не предлагавщихъ ему и куска хл?ба.

Онъ погружался въ прiятное опьяненiе, ни на одну минуту не переставая ?сть. Альбуферу онъ вид?лъ теперь въ розовыхъ краскахъ. Голубое небо, казалось, блест?ло улыбкой, похожей на ту, которую онъ вид?лъ однажды ночью до дорог? въ Деесу. Одна только вещь казалась ему д?йствительно черной, похожей на пустой гробъ: то былъ горшокъ, зажатый у него въ кол?нахъ. Онъ опорожнилъ его весь. Оть колбасы не осталось и сл?довъ.

На мгновенье онъ былъ пораженъ своимъ обжорствомъ, но тотчасъ же разсм?ялся, и чтобы уничтожить горечь своей вины, снова и долго сталъ сосать изъ бурдюка.

Онъ захохоталъ во все горло при мысли о томъ, что скажутъ въ Пальмар?, когда узнаютъ о его подвигахъ и желая ихъ достойно завершить, отв?давъ вс? припасы донъ Хоакина, онъ открылъ третiй горшокъ.

Ну и чортъ же! Два каплуна, втиснутыхъ въ ст?нки горшка, съ золотистой кожей, каплющей саломъ; два чудесныхъ созданiя Всеблагого Бога, безъ головъ, съ ножками, привязанными къ т?лу подгор?вшими нитками, съ б?лыми грудками, выпуклыми какъ грудь сеньорины. Да онъ ничего не стоитъ, если не отв?даетъ ихъ. Пусть даже донъ Хоакинъ угоститъ его потомъ пулей изъ ружья!.. Сколько уже м?сяцевъ онъ не участвовалъ въ такомъ пир?! Онъ не ?лъ мяса съ того времени, когда служилъ собакой у Тонета, и они охотились въ Деес?. И при воспоминанiи о жесткомъ, грубомъ мяс? птицъ озера еще бол?е увеличивалось удовольствiе, которое онъ испытывалъ, глотая б?лые куски каплуновъ, а золотая кожица хруст?ла на зубахъ и сало лилось до его губамъ.

Онъ ?лъ съ регулярностью автомата, неустанно жуя и безпокойно посматривая на то, что оставалось на дн? горшка, какъ будто побился объ закладъ, что все съ?стъ.

По временамъ онъ испытывалъ д?тскую безпечность, желанiе пьяницы подраться съ к?мъ?нибудь или пошалить. Онъ бралъ яблоки изъ корзины съ плодами и бросалъ ихъ въ птицъ, лет?вшихъ далеко, какъ будто въ самомъ д?л? могъ попасть въ нихъ.

Онъ чувствовалъ къ дону Хоакину приливъ необыкновенной н?жности, за то блаженство, которымъ онъ былъ ему обязанъ, онъ жал?лъ, что его н?тъ тутъ, а то онъ обнялъ бы его, нахально называлъ его на ты, и хотя на горизонт? не было ни одной птицы, благимъ матомъ кричалъ:

«Чимо! Чимо! Стр?ляй… На тебя летятъ!..»

Тщетно охотникъ обращался во вс? стороны. Ни одной птицы! Что съ этимъ олухомъ? Лучше бы подъ?халъ и собралъ лысухъ, что плаваютъ у поста. Но Пiавка улегся опять въ лодк?, не исполдивъ его приказанiя. Будетъ еще время! Онъ сд?лаетъ это посл?. Лишь бы набилъ побольше! И желая отв?датъ восе, онъ откупоривалъ каждую бутылку, пробуя и ромъ и абсентъ. А Альбуфора въ его глазахъ стала темн?ть, хотя солнце гор?ло, и ноги его, точно пригвожденныя къ доскамъ лодки, были безсильны двигаться.

Въ полдень донъ Хоакинъ, умирая отъ голода и желая на минуту выйти изъ своей бочки, гд? онъ долженъ былъ стоять недодвижно, позвалъ лодочника. Но тщетно раздавался его голосъ въ тишин?.

«Пiавка!.. Пiавка!»

Бродяга, поднявъ голову надъ бортомъ и тупо глядя, повторилъ, что ?детъ, но не пошевелился, словно не его и звали. Однако, когда охотникъ, красный отъ крика, пригрозилъ пустить въ него зарядъ изъ ружья, тоть сд?лалъ усилiе и, шатаясь, всталъ на ноги, ища повсюду шестъ, который держалъ въ рукахъ, и началъ медленно приближаться.

Донъ Хоакинъ вскочилъ въ лодку и расправилъ наконецъ ноги, отяжел?вшiя отъ столь долгаго стоянiя. Лодочникъ, до его приказанiю, началъ собирать убитыхъ птицъ; онъ д?лалъ это ощупью, словно не видя, и съ такой стремительностью нагибался черезъ бортъ, что нав?рно н?сколько разъ упалъ бы въ воду, если бы его хозяинъ не удержалъ его.

«Негодяй!» закричалъ охотникъ. «Ты пьянъ, что ли?»

Охотникъ нашелъ, наконецъ, объясненiе его неустойчивости, осмотр?въ свои придасы и увид?въ тупое выраженiе Пiавки. Горшки пусты! Бурдюкъ сплющился и сталъ мягкимъ. Бутылки раскупорены. Отъ всего хл?ба осталось только н?сколько кусковъ, а корзинку съ плодами можно было опрокинуть надъ озеромъ: изъ нея все равно ничего бы не выпало!

Донъ Хоакинъ испытывалъ желанiе ударитъ прикладомъ по голов? лодочника, но прошло это первое движенiе, и онъ началъ смотр?ть на него съ глубокимъ изумленiемъ. И все это разрушенiе онъ сд?лалъ одинъ! Ну и глоточка же у этого мерзавца! И куда онъ могъ все это попрятать! Неужели челов?ческiй желудокъ способенъ поглотить такую уйму!

Слыша, какъ взб?шенный охотникъ бранилъ его безстыдникомъ и мерзавцемъ, Пiавка могъ только отв?чать жалобнымъ голосомъ:

«Охъ! Донъ Хоакинъ, мн? плохо! Очень плохо!» Онъ правда, чувствовалъ себя плохо. Стоило только посмотр?ть на его желтое лицо, на глаза, которые онъ тщетно силился открыть и на его ноги, которыя не стояли прямо.

Охотникъ въ б?шенств? началъ было бить Пiавку, но онъ вдругъ свалился на дно лодки и вц?пился ногтями въ поясъ, словно хот?лъ вскрыть себ? брюхо. Онъ извивался въ мучительныхъ конвульсiяхъ, съ перекошеннымъ лицомъ и мутными, стеклянными глазами.

Со стономъ онъ корчился, словно желая выбросить всю эту громадную тяжесть давившей и душившей его пящи.

Охотникъ не зналъ, что д?лать и снова скучнымъ показалось ему его путешествiе на Альбуферу. Посл? получасовой ругани по поводу того, что онъ обреченъ взять въ руки шестъ, чтобы вернуться въ Салеру, н?сколько крестьянъ, охотившихся на озер?, сжалились надъ его криками.

Они узнали Пiавку и догадались о его бол?зни. Это угрожаюшее жизни несваренiе желудка: бродяга долженъ былъ кончить этимъ!

Движимые братскимъ чувствомъ простыхъ деревенскихъ людей, не отказывающимъ въ помощи самымъ посл?днимъ людямъ, они взяли Пiавку на свою лодку, чтобы доставить его въ Пальмаръ, а одинъ изъ нихъ остался съ охотникомъ, довольный т?мъ, что можетъ послужить ему лодочникомъ и получить такимъ образомъ возможность стр?лять съ его м?ста.

Посл? об?да Пальмарскiя женщины увид?ли, какъ выгрузили бродягу на берегь, на который тотъ упалъ, какъ тюкъ.

«Ахъ негодяй!.. Вотъ та; къ нализался!» кричали вс?.

Сердобольные люди, которые изъ состраданiя понесли его, какъ мертвеца, въ его хижину, печально качали головой. Д?ло не въ опьяненiи, и, если бродяга на этотъ разъ уц?л?етъ, д?йствительно можно сказать, что у него собачье здоровье. Они разсказывали объ его чудовищномъ обжорств?, отъ котораго онъ долженъ умереть, и испуганные жители Пальмара т?мъ не мен?е, не безъ гордости улыбались при мысли о томъ, что у одного изъ нихъ оказался такой огромный желудокъ.

Б?дный Пiавка! Новость объ его бол?зни распространилась по воей деревн?. Женщины толпились у дверей хаты, стараясь заглянуть въ эту пещеру, которую раньше такъ тщательно изб?гали. Пiавка, распростертый на солом?, съ устремленными въ потолокъ стеклянными глазами, бл?дный, какъ воскъ, весь дрожалъ и рычалъ отъ боли, словно у него раздирались вс? внутренности. Около него стояли лужи рвоты изъ жидкости и кусковъ непережеванной пищи.

«Какъ д?ла, Пiавка?» спрашивали изъ?за двери.

И больной отв?чалъ скорбнымъ ворчанiемъ, поворачиваясь спиной, утомленный дефилированiемъ всей деревни.

Н?которыя бол?е см?лыя женщины входили, опускались на кол?ни и щупали ему животъ, желая узнать, гд? у него болитъ. Он? обсуждали, какiя сл?дуетъ прим?нять л?карства, разсказывая о т?хъ, которыя производили наилучшее д?йствiе у нихъ въ семьяхъ. Б?гали за старухами, изв?стными своими л?карствами, пользовавшимися большим дов?рiемъ, ч?мъ медикъ въ Пальмар?. Н?которыя являлись съ припарками изъ таинственныхъ травъ, сохраняемыхъ въ ихъ лачугахъ, друтiя приносили горшокъ съ кипяткомъ, настаивая на томъ, чтобы больной въ одинъ прiемъ его выпилъ. Общее мн?нiе было таково: у несчастнаго закупорился желудокъ и нужно его очистить. Господи! Какътонъ жалокъ. Отецъ его умеръ отъ пьянства, а онъ отъ обжорства. Вотъ такъ семейка!

Ничто лучше не доказывало Пiавк? серьезность его положенiя, какъ безпокойство женщинъ. Словно въ зеркал?, въ этомъ общемъ сочувствiи, вид?лъ онъ себя и догадывался объ опасности по той заботливости, которой окружали его женщины, наканун? еще см?явшiяся надъ нимъ, браня своихъ мужей и сыновей, если встр?чали ихъ въ его компанiи.

«Б?дняжка! Б?дняжка!» шептали он?. И со см?лостью, на которую способны одн? только женщины предъ лицомъ несчастiя, он? окружали его, перепрынивая черезъ отвратительные куски, которые извергалъ его ротъ. Он? понимали, въ чемъ д?ло: у него въ кишкахъ образовался узелъ, и съ материнской н?жностью он? пытались открыть его стиснутыя челюсти и влить вс? эти чудесныя жидкости, которыя онъ тотчасъ же изрыгалъ къ ногамъ ухаживавшихъ за нимъ женщинъ.

Съ наступленiемъ вечера, он? оставили его. Дома нужно варить ужинъ, и больной остался одинъ неподвижно на полу своей хижины, осв?щаемый краснымъ св?томъ лампочки, прив?шенной женщинами къ ст?н?.

Деревенскiя собаки просовывали въ дверь свои морды, пристально смотря на больного своими глубокими глазами и тотчасъ же уб?гали съ жалобнымъ лаемъ.

Мужчины пришли ночью пос?тить хижину. Въ трактир? Сахара разсказывали о происшествiи и лодочники, ужасаясь подвигамъ Пiавки, хот?ли повидать его въ посл?днiй разъ.

Они подходили, пошатываясь, потому что почти вс? были пьяны посл? ужина съ охотниками.

«Пiавка!.. Сынъ мой! Какъ себя чувствуешь?»

Но они сейчасъ же съ ужасомъ выб?гали назадъ, задыхаясь отъ запаха нечистотъ, на которыхъ съ боку на бокъ перевертывался больной. Н?сколько челов?къ, бол?е пьяныхъ, доходили до того, что съ жестокой насм?шливостью спрашивали, не хочетъ ли онъ съ ними выпить въ посл?днiй разъ въ трактир? Сахара, но больной отв?чалъ только легкимъ мычанiемъ, и закрывъ глаза, снова впадалъ въ дремоту, прерываемую новыми приступами рвоты и дрожи.