Земля последней надежды – 1. Дети конопатого бога. Всеслав Чародей 2.1.

Сквозь неумолчный летний гомон птиц и звон неспокойного даже на солнце комарья, послышался невнятный шорох. Несмеян остановил коня, настороженно повёл головой туда-сюда, медленно потянул из налучья лук. Наложил стрелу, и, едва послышался новый шорох, стремительно оборотился и вскинул лук. И сразу же опустил. Переполох поднял Серый. Он виновато покосился на хозяина умными глазами и чуть шевельнул косматым хвостом – чего, мол, ты, хозяин, ничего же не случилось, а пугать тебя я и вовсе не хотел. А испугать Серый мог и впрямь любого – здоровенные кривые клыки мало не в вершок длиной совладали бы не только с волком, лосём или медведем – одолели бы и жёсткую щетинистую шкуру кабана, которую и железом-то пробьёшь не вдруг. Иные из друзей Несмеяна его взаболь побаивались – выглядел Серый сущим волком, только кончики ушей чуть висли книзу.

– Ищи, Серый, – велел Несмеян шёпотом. Пёс понял, довольно фыркнул и нырнул в густой чапыжник у тропы. Скоро вой услышал, как Серый негромко рявкнул где-то невдалеке – лаять пёс почти не умел, но по его рычанию Несмеян всегда умел угадать, какую дичь тот затравил.

Гридень так же негромко, но пронзительно свистнул – из густой, по колено, травы взвился с горловым звенящим вскриком пёстрый, с медным отливом перьев тетерев-косач. Звякнула тетива, тонко пропела стрела. Вопль прервался, и тетерев забился в кустах, разбрасывая кровяные бусины.

Ну вот. Всё же не с пустыми руками приедешь к любимой жене да дорогому тестю, – мелькнула вздорная мысль. Несмеян наклонился с седла и, ухватив стрелу за оперение, поднял сбитую птицу. Прикрыв глаза рукой, глянул на солнце – скоро уже и закат. Тёмные, полупрозрачные тени уже вытянулись сажен на десять. Следовало поспешить. Кривич в лесу хоть и дома – и леший давно прикормлен, и мавки все давно знакомы – но без лишней надобности ночевать здесь не стоило. Да ещё в купальскую-то ночь…

Несмеян подъехал к воротам починка, когда вечер уже подступал со стороны опушки синими сумерками. Из ворот выбежал сын – встречать, а навстречь ему ринулся пёс. Несмеян ещё только перекинул ногу через луку седла, а мальчишка уже обнимался с Серым. Потом быстро выпрямился, на миг припал к отцу и принял поводья. Невзор рос молчальником, ему, пожалуй, пошло бы иное назвище – Молчан.

Несмеян ещё в прошлом году, воротясь из похода на Киев, собирался отдать сына в войский дом, да так и не сложилось – свалился Невзор с огневицей и до самых дожинок пролежал в жару.

И гридень решил – можно и ещё год потерпеть. Хотя сейчас иной раз думал – не напрасно ли?

Несмеян, улыбаясь, обнял сына, потрепал за льняной вихор:

– Здоров вымахал без батьки-то.

Вестимо, вой шутил – семья гостила у тестя всего вторую седмицу, за это время сын сильно вырасти не мог. Невзор в ответ только молча улыбнулся и потянул коня в угол двора, к коновязи, не доверяя домочадцам, глазевшим на нового гостя со всех сторон двора.

Починок Калины – Моховая Борода – был невелик. Большая изба, островерхий тын, разбросанные по двору клети и скотинные загородки. У Калины на дворе жило трое принятых слуг – парень-пастух да двое баб. Хозяйство было не сказать, чтобы бедное, но и не богатое.

– Повыше навяжи, да овса пока что не давай, – велел Несмеян ему вслед больше для порядка – мальчишка и сам хорошо знал, что надо делать.

Шутки шутками, а парень и впрямь уже большой – на днях пятнадцатый год пошёл, самая пора к войскому научению – самого Несмеяна отец в учение раньше. Гридень чуть улыбнулся, вспомнив и отца, и войский дом, и Старых – двух наставников, про которых, казалось, позабыла и сама Морана. Отца и в живых уж нет – умер два года тому, как раз когда Несмеян с князем в плесковский поход собирался, а вот Старые, слышно, невзирая, что каждому, небось, небось, век миновал, до сей поры юнцов натаскивают на Нарочи.

Купава глядела на него с крыльца вприщур.

– И где же это тебя носило? – спросила она с ехидцей, когда муж подошёл ближе. – А?

– Ох, Пава, ты не поверишь, – вздохнул он с притворной усталостью. – После расскажу… может быть.

– Да ну тебя, – она замахнулась с такой же притворной злостью. – Расскажет он, как же. Иди вечерять лучше.

Перед тем, как ступить на крыльцо, Несмеян окинул взглядом двор починка. Высокий дом на подклете, узорная резьба на наличниках, подзорах и полотенцах, затянутые бычьим пузырём волоковые оконца. За пять лет не изменилось ничего: только у самого репища появилось две грубовато рубленых клети.

А вот, кстати, про тестя…

– А где же батюшка-то? – вышло как-то не очень хорошо, словно и в насмешку даже. Но Купава не заметила ничего.

– В лесу где-то бродит, сказал, чтоб без него вечеряли. К ночи мол, только воротится.

Хозяйка тестя приказала долго жить два года тому, и старый, но могучий лесовик Калина жил один. Землю забросил, жил охотой… однако же клети для чего-то ставит, – подумал вдруг Несмеян с удивлением.

Стол был не особо богат, но и не беден. Коровай чёрного хлеба, крупная дорогая соль, жареная дичина, молодой зелёный лук и щавель, печёная репа, первые огурцы, пахнущие влажной свежестью и крепостью.

Несмеян ел весело и с охотой, хрустя луком и огурцами, резал ножом мясо, крупно глотал квас из берестяной чаши. За едой молчали – приучены были есть истово, чтоб ничто не отвлекало, чтоб ни крошки не пропало. Сам Несмеян, хоть и не землероб, а не понаслышке знал, откуда и каким трудом берётся хлеб. Так уж водилось в обоих домах – и у Калины, отца Купавы, и у Нечая, отца Несмеяна.

Купава уже подала взвар, когда отворилась дверь, и в жило, пригибая голову, пролез хозяин.

– Несмеяне! – радостно загудел он. – Прибыл, наконец-то!

Обнялись, хлопая друг друга по плечам – Калина был искренне привязан к зятю, хоть и кликал его порой с незлой насмешкой городским оборванцем. Несмеян не обижался – понимал, что тесть не со зла. Да так оно, по совести-то и было – когда Несмеян к Калининой дочери посватался, у него всего зажитка-то и было – только меч. Лесовик сперва было отказал, но прослышав, что друг Несмеянов, Витко, сын воеводы Бреня, выкрал невесту из дома витебского тысяцкого, всё ж согласился – не дождаться бы того же самого.

– Так где же всё-таки тебя носило-то? – тесть не отрывал взгляда от тонкой струйки пива, льющейся в чашу. – Паве-то ты можешь и не говорить, оно и понятно – баба же она, а у них язык на привязи не держится.

Тесть к женскому полу относился с явным предубеждением. Жена у него в доме в своё время слова ему поперёк не смела сказать, хоть он и не обижал её никогда.

– А, – беспечно махнул рукой Несмеян, на миг отставив жбан. – В Плесков и Новгород ездил. Отай.

– Вот как? – тесть удивлённо поднял брови. – Быстро обернулся.

Несмеян молча пожал плечами.

– Один бегал?

– Один, – подтвердил вой, отпивая пиво и сдувая пену с усов.

– С чем ходил-то? – словно невзначай спросил Калина.

На сей раз Несмеян решился ответить не вдруг – хоть тесть и смолчит, а всё же княжьи-то слова иным ушам доверять не след. Но всё же рассказал.

Про то, как всю зиму мотался от Полоцка к Плескову и Новгороду. Про то, что целую сотню воев из своей дружины Всеслав разослал по кривским землям. Про то, что когда Всеслав нынешним летом ринет на Новгород они тут же станут во главе новой рати. Про то, что новогородское кривское боярство подбирает людей, готовится в нужный миг на Всеславлю сторону стать. Не допустить, чтоб город перед ним ворота затворил.

– Вот так, – закончил Несмеян, глядя в пол – отчего-то глядеть в глаза тестю сейчас ему было трудно. Когда он говорил, Калина впивался в него взглядом всё сильнее, даже наклонился в сторону гридня, словно требуя глазами – ещё! ещё! И дерзкий взгляд Несмеяна, который не могли заставить опуститься ни строгие глаза полоцкого князя, ни стрелы и копья вражьей дружины, ни холодные взгляды лесной нечисти, поневоле клонились долу, хотя стыдиться гридню было нечего.

Вестимо, никому иному Несмеян бы и половины того, что сейчас так легко отмолвилось, не сказал бы. Но знал – дальше этого стола его слова не уйдут.

– А для чего в Плесков-то? – спросил Калина, прищурясь. – Всеслав же Брячиславич на Новгород целит.

– Если Новгород возьмём, так тут и Плесков не устоит, – Несмеян царапал ножом скатерть. – А только свои люди всё одно в городе нужны.

– Но тогда… – Калина чуть помедлил. – Тогда это что – война?

– Она, подлая, – Несмеян стремительно помрачнел.

– С Новгородом, стало быть, война… – задумчиво сказал тесть. Мирный ряд с плесковичами и новогородским князем Мстиславом, которому шла плесковская дань, так и не был заключён.

В последние годы, когда Всеслав своими стремительными походами обломал зубы самым беспокойным соседям, выдались в кривской земле тихие времена. И только шесть лет тому, когда ходили с Ярославичами в Степь гонять торков, Несмеян воротился со стрелой в боку. В позапрошлом году, даже на неудачной войне с Плесковом – гриднем стал. В прошлом году из-под Киева изрядную добычу в серебре привёз. Нынче что?

– Нет. С Киевом, – Несмеян бросил на него быстрый взгляд. – И с Черниговом. И с Переяславлем. Со всей Русью, в общем.

– Тяжеловато станет, – поёжился Калина. – Со всей-то Русью… Да ещё и Ростислав волынский помер.

Когда-то, ещё во времена войны Владимиричей, Калине довелось ратиться. До сих пор вспоминал те времена с дрожью в голосе.

– Сейчас меж Черниговом и Киевом нелады, – прищурился Несмеян.

– Чего Всеслав хочет-то? На киевский стол его всё одно не пустят.