Земля последней надежды – 1. Дети конопатого бога. Всеслав Чародей 2.1.

– Опричь того, боярин, ведая про нынешнюю трудноту и обиду боярина Басюры, князь Всеслав Брячиславич думает, что по древности-то рода, да по силе достоит на Новгороде посадництво Басюре одержать, а не холуям великого князя.

Крамарь сузил глаза, на челюсти вновь вспухли желваки, невеликая пока что по молодости борода смешно шевельнулась, задираясь вверх.

– За вами с Басюрой и сила немалая, и слово ваше в новогородской господе многого стоит, – закончил Несмеян.

Боярин теребил бороду, раздумывая. Сомневался боярин. Наконец, склонил согласно голову.

Всё-таки это был обряд. Видно, так принято у боярства (у всех обряды свои) – отказаться следовало до трёх раз, так богам угоднее. Зато теперь обещание новогородской знати (не всей знати, Несмеяне, ой не всей!) было крепко – крепче только кровью скреплять. А и скреплено уж – Лютогостевой кровью.

За печью опять зашевелился Борз, пошёл к двери – должно, нужда какая позвала. Несмеян с трудом, исключительно из почтения перед старостью, сдержал усмешку – такое назвище больше подходило молодому парню, чем старику. Впрочем, был же когда-то Борз и молодым, а над старостью, смеяться – вовзят стыда не иметь.

Гридень поднялся тоже.

– По душе ты мне боярин, – сказал он, глядя на Крамаря вприщур. – Прямая душа, не как у иных. Прощевай, пора мне.

Ему и впрямь было пора.

Борз нетвёрдыми шагами вышел из хорома в сени. Старческая немочь в последнее время одолевала вовзят, пора было уже и сани готовить, да всё жаль было покинуть молодого хозяина – навык с малых лет заботиться о нём, а тот вырос, да так и жил бобылём. Оттого должно и хозяйство у молодого боярина не ладилось, и холопов было мало, и смерды едва работали. Пора бы давно уже жениться Крамарю, да война помешала. А теперь и вовсе невестимо когда остепенится.

Тиун отогнал навязчивые глупые мысли – он не сваха, и не родитель боярину, тот и сам себе голова. Дошёл до двери на крыльцо и толкнул её наружу, опираясь рукой на лавку.

Дверь распахнулась, и Борз опешил. За порогом стояли трое оружных, лиц было не видно, но они держали руки на поясе, рядом с рукоятями мечей. А в следующий миг тиун их узнал – гридень Тренята, старшой дружины Мстиславлей, со своими людьми. И Тренята уже протянул руку к двери – видно, постучать хотел, когда Борз отворил.

Тиун от неожиданности икнул, глядя на Треняту во все глаза, и шарахнулся назад, успев увидеть, как на лице гридня недоумение сменяется досадой. Мягко и стремительно, словно огромный дикий кот, Тренята прыгнул следом за тиуном. Они с грохотом обрушились на пол, под лавку. Удар в грудь на миг оборвал дыхание Борза, но тиун со стоном прогнал в лёгкие воздух и надрывно заорал:

– К мечу, господине! К мечу!

Здоровенная затрещина вмиг вышибла из него сознание.

После крика тиуна медлить было больше нельзя, и вои, лязгая оружием, бешеными волками ворвались в сени. Но за дверью уже глухо стукнул засов.

Поздно!

Вои колотили в дверь сапогами и плечами, она вздрагивала, но не поддавалась.

– Ломай дверь, … мать! – рявкнул Тренята, выхватил из чьих-то рук топор, и сам, широко размахнувшись, ударил по двери. Доска гулко лопнула по всей длине, а после второго удара, не выдержав, дверное полотно расселось и провисло на петлях и засове. Вои вмиг отшвырнули половинки и ворвались внутрь.

Пусто!

Только сквозняк веет от разобранной с краю кровли.

Несмеян лез по краю кровли гульбища, цепляясь за гонтовые пластины. Рядом так же осторожно цеплялся Крамарь. Благо в терему оказалась лестница, досягающая кровли, а гонту можно было разобрать изнутри. Можно было прыгнуть прямо сейчас, но тогда до конюшни им добежать не дадут – вестимо, «мстиславичи» не втроём пришли. Во дворе – не менее пяти воев. Завяжи бой – остальные сбегутся. Да они и так сбегутся сейчас… А с краю до кровли конюшни не допрыгнуть.

– Куда? – горячечным шёпотом спросил Крамарь.

– Вверх! – приказал Несмеян не терпящим возражений голосом.

Кровля гудела от ветра, скользкая гонта грозил смертью. Гридень и боярин доползли уже до самого охлупня. Несмеян ухватился за самую резную голову конька и смерил взглядом открывшийся провал. Вниз, до земли – больше двух сажен. Вперёд – до камышовой крыши конюшни – меньше полутора.

Он обернулся и встретил отчаянный взгляд Крамаря – а не глупишь ли, гриде? Не проще ль честно встретить железо на земле? И в этот миг снизу раздался пронзительный вопль. Заметили!

Несмеян грубо ухватил боярина за плечо.

– Прыгай! – прорычал он бешено.

– Куда?! – боярин ещё не понимал.

– На конюшню! – рявкнул гридень и выматерился так, что у самого заложило уши. И прыгнул сам.

В этот миг двор осветился рвущимся багровым светом жагр, – «мстиславичи», наконец, сообразили, что надо делать. И из терема высыпали во двор.

Услыхав крики, Крамарь вмиг понял, что надо делать, и что хочет делать полочанин. Всё верно – надо добраться до коней, но до конюшни мстиславичи не пропустят. Значит…

Он не стал больше хвататься за охлупень – отпустился, заскользил по лемеху вниз, оттолкнулся от жёлоба на краю кровли и прыгнул с саженной высоты во двор. Успел увидеть изумлённо вытаращенные глаза Мстиславля воя, да распяленный в крике рот. Рухнул на него сверху, сшиб на землю, ударил локтем между глаз.

Несмеян пал на кровлю конюшни плашмя, вскрикнул от удара – на миг стало нечем дышать. Но ноги провалились сквозь толстый камышовый настил внутрь, полочанин пробил крышу и сполз внутрь, на сеновал. Теперь вниз, к коням!

Вои уже набегали, когда Крамарь вскочил на ноги, обнажая меч. Первый Мстиславль вой был слишком быстр и не успел даже вздеть меча, получив удар острым оцелом прямо в лицо. Крамарь зловеще расхохотался и прыгнул навстречь двум другим.

Первый отбил удар боярина, но нерасчётливо открылся сбоку, и новогородец с маху пнул его в промежность. Перепрыгнул через скорченного, чувствуя, как в голос взвыли кости, ушибленные падением с кровли, и в развороте достал второго «мстиславича» рукоятью меча в переносицу.

Но теперь к нему неспешно бежали уже четверо, блестя нагими клинками. Разделились по двое, охватывая его с двух сторон. Он рассмеялся, – «мстиславичи» пытались отрезать его от ворот. Зря. Крамарь не собирался бежать.

Ещё медленнее подходил пятый – сам князь Мстислав Изяславич.

Крамарь перехватил рукоять меча сразу двумя руками, чуя спиной холод смертной истомы.

– Что ж ты, Крамарь Судилич, – голос князя был холоден, как лёд, – уже и меч на нас подъемлешь?

– А какое тебе дело до меча моего? – дерзко ответил боярин. – Я человек вольный, не холоп.

– Есть ли воля на господина меч вздымать? – возразил Мстислав. Он не спешил. Вои на мгновения замерли, – раз князь сам с боярином говорит, вмешиваться не след.

– А ты мне не господин! – бросил Крамарь слово поверх клинка. – Господин мне – только Новгород, а не князь альбо княжий холуй.

Тренята подался вперёд, но князь остановил его. Взвились клинки, рвануло болью правое плечо, хлынула кровь, пачкая белую рубаху, но один из «мстиславичей» уже побежал в сторону, собирая с земли ладонями собственные кишки. Крамарь рубанул ещё раз в развороте, успел увидеть, как валится ещё один вой, когда у самых глаз блеснуло железо, и острая, как шило, боль вонзилась в ключицу. Вдруг враз отказали ноги, и, уже падая, боярин видел, как с заднего двора несётся всадник с поводным конём.

Внутрь конюшни ворвался багровый пляшущий свет, – в углу заднего двора что-то уже горело, должно быть, бочка со смолой. Ох, устроят «мстиславичи» пожар, – подумал Несмеян весело.

Вместе со светом в конюшню ворвались двое. Гридень обнажил меч; зазвенел оцел. Внезапность была на его стороне, и Несмеян пригвоздила переднего воя к опорному столбу, расщепив дерево. Вязкий дуб зажал лёзо, а вырывать его времени не было, – второй вой уже вытянулся в ударе, и клинок летел Несмеяну в лицо. Гридень в полуобороте пропустил его мимо себя и ударил наспех обнажённым ножом снизу вверх – прямо в грудь. Будут потом, чуя на дворе засохшую кровь, шарахаться кони и реветь волы. Плевать, – весело подумал Несмеян, вырывая меч из расщепа и хватая за поводья коней.

Он вырвался на передний двор, когда Крамарь уже падал, выронив меч, и гридень сразу же понял – всё! С такими ранами не выживают. Ярость дикой волной захлестнула рассудок, но полочанин сумел овладеть собой, – боярин погиб за него, и нельзя было сделать эту гибель зряшной, ввязавшись в бой с «мстиславичами». Вот тебе и ещё раз кровью скреплено! – мелькнула дурная мысль.

Несмеян подстегнул коня, бросив его в гущу воев, походя рубанул одного, сбил конской грудью другого и поворотил к распахнутым воротам. Свистнул ветер, бросаясь навстречу, шарахнулись от Несмеянова посвиста, обрывая чёмбуры, кони «мстиславичей».

Князь от злости готов был броситься наземь и головой биться. Ведь сам! Сам оставил ворота открытыми. Хотя и то сказать, закрой они ворота – не высигнул ли бы полочанин через заплот?

3. Кривская земля. Мядель. Починок Моховая Борода. Лето 1066 года, изок, Купала