Несмеян чуть качнул головой и ступил на высокое крыльцо.
Дом в Перыни принадлежал новогородскому боярину Крамарю, тому самому, что приезжал после плесковской войны в Полоцк – искать дружбы князя Всеслава. В Перыни жило мало народу – всего с десяток изб высилось – жили потомки храмовой челяди, тех, кто при святилище издревле ютиться привык. Сжёг Добрыня святилище, а люди остались. С чего крестители их не побили – невестимо; в Новгороде нежностей не разводили. Может, гнева богов побоялся отступник (хотя снявши голову, по волосам не плачут), может ещё с чего.
Все полтора года с позапрошлогодней плесковской неудачи Всеслав и Бронибор Гюрятич ткали паутину заговоров, мотались по кривской земле, наводя тропы и связи, встречались с кривскими боярами, литовскими князьями и даже бывало с деревенскими ведунами.
Один из этих ведунов, самый старый – и самый умный, как показалось Всеславу – долго и пристально глядел князю в глаза, словно искал там что-то ясное только ему. И молчал. Всеслав уже начал было тревожиться – поговорить надо было о многом, но начать говорить раньше убелённого сединами морщинистого старца с ледяным взглядом голубых глаз казалось непристойным даже князю. Он уже решил было начать первым, когда глаза ведуна вдруг вспыхнули, словно он, наконец, что-то в князе нашёл. Старик коротко кивнул, словно соглашаясь с несказанным, склонил голову и встал. Поднялся и князь, оторопело и всё ещё не понимая, но ведун был уже у двери. Несмеян, посторонился, пропуская его; ведун, чуть задержавшись на пороге, истово поклонился князю.
– Жди, господине.
И исчез за скрипнувшей дверью, за которой вдруг мелькнул кусок ярко-синего зимнего неба над снеговым увалом и стоящие в этой сини частые дымы – дело было в большом погосте на самой меже Полоцка и Плескова в общинной избе-беседе.
Дверь со скрипом захлопнулась, князь несколько мгновений ошалело стоял посреди беседы, потом подскочил к порогу, отворил дверь… пусто.
Князь и гридень быстро переглянулись.
Ведуна уже не было.
Исчез, растворился в зимних просторах кривских дебрей. Без следа пропал – даже стража не видела.
И чего ждать – было неясно. Ведь Всеслав не сказал ведуну ничего про задуманное им в разговорах с тысяцким Бронибором.
И вот теперь те же дороги привели Несмеяна в Перынь. Уже одного, без князя.
Дверь, скрипнув, отворилась, гридень шагнул в тёплое и душное жило – из-за стола навстречь ему поднялся высокий, богато одетый парень.
– Гой еси, Крамаре, – весело бросил Несмеян.
– И тебе поздорову, гриде, – отозвался новогородский боярин хмуро.
На дворе уже горласто орали петухи, а на восходе тоненькой розовой полоской занималась заря. Гридень Тренята лениво подошёл к окну, потянулся, сладко, до хруста челюсти, зевнул.
В дверь неуверенно стукнули.
– Ну?! – недовольно крикнул гридень, вприщур разглядывая тёмную и пустую по раннему часу улицу новогородского детинца.
В дверь просунулась голова Птахи – верного дворового холопа.
– Что? – недовольство в голосе Треняты вмиг испарилась.
– Весть из Перыни, – сообщил Птаха довольным шёпотом. – Там полочанин. Он прислан…
– К кому? – разнообразием слов речь гридя не отличалась.
– Крамарь…
– Боярин с Людина?! – в ужасе перебил Тренята. Он, когда посылал Птаху пошарить в городе, вовсе не рассчитывал на большой успех. На столь большой успех.
– Как нашёл?
– Да просто за боярином соследил, – пожал плечами холоп. – Он и не заметил ничего.
– В Перыни, значит? – хрипло спросил Тренята. Рука гридня уже сама по себе искала брошенную перевязь с мечом. Надо было и князю доложить – не хватало ещё оплошать, как в прошлый раз с Лютогостем Басюричем. – Подымай людей!
Птаха кивнул и исчез. А Тренята хищно согнул пальцы, словно собираясь во что-то вцепиться когтями, и мечтательно процедил:
– Ну, Крамаре…
– Я к тебе со словом от князя Всеслава, – гридень без стеснения разглядывал Крамаря. – Как меня кличут, ты знаешь.
– Знаю, как же, – в голосе боярина уже прорезалось любопытство. – И чего мне велел передать Всеслав Брячиславич?
Сидели за столом с глазу на глаз в пустом терему – не было там ни хозяйки, ни прислуги, только одинокий полуглухой старик-тиун (Несмеян слышал, что боярин зовёт его Борз) ютился за печью в бабьем куту. Ни полочанин, ни новогородец его не опасались – слуга должен быть верен господину.
– Князь Всеслав предлагает тебе, боярин Крамарь, принять его сторону…
– … когда полоцкая рать подступит к Новгороду, – закончил за Несмеяна боярин.
– Ну… да, – поколеблясь, согласился гридень.
– Почто именно ко мне? – прямо спросил Крамарь. – Или к другим боярам тож послан?
– Вестимо, и к другим тоже, – не отрицал Несмеян с плохо скрытым раздражением. Он встречался здесь с Крамарём здесь уже в третий раз, и каждый раз начиналось одно и то же – новогородская господа ни мычала, ни телилась. Казалось, они каждый раз исполняют какой-то обряд, словно им воля богов не дозволяла согласиться с первого раза. Возможно, так оно и было, хотя в глубине души Несмеян подозревал, что они просто не хотят договариваться с ним, гриднем, и хотят, чтобы к ним на встречу приехал и сам Всеслав. В прошлый раз он даже выругался непутём, помянув и господина – не мог, что ли, Всеслав Брячиславич, действительно сам поговорить с новгородской господой – не чернь же они, на самом-то деле.
Впрочем, князю виднее, как поступить правильно.
– И к кому ж ты послан ещё?
– К Людину старосте, боярину Басюре.
Сколько можно воду в ступе толочь, – раздражённо подумал гридень. – А то они не знают, к кому я приехал, а то они сами не присылали в Полоцк, а то сам Крамарь не приезжал в Полоцк к князю Всеславу.
Несмеян всё больше ощущал себя внутри какой-то затянувшейся скоморошины. Нет, они точно обряд какой-то разыгрывают.
Воспрял боярин, да только ненадолго.
– Стало быть, предлагает мне Всеслав Брячиславич князю своему изменить… – задумчиво сказал он. Даже не спросил, а именно сказал.
– Почему же – изменить?
– Ну как же, – возразил боярин. – Не отъехать от Мстислава, а на бою перейти с оружием в руках. Сие и есть измена, разве не так, витязе?
– Так, боярин, – признал гридень, веселея. Таких слов ни в прошлый, ни в позапрошлый раз Крамарь не говорил. Видно было, что лёд тронулся. – Только вот тебе-то князь Мстислав – не господин, тебе, боярину, господин – Новгород. Как он решит, так и будет. И Басюре-боярину тоже.
Боярин молчал.
– То к вашему ж благу будет, – продолжал гридень, видя, что боярин молчит. – Коль город сопротивляться будет, да наш верх станет… не поздоровится господам новогородцам. Ведаешь ведь, Крамарь Гордятич, что во взятых на щит городах бывает. А так… просто войдём в город – и всё.
Крамарь молчал.