Шмордонские игры

– Любимцы джаппурцев Сексот и его джансамбль сегодня предстали перед судом. Судья Пай Дай, являющийся, кстати, поклонником творчества этого яркого коллектива, перед заседанием заявил, что действия Сексота практически ничем Джаппурии не навредили и потому дело будет рассмотрено взвешенно и беспристрастно.

Камера показала угол судебного зала, отгороженный от остального помещения решетками. Через клетчатую структуру решеток был хорошо виден Сексот, который сидел на лавке, читая вслух стихи:

«Не парьте мне мозги изменой, чуханы?!

Ведь я – народный глас родившейся весны».

– А теперь к другим новостям, – сказал диктор. – В центре города Джяна произошли массовые беспорядки. Полиция, как обычно, ничего не сделала для их предотвращения. Апологет новой религии Джос Суперзвездос вместе со своими приверженцами проводил утренний молебен перед зданием цирка, что – как известно – они делают каждый день. Пророк читал проповедь, суть которой сводилась к тому, что все животные – свободные от природы создания и потому негоже использовать их в качестве цирковых артистов. Суперзвездос призывал освободить животных и Бог внял его молитвам, потому что из ворот циркового зверинца неожиданно выскочил слон Фантик. Этот зверь, находясь в состоянии яростной невменяемости, попытался растоптать толпу и потому пастве Суперзвездоса пришлось спасаться бегством. Впоследствии оказалось, что к освобождению Фантика из клетки ни Бог, ни тем более молитвы пророка не имеют никакого отношения. Незадолго до происшествия в зверинец проникли двое неизвестных. Личности их установить не удалось, так как на головах у них были противогазы. Эти хулиганы открыли двери слоновьей клетки и пустили слезоточивый газ из баллона большой емкости. Слон, от души нюхнув хоботом газа, выскочил из клетки, выбил ворота зверинца и напал на мирных людей.

Пахан, изумляясь все более и более, смотрел шморовизор, не отрывая от экрана глаз.

– Сейчас вы увидите кадры, подробно освещающие это жуткое событие, – продолжал диктор.

В шморовизоре возник вид узкого переулка, заполненного бегущими людьми в белых одеждах. Лица удирающих выражали самую последнюю (предсмертную) стадию ужаса. Над толпой возвышался гигантский белый слон, который, мотая из стороны в сторону бивнями и хоботом, пытался догнать беглецов.

Люди на ходу ныряли в открытые двери кафе и ресторанов и толпа постепенно редела. Фантик, не снижая темпа, продолжал бежать вперед, круша на своем пути козырьки и тенты пивнушек.

Неожиданно камера слегка переместилась и показала один из фонарных столбов. Обнимая столб руками и ногами, на вершине его сидел Джос Суперзвездос, которому без использования специальных «кошек» каким-то чудом удалось забраться так высоко.

Пророк исступленно орал:

– Вот он, конец света! Как я и предсказал! Вырвался на волю страшный зверь Слониофан! Он потопчет и пожрет грешников, а для праведников наступит Царствие Божие!

И вдруг Фантик со всего маху треснулся головой о фонарный столб, с которого вещал Джос. От удара пророк мешком сверзился вниз и, упав слону на спину, вцепился руками в его большие уши. Фантик, взревев, обогнул столб и встряхнул головой. Суперзвездос, не удержавшись, влип в вывеску бара «Пивняк-отходняк», после чего рухнул вниз с высоты второго этажа. Слон, почувствовав облегчение, поскакал галопом по переулку в сторону синеющего впереди моря.

– Но это еще не все, – сообщил диктор. – Сейчас мы вам покажем запись, сделанную с другой стороны переулка.

На экране возникло огромное гузно скачущего галопом слона с болтающимися между ног тестикулами. За ним легким бе?гом следовали святые отцы Эндульген и Аллилуй. Своими посохами они профессионально лупили по головам последователей Суперзвездоса, пытавшихся после прохождения слона выбраться в переулок из дверей кафе и баров, в которых ранее они нашли убежище. Посохи работали точно, и потому путь свистонов легко угадывался по обутым в белые сандалии ногам, торчавшим из каждой двери.

И здесь, где-то на пределе видимости, промелькнули позади свистонов улыбающиеся лица Кебаба и Джема!

– Слон был выловлен дрессировщиком, – сказал диктор. – Но до этого он разогнал отдыхающих на городском пляже и растоптал сумки с кукурузой бизнес-леди Чурчхелы. Заслуженная деятельница торговли – как всегда – осталась невредимой, но заявила, что будет подавать в суд исковое заявление с требованием возместить ей убыток, который составил сто тысяч тагриков!

– Ага! – кивнул головой Пахан Родимый.

Он встал со стула, подошел к Каптёру почти вплотную и, глядя в его испуганные глаза, спросил:

– Беспорядки, говоришь?

– Вот, – Каптёр выставил вперед руку с зажатым в ней исписанным листком.

– Что это, рапорт об увольнении?

– Нет, это акт о списании десяти литров газа «Мимозы» в связи с утечкой по вине клапана. Противогазы они вернули… Баллон тоже… Но он оказался пустым! Я ничего подобного и не предполагал, ведь они брали его немного мух потравить во дворце!

– Сколько ты с них за это денег содрал?! – взревел Пахан.

– Так, самую малость.

– Ну!!!

– Договаривались на пять тысяч. Но раз газ использовали весь – пришлось взять десять.

Пахан схватил акт о списании, судорожно скомкал его и бросил на пол. Затем он вырвал из-под мышки Каптёра пустой баллон и, хорошенько размахнувшись, врезал им по каске своего подчиненного. Кабинет наполнился торжественным колокольным звоном, а из шморовизора, где как раз начали показывать один из старых концертов Сексота, зазвучала ритмичная песня:

«Я склепал себе штаны

Из урановой брони,

Чтобы сзади не подкрались

Педерасты-свистоны».

Пахан, войдя в раж, стал двигаться в такт, и баллон продолжил мелодично усиливать звучание струнных инструментов модного джансамбля.

*

Белла, теребя пальцами край салфетки, слушала Морса. Его доводы прекрасно укладывались в голове королевы, но в сердце почему-то отклика никакого не находили. Ей вспоминался вчерашний тихий вечер, когда они со Шмором, гуляя по тенистым аллеям дворцового парка, разговаривали о жизни.

За час до прогулки было доставлено заключение генетической экспертизы, из которого следовало, что род Крокозяблов имеет к Шмору такое же отношение, как, например, бабка Чурчхела к любой бизнес-леди. И хотя бывший император делал вид, что он и так об этом знал, глаза его все равно повеселели.

Прохаживаясь под раскидистыми кронами деревьев, Шмор рассказывал королеве о своем сыне:

– Никакой он мне не сын… Мой отец – Шмор Двенадцатый – был очень жестоким человеком. Он держал меня в черном теле и бил по каждому поводу. А бывало – и просто так. Я еще в детстве поклялся сам себе, что если у меня когда-нибудь появятся наследники, я сделаю все, чтобы они жили в мире, наполненном счастьем и любовью, и никогда не сталкивались с тем, что довелось пережить мне. Но, к сожалению, мечты мои пока не сбываются.

– А как же ваша мать? – удивилась королева. – Неужели вы не чувствовали ее любви и заботы?

– Отец, желая воспитать меня в духе непобедимых древних шморов, в четыре года отлучил от матери и запретил видеться с ней. Ходили слухи, будто она ему изменила, но я в это не верю. А потом она утонула… С четырех лет из меня делали сурового воина. Вместе с Крокозяблом-младшим. Из последнего воина не получилось, потому что он всегда болел. Но болезни не мешают читать книги, и пока я бегал и прыгал, он выучил около десятка языков и получил много других полезных знаний. Ну, а я, благодаря моему отцу, теперь умею делать все, что связано с войной: управлять танками и звездолетами, драться, стрелять, убивать и прочими способами нести смерть людям, используя для этого тактику и стратегию. Но эти умения никоим образом не смогли растоптать мою главную мечту – любить и быть любимым.

– А как же ваша жена? Неужели вы не любили друг друга? – спросила Белла.

– Я ни разу не прикоснулся к ней, – ответил Шмор. – Женой мне она была только официально. Отец сказал, что до тридцати лет мне жениться не надо, ибо «бабы отвлекают воина от самосовершенствования и мешают убивать». Зато сам он еще до смерти моей матери взял себе в любовницы юную девушку Язву, дочь лорда Хлебазла. А чтобы подданные не трепали языками попусту, приказал мне жениться на ней. Была сыграна свадьба, и моя жена оказалась там, где и было предназначено – в постели моего отца.

– А как же Шмор Четырнадцатый? – воскликнула Белла.

– Вот так, – развел руками бывший император. – Он мой младший единокровный брат. Об этом никто не знал, кроме меня (теперь подозреваю, что и Филер был в курсе), но хранить эту тайну уже нет смысла. Поэтому можете рассказать ее кому угодно… Язва же погибла потому, что отец завел себе новую любовницу, а мать моего брата отправил к своему законному мужу, то есть ко мне. Ни она, ни я такого поворота не захотели. Как бы там ни было, но Шморчик от этого свинства почти не пострадал. Он всегда был окружен моей любовью. Если я когда и давал ему подзатыльники, то очень редко и только по делу, ибо с мальчиками иначе нельзя. Они все время пробуют мир на прочность и если их вовремя не останавливать, способны в место нажима влезть всей своей сущностью, отчего мир может так врезать в ответ, что ребенок неминуемо получит тяжелую травму… К сожалению, моя любовь не пошла ему на пользу. Очень жаль. Я сделаю выводы.

– Если у вас получится вернуть себе трон, что будет с ним? – с испугом спросила королева.

– Ничего не будет, – ответил Шмор. – Надаю ему подзатыльников и сообщу, что хотя он и приходится мне братом, все равно останется незаконнорожденным, а потому на престол не имеет никаких прав. Проведу генетическую экспертизу (останки его матери захоронены вместе с останками моего отца, так как после взрыва гаубицы их не смогли отделить друг от друга). Если Шморчик и сможет взойти на трон – только после моей смерти и при отсутствии законных наследников.

– Почему же вы до сих пор не обзавелись ими?

Шмор печально улыбнулся и ответил:

– Я отдал свою любовь брату. А меня никто не любил, и, судя по всему, не любит. И если ко мне придет любовь от женщины, то и наследники вырастут счастливыми.

Шмор замолчал, и прогулка продолжилась в тишине. Но через несколько минут королева, испытывавшая удовольствие от столь интересной беседы, поинтересовалась: