Метаморфоза Остапа Бендера

Что с ним случилось дальше, уважаемый читатель, я думаю, мы узнаем позднее из его же уст.

Теперь понятно, что он действительно раскаивался в содеянном и постоянно переживал о невинно убиенном Остапе Бендере.

И вдруг оказалось, что великий комбинатор совсем не мертвец, а довольно-таки живой человек. С одной стороны, конечно, Ипполит Матвеевич боялся мести Остапа. С другой же – он был невероятно рад видеть бывшего концессионера живым, поскольку это означало, что он, Воробьянинов, больше не убийца…

Через некоторое время старые знакомые уже пребывали в роскошной квартире Ипполита Матвеевича.

Пользуясь возможностью, Бендер решил привести себя в порядок, избавиться от образа бродяги и попрошайки. Воробьянинов любезно предложил свои парикмахерские услуги. Когда же Остап залез в ванну «отмокать» от всего, накопившегося на его теле, Воробьянинов решил сходить в магазин с целью приобретения одежды для своего гостя.

Спустя час великий комбинатор уже любовался собой у зеркала. Он был чисто (без оставления усов) выбрит, аккуратно подстрижен, на нем были классический серый костюм-тройка и белая сорочка. От галстука Бендер отказался.

Как ему казалось, теперь он стал похож на политика.

– Прошу к столу, – любезно пригласил Воробьянинов своего гостя в соседнее помещение. – Отпробуйте, пожалуйста, кушанья.

Бывшие концессионеры сели за стол, который был полон разнообразной снедью. Ипполит Матвеевич потрудился на славу. Как оказалось, у него имелись не только парикмахерские, но и кулинарные способности.

– Прекрасный обед – пальчики оближешь! – торжественно заявил Бендер, вытирая жирные руки английской салфеткой. – Спасибо, дружище. Было очень вкусно.

– На здоровье, – ответил Воробьянинов и спросил гостя, какую выпивку ему предложить: коньяк, виски или бренди.

– Ого! Так это же великолепно, Ипполит Матвеевич.

Великий комбинатор поймал себя на мысли, что неспроста назвал Воробьянинова по имени и отчеству. Бендер почувствовал, что его бывший компаньон изменился – стал серьезнее, солиднее. В его глазах уже не горел тот низменный огонь корысти. Кроме того, ощущалось, что Ипполит Матвеевич относится к Остапу с какой-то нежной, отцовской теплотой. Все это требовало и соответствующего отношения к нему самому.

– Я вообще-то пить бросил, – соврал Бендер, – но ради такой встречи… Давайте-ка пятьдесят граммов коньяка. Исключительно во имя встречи со старым другом.

Великий комбинатор чувствовал себя не совсем уверенно, и причиной тому была несколько аристократичная обстановка в квартире Воробьянинова. Но он понимал, что надо привыкать к подобной обстановке, поскольку все политики – аристократы.

– Киса… – Остап вновь назвал Воробьянинова этим именем и при этом снова перешел на «ты». – Кстати, ты не возражаешь против того, что я иногда буду тебя так называть?

Ипполит Матвеевич не возражал.

– Так вот, Киса, расскажи, пожалуйста, о себе. Чем ты занимался, как жил, ну и так далее. Сам понимаешь. – Бендер закинул ногу на ногу. – Сытный обед, хорошая обстановка – разве что-нибудь еще надо для беседы друзей, которые так давно не виделись?

Воробьянинов не знал с чего начать. Они сидели молча около пяти минут.

– Как хорошо с высоты сегодняшних дней взглянуть на прошлое, – произнес, наконец, Ипполит Матвеевич.

– Красиво сказано, – с искусственным восторгом оценил начало выступления собеседника Остап. – Стук молотка… Граждане, заседание начинается.

Видя некоторую неуверенность своего товарища, Бендер предложил изменить повестку «заседания» и согласился выступить первым.

Великий комбинатор удивительно правдиво и очень подробно рассказал обо всем, что с ним случилось после последнего «контакта» с Воробьяниновым.

Он всегда был великолепным рассказчиком, но сегодня особого рода вдохновение посетило его. В процессе описания своей истории Остап иногда вставал, прохаживался по комнате. Его руки и выражение лица так живо обрисовывали ситуацию, о которой шла речь, что слушатель должен был не только улавливать слова, но и внимательно следить за каждым движением, жестом и мимикой великого комбинатора. Бендер, видя, что его рассказ имеет успех, с большим удовольствием изложил историю с миллионом.

Ипполит Матвеевич был внимателен как никогда. Его эмоции не знали границ. Он то глубоко вздыхал и охал, то вскакивал со своего места, хлопая в ладоши. Воробьянинов восторгался своим великим товарищем.

– Ну, вот, пожалуй, и все, – закончил командор и тяжело вздохнул.

Подошла очередь Ипполита Матвеевича, который вытер со лба пот, погладил свои усики, поправил пенсне и неторопливо начал свой рассказ.

– История моя, конечно, длинная. Постараюсь не упустить главного, – начал он. – После того, как я совершил против тебя злодейский акт, а сделал я это из корыстных побуждений, добрался до последнего, двенадцатого стула. Но бриллиантов там не оказалось. Как выяснилось, их уже обнаружили до меня и на них построили клуб. Я, конечно, был убит этим известием. Проклинал всех и вся. Дальнейшей жизни себе не представлял. Мне хотелось исчезнуть с лица Земли. Несколько раз пытался повеситься, но в последний момент трусил, не решался.

Пришлось мне жить своей обычной жизнью. Вернулся в город N и восстановился на работе. Cнова стал регистрировать проклятые смерти. (До чего же это нудное занятие!) Соседи смотрели на меня как-то подозрительно, недоверчиво, боязливо.

Атмосфера вокруг меня была невыносимая. Да еще отец Федор, возвратившийся из долгих странствий, рассказывал про меня всем подряд всякую всячину, невероятную чертовщину. И ему верили – он же священник, посланник Бога, так сказать.

Постепенно я стал понимать, что жить так больше нельзя. Требовался коренной переворот в моей жизни… Решил не обращать ни на кого внимания, плевать на сплетни обо мне и на злословия в мой адрес. Стал приобщаться к культуре. Начал с изучения газет, читал книги. Однажды прочел в «Правде» статью Максима Горького – великого нашего писателя, надо сказать, прозаика мирового масштаба. Он писал о ситуации в литературе, сетовал на то, что мало у нас истинно передовых, коммунистически настроенных, настоящих писателей. Его тревожило, что некогда прославленные литераторы ныне оказываются врагами народа и пролетарского государства, предателями идей.

Алексей Максимович проанализировал причины такого положения дел и в заключение призвал всех советских граждан бороться против лжелитераторов-прохвостов, буржуазных глашатаев и всячески содействовать рождению и возвеличиванию новых, истинно народных писателей и поэтов. Эта газетная статья оказала на меня и на мою судьбу огромное влияние.

Ипполит Матвеевич сделал паузу, выпил немного коньяка и продолжил:

– И я решил стать писателем. Это оказалось не так уж и трудно, если правильно понимаешь политику, определяемую великим Сталиным. Я вступил в партию, хотя мне это далось с трудом по причине моего происхождения. Кроме того, отмечу, что различные темные силы препятствовали моему рождению как светлого пролетарского писателя…

Буквально за месяц написал книгу «Оппортунизм в партии и литературе». Материала и времени у меня было предостаточно, а писательские способности обнаружились как-то сами собой. Закончив труд, я не стал рисковать и послал рукопись непосредственно Горькому…

Спустя месяц пришел ответ, в котором гений писал, что я правильно понял исходные положения его газетной статьи, что мое произведение довольно зрелое и не требует корректировки, поэтому уже направлено в редакцию для подготовки к изданию. Гонорар за него я получу позже.

И действительно, через некоторое время вышла в свет моя книга, и мне был выслан гонорар – солидная денежная сумма. Я был очень доволен тем, что наконец-то нашел свое место в этом непростом мире.

В городе меня все зауважали. Еще бы! Ведь в предисловии к книге обо мне были написаны хвалебные слова самим товарищем Горьким. За пять последующих месяцев я написал еще три политически зрелых произведения, одно из которых под названием «Нам со Сталиным ничего не страшно» вышло трехмиллионным тиражом. Я приобрел огромную известность.

Меня пригласили в Москву. Имел встречи с Алексеем Максимовичем, другими нашими видными литераторами. Несколько раз меня вызывал к себе товарищ Сталин – отец всех времен и народов, корифей наук и литературы, самый великий мыслитель нашей эпохи и всех будущих. Он беседовал со мной, давал советы, наставления…

Вскоре я получил эту квартиру. Теперь живу и работаю здесь.

Ипполит Матвеевич замолчал, уйдя в себя. Бендер не нарушал тишину. Прошло около десяти минут.

– А сегодня, возвращаясь домой, я увидел нищего. Вспомнились времена, когда мне самому приходилось выпрашивать деньги у прохожих. И я вручил попрошайке десятку. Право, мне не хотелось, чтобы данный акт кто-либо заметил. Это могло навредить моей карьере. Меня могли упрекнуть в измене социалистической идее, назвать врагом партии и народа.

Ты увязался за мной, и я не знал, как поступить. Вот почему я убегал. Когда же узнал тебя, мне, признаться, стало еще хуже. Думал, что ты захочешь отомстить мне любыми способами.

Воробьянинов тяжело вздохнул, после чего сказал, что это все и ему нечего добавить к изложенному.

Некоторое время собеседники сидели молча. Экскурс в прошлое оказался не только интересным, но и тяжелым. Они видели друг друга уже в иных качествах.

Бендер был невероятно горд тем, что сидит рядом с таким великим человеком. Он великодушно простил Ипполиту Матвеевичу совершенное убийство. Также он окончательно решил не называть его больше Кисой.

В свою очередь Воробьянинов составил об Остапе свое новое мнение. Теперь он видел в нем настоящего героя современности, терзающегося и ищущего свой путь в жизни.

«Несмотря на то, что Бендер – человек, проповедующий мелкобуржуазные, то есть низменные идеалы, – размышлял писатель, – все же в нем есть и положительное. Он великодушен, мужествен, у него железная воля. И он неумолимо стремится к поставленной цели. Я напишу о нем книгу».

– М-да, – прервал тишину Бендер, – значит ты, Ипполит Матвеевич, теперь человек знаменитый. Со славой. Большой человек. Завидую тебе, но белой,..белой завистью.

На лице Остапа появилось ехидное выражение, но Воробьянинов этого не видел, поскольку был погружен в свои мысли.