Аркан общемировых историй

Девушка закрыла глаза.

Сердце озера, которое было на самом деле яркой вспышкой энергии, невидимой глазу простого человека, принимало доброту Анникки.

«Ты готова стать владычицей Бота?», – услышала чародейка совсем иной голос.

«Да, готова».

«Так будь ею!».

Вдруг вороны, будто по команде, сорвались с веток и полетели к Анникки, пытаясь схватить ее за руки и вытащить из воды. Но когда они только коснулись ее своими кривыми когтями, то поняли – тело Анникки стало водой озера. Мгновенно растеряв человеческую форму, чародейка превратилась во множество капель, и никакой ворон теперь не мог ее вытащить наружу…

Ведь Анникки – это и есть Бота.

И она обязательно появится, когда почувствует в этом необходимость.

А пока нужно вернуть озеру былую красоту.

«Не думай о нигредо»

Bourei wo oikakete kyoujin to nari hashiru…

(Преследуя мертвый призрак, я становлюсь безумным).

Buck-Tick, «The Nightmare».

Со?нат лежал в комнате, уставившись пустыми глазами в прекрасно знакомый потолок. Вмонтированные в него лампочки металлическими ногтями резали и без того болевшие глаза, от чего парню хотелось неслышно выть.

Воздух в комнате был пропитан парами алкоголя, лекарствами, процессом разложения и недовольством различных летающих датчиков. Яркие огни, скачущие цифры, роботизированные голоса и прочие звуковые и визуальные эффекты, за которые отвечала техническая составляющая, были дополнительными раздражающими факторами – если бы Сонат был в более здоровом состоянии, он бы легко прекратил весь этот шум-гам нажатием на одну кнопку…

Но он не мог этого сделать.

Ему неожиданно вспомнился забавно-грустный спор двух врачей: «Пациент скорее мертв, чем жив… Нет, пациент скорее жив, чем мертв». Эти фразы были великолепной иллюстрацией нынешнего состояния Соната – он был на грани, вот только она становилась тоньше с каждой секундой.

И сему состоянию он подобрал, как ему казалось, исключительно точное слово – нигредо. И тело, и душа, и дух медленно, но с громким уханьем падали в некое абсолютно черное тело, искренне желая в нем раствориться до последнего атома…

В голове Соната смешались самые разные психопатические понятия: ангедония, фрустрация, анорексия, депрессия, психоз… Он чувствовал, что испытывает все это одновременно, но на самом деле все ощущения сливались в единственный фактор – бесконечный, пробирающий до мозга костей холод.

Сонат ненавидел холод, ибо он преследовал его с детства.

Мальчик рос в семье абсолютно чужим человеком, не чувствующим к своей персоне какой-то особой заботы. Он с детства не понимал, почему родители разговаривают с ним не ласковым или веселым тоном, а исключительно сухо, без проявлений каких-либо эмоций. «Может, меня не любят?», – искренне думал пятилетний Сонат. «А если не любят, то почему? А что я такого сделал? Только ли потому, что сломал дорогую игрушку или нечаянно разбил дорогую вазу? А может, потому, что меня вытащили из живота матери не в то время? Или я слишком громко кричу или плачу?».

Когда Сонат пошел в школу, то ситуация стала лишь хуже – мальчик учился не то чтобы плохо, но то, чему его учили, в голове не задерживалось на продолжительное время. К школьной нагрузке со временем прибавились бесконечные секции, кружки и дополнительные занятия, но это все оказалось бесполезным, ибо Сонат не проявлял особого интереса к какой-либо деятельности. Вместо того чтобы понять, что нельзя из ребенка буквально за год сделать вундеркинда, и дать ему спокойно расти и получать от жизни удовольствие, родители безостановочно злились, ругали и серьезно наказывали сына.

Возможно, именно это и спровоцировало первые признаки того самого нигредо. Сонат не хотел делать ровным счетом ничего, за исключением одного: постоянно спать и никому не приносить вреда своими корявыми телодвижениями – то есть, быть мертвым, будучи живым.

Со временем нигредо Соната лишь усилилось, и это состояние его поначалу пугало, ибо ему не хотелось есть, пить, куда-то идти, даже спать. Он просто медленно загнивал, искренне не понимая, почему это с ним происходит.

Но однажды ему выпал шанс вырваться из этого состояния – точнее, уже взрослый парень искренне полагал, что эта сделка была тем самым шансом. Как он ее заключил, когда именно, а главное – с кем, Сонат не понимал до самого последнего момента. Суть сделки заключалась довольно просто – парень получил дар рифмовать слова и писать затейливые строки при условии, что он будет работать над собой и развиваться в литературном направлении.

Сонат стал писать и довольно быстро добился на этом поприще серьезных успехов, вот только нигредо не просто не перестало развиваться, а ускорило свое развитие в геометрической прогрессии. Парень чувствовал, что с каждым стихотворением, с каждой строкой, даже с каждым словом, что попало на бумагу, нигредо захватывает все новые и новые клетки организма. Весь ужас ситуации заключался в том, что Сонат не мог остановиться – он писал, писал и писал, хотя прекрасно знал, что добровольно разлагает себя. Это казалось ему не просто безумием – высшей его формой, граничащей с окончательной победой смерти над жизнью…

И поэт понимал – эта победа слишком близка.

Датчики продолжали переругиваться.

Сонат несколько раз моргнул, негромко кашлянул и издал хрип, который мог принадлежать скорее смертельно раненному зверю, чем человеку.

– Ты очнулся? – услышал он мелодичный голос сквозь гвалт техники.

– Са?цу…

– Я здесь, здесь!

Над Сонатом склонилась темноволосая девушка. Черты ее лица парень разглядеть не мог, ибо зрение размылось, но он знал, что лицо красивое.

– Почему ты здесь… – вновь прохрипел поэт, пытаясь посмотреть в ее глаза.

– Я не могу тебя оставить одного, – ответила Сацу. – И здесь не только я. Здесь все твои друзья.

– Кажется, я проигрываю в этой борьбе…

– Успокойся, успокойся…

Сонат почувствовал, как кончики ее пальцев касаются его запястья.

– Сацу… Прости меня…

– Мы уже здесь! – раздался знакомый голос.

По стуку высоких каблуков Сонат предположил, что в комнату вошла Эмма.

– Я принесла ему лекарство, – звучный голос подтвердил предположение парня. Эмма взглянула на больного, после чего будничным тоном спросила:

– Он опять бредит?

– Не задавай глупые вопросы… – вздохнула Сацу.

– Это лекарство – туфта, я заказал новое.

– Арбо?лен… – выдохнул Сонат, узнав еще одного вошедшего.

– Я здесь, – рослый молодой человек подошел к кровати Соната и задал дежурный, но одновременно глупый вопрос: – Как ты?

– Пока жив, – тихо ответил поэт, попытавшись улыбнуться.

– Меня раздражает слово «пока», ты же знаешь, – мягко возразил Ку?тий Арболен.

– Извини… Я про это забыл… А где цветы?