Моё двадцатилетие мы вместе решили справить в стиле песни Бориса Гребенщикова «В древнерусской тоске». Кстати, послушайте её. Придумали старинные костюмы и всей компанией, переоблачившись, при свечах вели беседы исключительно на «древнерусском» наречии. Под конец случилось прибытие «заморской гостьи» Марии, она представилась скандинавской принцессой, приплывшей с дипломатической миссией на территорию болотной Ингерманландии. И мы в этот вечер совершенно разучились говорить по-русски.
… Я не поняла, что у Юли парик. Я не знала, что всё серьёзно и жить ей осталось полтора года. Она уже благородно подыскивала мужу новую жену, даже Ксюше предлагала вакансию на будущее. В Юлин день рождения подруга привезла именинницу в наш храм и поздравлять её после службы вышел из алтаря с букетом лилий настоятель, протоиерей Валерий. Они виделись в тот день впервые. Но отец Валерий, сам страдающий от онкологии, проникся к женщине с сияющими глазами пониманием и дружескими чувствами.
Я стала ездить к Юле домой. Иногда с подругой Томой, чаще одна. Мы пили чай на кухне, мы говорили о Юлиных детях – сыне Михаиле – болезненном впечатлительном юноше, алтарнике. О маленькой восьмилетней Маше. Юлин взгляд становился на мгновение ласковым и печальным всякий раз, когда она видела младшую дочь. Девочка порхала в грёзах мечты и просила маму свозить её в Диснейленд. Рассказывала о своих подругах в музыкалке и о том, как её обидел Тёма в школе, дёрнув за косичку. Юля умилялась и плакала. Недолго дочке осталось быть маленькой, скоро, совсем скоро предстоит повзрослеть… Каждый мой приезд я привозила Юле цветы. Так мне подсказала Тома. Люди! Дарите друг другу цветы! Всё пройдёт, а это не забудется.
Юля не боялась говорить со мной и близкими о своём скором уходе. Однажды на кухне, заваривая чай, а жить ей осталось меньше месяца, она сказала: какое счастье, что вы с Соней выбрали монашеский путь! (Соня, средняя дочь Ксении уже уехала в белорусский монастырь, а я уже была послушницей Крестовского). Мне спокойно, что вы вдвоём будете молиться и за меня. Пожалуйста, поминайте, не забывайте, на ваши молитвы моя надежда. Много грехов. Хотелось бы их отработать успеть здесь. Привези мне из Крестовска пожалуйста вашу иконочку «Знамение».
За неделю до кончины Юлия уже не могла вставать. Со дня на день должна была приехать её мама, кажется из Пензы. Я вернулась из монастыря и поспешила к Юлии, чтобы подарить ей желанный образ. Юля приняла и поцеловала «Знамение» и попросила поставить инону напротив кровати.
Всё время болезни Юля продолжала работать из дому. Она мало говорила про себя, она была занята делом и заботой обо всех нас, остающихся. Она, даже лёжа в кровати без сил и испытывая сильнейшие боли, спрашивала о наших проблемах, о наших взглядах на жизнь. Она умела слушать и утешать. Умела молчать и быть незаметной.
Весь этот год тётю Юлю еженедельно навещал отец Валерий, выкраивая время в плотном графике служб, треб и строительства нового храма святителя Иоанна Милостивого.
Отец Валерий понимал Юлию как никто. Как он говорил: не я еду утешать Юлю, а она, солнышко, утешает меня и нас всех. Отец Валерий за пару лет до этого умирал от рака, у него была четвертая стадия. Помню, как он стоял лысый и бледный у Престола и чуть слышно возносил возгласы. За нашего Пастыря молились все прихожане, они не готовы были осиротеть и отец Валерий, побывав у мощей святителя Николая, неожиданно для всех и самого себя исцелился.
Юлия умерла в среду 13 апреля 2011 года. В мой последний приезд к ней она попросила потушить для неё морковь. У меня же от волнения получилась пригоревшая каша, которую пришлось спустить в унитаз.
– Тётя Юля, при нашей следующей встрече я Вас обязательно порадую, у меня получится!
– Хорошо, а пока спой мне ваши монастырские песнопения, какие знаешь. Люблю монашеские голоса.
13 апреля я у себя дома встала к плите и с первого раза приготовила изумительное пюре из овощей. В этот момент у меня было чувство, что Юля точно порадуется, увидев мой успех. Вдруг меня охватило радостное чувство чьего-то присутствия. Неужели она здесь? Неужели – всё?! Запищал телефон. С номера Юлии муж отправил сообщение: «Юля умерла».
В последние два дня от боли она не могла открыть глаза. Батюшка с утра Причастил её. В середине дня Юля сказала маме: «Читай молитвы на исход». Вдруг, в середине молитв она открыла глаза, приподнялась на подушках и стала смотреть на икону «Знамение». Слёзы потекли у неё из глаз. Она откинулась на подушки, вздохнула последний раз и её душа полетела ко Престолу Божию.
Мне всегда интересно – ведь мы каждый год проживаем не только день своего рождения, но и день смерти. Что это за день? Святым, бывает, открывается дата кончины. И как это будет? От болезни или внезапно, может быть насильственно? Мне хотелось бы умереть в храме после Причастия, в полном сознании. А Вам?
Поразила история о том, как несколько лет назад после окончания ночного пасхального богослужения алтарники и священники собрались разговляться. Тучный протоиерей сказал, что ещё немного постоит у Престола и тоже подойдет. Прошло полчаса, а батюшки всё нет. Вошли в храм – священник стоит у Престола и не двигается, видимо, молится. Вошли в алтарь, а он стоит … мертвый. Представьте себе: на Пасху, после Причащения Святых Тайн! Стоя! Держась за Престол!
… Юлия работала в Ленэнерго. Многие знали и любили её за доброжелательность, тонкий юмор, ум, бескорыстную помощь. Отпевание было назначено в Лазареву Субботу после Божественной Литургии. Храм был битком набит тётеньками и дяденьками. Мы, знакомые и родственники, встали ближе ко гробу. Какая Юлия была красивая. В гробу лежала княгиня. Вспомнились прерафаэлиты. Муж Костя облачил любимую в невероятное платье. Её лицо было необычайно светло.
Вам когда-нибудь приходилось бывать на радостных похоронах?! Так вот, это были пасхальные похороны! Рядом с нами незримо стояли святые. И Юля стала святой, мученицей во славе! Родной сестре Юля приснилась в ночь перед похоронами в мученическом хитоне, на сияющей колеснице, сказав, что она рядом с Богом, что ей совсем не больно.
В жизни Юля очень любила юмор и нестандартные ситуации. И вот, ближе к концу отпевания вдруг наполовину раскрылись Царские Врата и оттуда появилась женская голова и, оглядев всех, воскликнула: Костя, ну где же ты?
На тихом участке Волковского кладбища разверзлась могила. Над нами летали вороны, между стволами деревьев стояли женщины в черных вуалях и молчаливые мужчины в строгих костюмах. Светило солнце и обвевал прохладный ветерок. Рядом со мной, послушницей, молились монахиня Иннокентия, Ксюша и Тома. Стоял бледный Костя, вдовец. Юля любила группу ДДТ и ей нравилось, как я пела ей под гитару «На небе вороны». И вышло у нас всё по песне:
«На небе вороны,
под небом монахи,
и я между ними
в расшитой рубахе.
Лежу на просторе,
легка и пригожа.
И солнце взрослее,
И ветер моложе.»
Как Юля хотела дожить до Пасхи! Как хотела услышать ликование о вести Воскресения! И хороним мы её в день, когда Господь заплакал и воскресил Своего друга Лазаря. Когда гроб стали опускать в могилу, не сговариваясь, мы тихо запели: «Христос Воскресе из Мертвых, Смертию смерть поправ и сущим во гробех Живот даровав!». Громче, громче! Христос Воскресе! Воистину Воскресе! Юля, слышишь?! Пасха наступила!
***
Живёт в Петербурге сапожник. Человек маленький и простой, неучёный. Меняет каблуки, ремонтирует пряжки и растягивает голенища, проклеивает и перекрашивает. Живёт худо бедно, но благодарит за всё Бога и в храм заходит когда душа просит. Стоит он как-то у входа в свой «офис» и наблюдает картину: слепой парень не может найти входную дверь в соседнее здание, тычется тростью в стену. Ёкнуло сердце. Не только помог зайти, но и до нужного места довёл. Сколько лет здесь работал, а не знал, что на третьем этаже открыли филиал Всероссийского общества слепых. Производят они здесь светильники и розетки. Новичок явно волновался, наш сапожник передал его в заботливые руки мастера, тоже слепого.
Вася человек прямой. Ходит в храм теперь чаще, по воскресным дням. Взял на себя обязательство по уходу за приходской клумбой. Возится в свободное время, пересаживает цветы, поливает и рыхлит. «Медведь на ухо наступил, да и недостоин я в храме что-то делать, петь там или молитвы читать. Кто я такой? Буду хоть цветочную красоту наводить, пусть люди радуются».
А в последнее время пандемии заказов у сапожника поубавилось. Старший брат, он же и непосредственный начальник, стал отпускать отдохнуть часа на два-три. Куда время холостяку девать? Записался в библиотеку, хватит жить неучем.
Книги открыли Василию новую вселенную. Его взгляд на мир стал шире, а сердце мягче, ум подвижнее. Часто теперь можно было наблюдать, как Василий смотрит в одну точку, оторвавшись от книги и думает о чем-то совершенно не практичном.
Давно не видел Вася Сергея – того плечистого парня, благодаря которому он узнал об обществе слепых. Пойти, что ли, спросить про него друзей товарищей? Мужичок взлетел на третий этаж, постучал в дверь и вошел. Непривычно, когда тебя не видят. Не по себе. Сидят люди, работают напряжённо. Их взгляды сосредоточены на чём-то. Повернули головы, заулыбались, смотрят сквозь тебя, но … не видят. – А Серёжка где? – Серёга красавчик! На параолимпиаду поедет, – Опа-на! – выдохнул Вася. Привычный мир стереотипов рушился бесповоротно. – Какие мужественные люди!
Не проходило теперь ни дня, чтобы Вася не обращал внимания на людей с тростями, подходящих к промзоне. Он удивился сам себе: почему он раньше словно не замечал инвалидов? Стали к Васеньке обращаться иногда: подскажи, друг, как пройти на почту? Посмотри пожалуйста, не можем накладные найти, куда они запропастились? Так началась многолетняя дружба Василия с обществом слепых. Они, мужчины и женщины, с радостью заходили теперь и в «ремонт обуви», принося прохудившиеся сапоги и стоптанные туфли на починку. Доверились.
– Но как же им остальным, неспортивным, должно быть скучно. Варятся в своих мыслях. Переговорят о чём-нибудь, радио включат и выключат – вкусы разные, возраста. Решено, я сейчас сбегаю за книгой и почитаю им вслух! Вася объявил друзьям, что прочитал невероятную вещь и хочет поделиться ею.
Как же обрадовались вниманию эти милые люди! Улыбаются незрячими лицами. Почему бы и не подарить им этот свободный час?
– Дмитрий Сергеевич Лихачёв, «Письма о добром и прекрасном» …
С того памятного дня Василий стал запросто приходить в общество слепых. Его встречали так, как встречают своих. При нем не стеснялись открывать душу. Василий вспомнил, что в тот осенний день, когда помог Сергею, как будто-то ждал с утра какого-то знака. И вот оно как вышло.
Голос чтеца обрёл бархатное звучание и окреп. Мужчина не просто коротал свободные часы, он стал ощущать себя просветителем и наставником новых друзей. От его литературного выбора зависело направление мыслительных процессов слушателей, расширение их представлений о мире, он стал не просто голосом, но цветом. Он читал, погружаясь в текст и становясь этим текстом. Слепые мужчины и женщины обращались в слух и, как казалось, отдыхали душой, забывая на мгновения о своей физической неполноценности, углублялись в себя и переосмысливали жизнь.
Но Вася не гордый, он не думает о себе слишком высоко. Ему радостно оттого, что он нужен. Моя Мама встретила его недавно, переходя дорогу.
– Борисовна, что-то тебя в храме не видно! Всё хорошо? Покажи ка свои калоши! Немедленно ко мне, пора каблук укрепить! Сделаю по старой дружбе затак. Книжки интересной не найдётся?
Глава 18. Духовная мать
Только приехала в монастырь со всеми вещами по окончании университета. Стою на клиросе, поём вечернюю службу. Все сестры такие чинные. Невесты Христовы. В клобуках. Вздыхаю про себя. «Эх, и мне бы клобук. Все в клобуках, а я в послушническом платке…»
Матушка Игуменья смотрит на меня, да как заулыбалась, подзывает. Молча снимает со своей головы клобук и надевает мне на голову. Поворачивает к сестрам: вот, смотрите! Неужели она прозорливая? Им, игуменьям, Господь многое открывает. Но, как сама Матушка выражается: "Я не прозОрливая, а прожОрливая".
***
В те же дни беспокоит мысль: мама согласна что я в монастыре, а отец… Он у меня дома и иконы рубит, верующих проклинает. Что делать? Прилегла вздремнуть в келье, пока соседка трудилась на послушании. Снится мне, что я с родителями дома. Стою в прихожей, собираюсь куда-то уходить, шнурки завязываю. Тут звонок в дверь. Открываю. На пороге Матушка Игуменья. Солидная, с крестом. Входит и говорит:
– Вера, мне надо поговорить с твоим папой. Где он?
Она проходит в комнату, пропуская ко мне маму. Просыпаюсь. Вскакиваю, соображая, что опаздываю на послушание. Вылетаю на улицу и практически врезаюсь в Матушку Игуменью. Она идет из храма по центральной площади. Как в моём сне. Смотрит на меня пристально и говорит вдруг: «Это сон, это только сон».
***