Королева острова

Музыка звучала в такт биению моего колотящегося сердца. Оторвав взгляд от пылающего жаром мужчины, я увидела, что все вокруг пляшут. Келлс сжал мою руку крепче, и я снова посмотрела на него.

Он понял, что я отвлеклась, но не догадывался: для нас обоих будет лучше, если я перестану думать о нем, о прикосновении его губ.

Все танцевали и кружились. Голубое небо окрасилось лиловым и красным. Уже совсем смеркалось, но я не хотела, чтобы это заканчивалось.

Пальцы сплелись с его пальцами, меня влекло к нему… Я хотела Келлса, но ради Китти и Шарлотты не могла себе позволить потянуться к этой далекой звезде и упустить ее.

– Ты хорошо танцуешь, Долли. Надо будет потом показать тебе другие фигуры.

– Там нужно больше держаться за руки, как в аллеманде?

Он слегка улыбнулся и отпустил мою ладонь.

– Возможно. Я буду у себя в кабинете. Когда закончишь тут, принеси мне туда чай.

Он поклонился и вытер шею. Взял свою ленту и кафтан у миссис Рэндольф и пошел в дом.

Домоправительница прищелкнула языком.

– Я сама отнесу ему чай, Долли. Иди к своей малышке. Знай свое место да не пытайся скакнуть выше головы.

Она зыркнула так, будто хотела проглотить меня целиком. Я замерла.

– Да, мэм.

Но предательские ноги повторяли фигуры нового танца, который я только что выучила.

Миссис Рэндольф видела разгорающееся во мне пламя. А я гадала, заметил ли его Келлс.

Демерара, 1772. Новые обязанности

Ангельская песнь доносилась ко мне в комнату, просачиваясь в щель под дверью. Приглашенные музыканты на вечере Келлса уже начали играть. Мелодия была похожа на менуэт Полка, и я стала покачиваться под музыку.

Моя годовалая малышка, Шарлотта, наконец уснула, посасывая пальчик. Идеальная малютка с налитыми, словно абрикосы, щечками, круглыми и прелестными. Глаза у нее были карими, как у мами, а кожа немного темнее, чем у Лиззи, по крайней мере так мне помнилось.

Волна печали омыла меня. Несколько дней назад Лиззи исполнилось три. С тех пор, как я последний раз целовала ее щечки, прошло почти два года.

Мне хотелось, чтобы Шарлотта и Лиззи росли вместе. Я скучала по мами. Мне нужно было, чтобы она снова стала нам с Китти матерью. Растить сестру и дочь – очень тяжело.

Умом Китти осталась девятилетней или, может, даже младше. Речь ее была как у маленькой девочки. Временами казалось, Китти застряла в том дне, на рынке. Возможно, закрывая глаза, туда она и переносилась.

Я не имела права никому указывать, как долго горевать, однако не знала, достаточно ли сестре одной меня, все ли я сделала, чтобы помочь ей вырасти и почувствовать себя в безопасности, захотеть жить за пределами нашей комнаты.

Я не рассталась со своими мечтами. Я хотела твердо встать на ноги. Хотела выкупить нас, обзавестись большим домом и землей. Тогда у Китти будет возможность оставаться ребенком вечно.

– Долли, ты такая грустная. – Китти, сидя на полу, играла с деревянной полированной куколкой, которую дал ей Келлс. У той были подвижные тряпичные руки и ноги на шарнирах. Такой же костяной корсет, как у меня, и пышная нижняя юбка, что подарил мне хозяин Обители.

Я покачивала бедрами из стороны в сторону. Юбка в форме купола скрывала их целиком. Новое платье было пышным. Кажется, мне это нравилось.

Когда я войду в комнату, все меня заметят.

– Со мной все хорошо, сестренка. Просто привыкаю к новой одежде. Хочу выглядеть как подобает для него.

– Не бойся, Долли. Сегодня у Келлса прием. Ты умеешь подавать чай. Все будет хорошо.

Я одернула юбку и белоснежную сорочку, глядя, как волной колышется ткань. Келлс приобрел ее специально для меня, никаких обносок. «Приобрел» – одно из новых слов, которым он научил меня в своем кабинете. Мы многое узнавали, когда Келлс, вернувшись из церкви в воскресенье, читал нам.

Из англиканской церкви – строения из дерева и стекла, а не со службы в роще. Он обратился к английскому богу, как его британские друзья, которые сегодня придут на прием в Обитель.

– Ты такая хорошенькая, Долли. Когда закончишь, приходи со мной поиграть.

– Спасибо, Китти, только я не знаю, надолго ли все это затянется.

Я заработала шанс обслуживать прием, а не просто подглядывать из кухни. Келлс проявил доверие, позволив мне крутиться вокруг своих политиканов.

Это означало, что нужно не просто красиво одеться.

Я разгладила свой накрахмаленный фартук. Он похрустывал, пока я завязывала ленты.

– Китти, будешь хорошей девочкой, присмотришь за Шарлоттой?

– Ага. Никто ее не заберет. Держи, Долли! – Китти протянула мне ожерелье. – Я сделала его для тебя.

На тонкую полоску кожи сестренка нанизала раковины-каури – блестящие, выкрашенные в красный и золотистый цвет.

Оно походило на четки мами, с которыми я молилась, поминая в молитвах ма и Лиззи.

– Очень красиво, сестра.

Другие слуги Келлса не носили украшений, но я не желала быть такой, как все.

Надев ожерелье, я принялась рассматривать свою фигуру в зеркало. Не сказать, что кожа да кости. Грудь у меня была пышная. Снова показалась талия, тонкая, узкая, а округлости ягодиц и бедер скрывал наряд.

Цвета, тусклые и темные, на моей коже казались такими безрадостными, – плохо. На юбке не было ни рисунка, ни полосок. Так не станешь своей в мире Келлса.

Проснулась Шарлотта, она приподнялась, держась за бортик кроватки, и чмокнула меня слюнявым ротиком.

– Ма-ма…

Такой милый голосок!

Китти вскочила.

– Щебечет, как наша ма! Прям как колибри!

Я замахала ладонями, прогоняя навернувшиеся слезы. Это правда. Голос Шарлотты смахивал на голос мами.

Я не стала плакать и печалиться, выдавила улыбку и посмотрела на дочь.