Королева острова

Из тростника Келлс производил ром, а не сахар. Выбор казался правильным, на католическом Монтсеррате с этим возникли бы сложности.

«Добрый тростник не должен служить дьявольскому пойлу», – сказали бы там.

Я тосковала по густым рощам и холмам, по молебнам Господу. По гимнам. Келлс напевал моей дочке Шарлотте гимн, который пела мне и Китти мами.

Rop t? mo baile…

Не знаю, что это означает, но, заслышав его, я понимала, что наше пребывание в Обители правильно и благочестиво.

– Пойдем-ка спляшем, мисс Долли. – Полк снял черный как смоль камзол, что носил в доме, и остался в белоснежной рубашке.

Приятный мужчина. Полон жизни, его гладкая лысая голова потела от зноя; он трогал струны смычком конского волоса. В его музыке сквозила печаль, потом торжество – что-то далекое и радостное.

Мелодия была мне незнакома, она будто вгрызалась в мое нутро, но одной лишь радости я не хотела. Я хотела всего.

Теперь, когда стало ясно, что Шарлотта выживет, я снова начала мечтать. Мое здоровое дитя любило музыку. Она улыбалась, когда мы с Китти напевали ей, склонившись над чудесной колыбелью красного дерева с резными бортиками, которую подарил Келлс.

Китти всегда оберегала Шарлотту.

Сестренка стала выше, но разум ее больше не предавался мечтам, подобно моему. Она все еще оставалась маленькой девочкой, что застряла во вчерашнем дне – дне перед свершившимся на рыночной площади ужасом.

Моя маленькая ласточка начала выздоравливать. Даже внешне держалась немного увереннее, но я сомневалась, что вновь увижу в ней ту храбрость, с какой она напала на Николаса. Ее сияние погасили. И я не знала, как его вернуть.

– Ну же, мисс Долли, – позвал Полк. – Спляшем!

Из кухни выглянула миссис Рэндольф.

– А ну, не приставай к ней. От прыжков на жаре она зачахнет.

– Я не такая неженка, мэм, но музыка и правда хороша.

Домоправительница – причудливое слово, обозначающее кухарку, прачку и любую другую прислугу, необходимую, чтобы содержать дом в порядке, – была высокой женщиной с коротко стриженными курчавыми волосами. Со мной держалась настороже, все время следила, когда я относила Келлсу ужин. Ей не нравились наши долгие беседы о политике Демерары. Она вообще не хотела видеть меня здесь.

Несколько рабов и один из молодых управляющих подошли к открытой площадке. Полк все играл и играл.

Вскоре к остальным присоединилась толпа, вернувшаяся с поля и собственных наделов. Все танцевали.

Келлс не скупился на одежду. Женщины носили платья из ткани подороже, чем холстина. Никто не разгуливал босым.

Некоторые из работников Келлса были свободны, но большинство – нет. Однако и рабы, и свободные держались за руки, скакали вместе и смеялись. Келлс был хорошим хозяином, если человека, владеющего другими людьми, вообще можно назвать хорошим.

Разве эти люди не желали свободы? Многие проводили часы отдыха на рыбалке у ручья за полями и не пытались заработать больше денег.

Притопывая ногой, Полк продолжал играть, его музыка звучала громко, горделиво и радостно. Если я топаю в такт, хотя знаю правду, – я предатель? Стоит смениться хозяину или надсмотрщику, и вся эта мнимая радость исчезнет.

Разве я сама не была бы по-прежнему счастливой дурехой, которая проводит дни в ожидании па, если б не похоть Николаса?

Миссис Рэндольф подняла упавший с моих кос шарф и подала мне.

– Коли так головой трясешь, может, спляшешь? Не дурно ли тебе?

– Нет, мэм, все хорошо. – Я вздохнула, поправляя волосы. – Все такие счастливые.

Вероятно, это не мое дело – расспрашивать, сеять семена раздора, быть источником неприятностей, пока я сама не свободна, пока не могу прокормить Китти и Шарлотту без протекции Келлса.

Он не был моим хозяином. Но стоит Николасу подняться по реке Демерари…

– Давай, девчушка!

Она потрогала меня за плечо, я подпрыгнула и едва не свалилась со ступенек.

– Ох, миссис Рэндольф, вы меня напугали.

– Больно ты задумчивая. Уже больше спишь, когда малышка не просыпается ночью?

– Немного больше, но все равно не хватает.

Она похлопывала себя по бедрам в такт мелодии, белый фартук с оборками поверх длинной пышной юбки серого цвета колыхался из стороны в сторону.

– Не торчи тут, как сучок на бревне. – Миссис Рэндольф протянула ко мне бронзовые руки. – Полк вон как ладно играет. Хорошо потрудилась, так хорошенько попляши.

Мы соединили ладони и стали кружиться. Круг за кругом, пока легкие не наполнились воздухом, а голова не поплыла.

Мне нравилась музыка.

Кроме того раза, когда я двигала бедрами, рожая Шарлотту египетским способом, я делала это не часто.

Казалось, так неправильно, ведь этим я занималась в борделях.

Я закрыла глаза и позволила мелодии собой овладеть. Музыка медленно и нежно скользила по моей коже, пробегая по груди, стекая к бедрам. Мы закружились быстрее. Тонкие пряди моих волос снова выбились из-под шарфа, хлестали меня и щекотали нос.

Но это была радость.

Кто знал, что моему телу это необходимо? Чтобы стать счастливой, мне нужно было чувствовать мелодию от макушки до пальцев ног. Ритм был таким целительным.

И тут посреди танца мелодия оборвалась.

Раздались вздохи.

Все взгляды обратились на дверь кухни.

Миссис Рэндольф отпустила меня, и я едва не упала.

– Мистер Келлс… – сказала она, разглаживая передник. – Не ждали мы вас так рано.

Из рукавов кафтана цвета кокосового ореха торчали белые рюши сорочки, длинный камзол был такого же орехового оттенка. Аккуратные белые штаны безукоризненно заправлены в чулки. Он выглядел очень изысканно, изысканно и чопорно.

– Встреча прошла ужасно, мэм. Я принес извинения и отправился домой, не дожидаясь обеда.