Всё Начинается с Детства

– Еще разберемся с тобой!

Тогда я и внимания не обратил, – мало ли чего не скажешь со зла! Но сейчас, глядя в окно на Кольку с Эдемом, окруженных мальчишками из колькиного класса, я вспомнил эти слова. Неужели же пришли «разбираться?» Ну и друзья… Мне стало противно и, скажем прямо, довольно страшно.

– Это тебя, что ли, ждут?

Я и не заметил, что Генка стоит рядом и тоже глядит в окно. Отвечать не хотелось, я промолчал. Геральд хлопнул меня по плечу:

– Не ссы… Пошли, поговорим!

Снег хрустел и позванивал у нас под ногами. Генка шел в распахнутой куртке, в шапке набекрень. В зубах дымилась сигарета. Широко шагая и будто не видя никого перед собой, он врезался в группу мальчишек. Готовясь к схватке, я встал рядом с ним.

– Кого ждем?

Один из парней, самый рослый, криво усмехнулся и показал на меня пальцем:

– Еврейчика!

– Кого, кого? – переспросил Генка. Он придвинулся к парню вплотную и выпустил клуб дыма ему в лицо. Парень молча замотал головой.

– Что ж, давай… Кто еще?

Никто не тронулся с места, было очень тихо. Невысокий, даже щупленький на вид Генка, продолжая дымить, поглядывал то на одного, то на другого.

– Ну, так… – сказал Геральд. Он бросил сигарету, затоптал ее и ткнул в грудь все того же парня, который явно был здесь главарем (мои-то друзья давно уже стояли в сторонке и упорно глядели себе под ноги). – Может, желаешь быть голубем?

Ответом ему было гробовое молчание. Очевидно, все слышали о судьбе голубя Сокуры.

Генка помолчал еще немного, потом сплюнул парню под ноги.

– Валера, если кто тронет, скажешь. Пошли.

И мы вышли со двора, не оглядываясь.

* * *

С Колькой и с Эдемом мы, разумеется, вскоре помирились. Уж и не помню, как.

Глава 47. «Булк-булк» или день вкусной еды

– Где же она, эта чертова банка? Может, на другой полке?

Я стоял на стуле у полок на веранде, и поеживаясь от утреннего зимнего холода высматривал среди домашних консервов банку без крышки. Но пока глаза мои ее выискивали, воображение продолжало рисовать другую картину, придуманную еще ночью.

Этой тихой зимней ночью, когда весь наш дом, как и весь поселок «Юбилейный», как и весь Чирчик мирно спал, внезапно раздался оглушительный грохот… Он разбудил меня, но не совсем, скорее он вплелся в мои сонные грезы. «Стреляют… Война… Нет, – в танковом училище стреляют… Ученья.» И вот уже передо мной курсант-танкист. Наверно, он дремлет в танке, как и я в своей постели. Он спросонок спутал север с югом и, вместо голых холмов, пульнул по жилому району… По нашему! А снаряд угодил на наш двор и с грохотом разорвался! Надо утром посмотреть, сколько стекол разбито…

Не стану врать: эти сонные грезы возникли впервые не сегодняшней ночью. Мы с друзьями уже не раз воображали такое, но в гораздо более драматическом варианте. Снаряд попадает в наш дом. Начинается пожар. Стоны, крики. Воют сирены – скорая, милиция, пожарники… Вода тугими струями бъет из шлангов… А мы, мальчишки, не растерявшись, бросаемся спасать раненных. Мы пробираемся по лестницам сквозь густой дым, мы вышибаем двери квартир и в этом хаосе дыма и огня, наощупь разыскивая задыхающихся, беспомощных людей, выносим их на своих плечах.

Кстати, я думаю что о возможности такого происшествия – с опаской и вовсе не мечтая о подвигах – размышляли многие взрослые жители нашего города.

Хоть я и размечтался, глаза продолжали свою работу – и вот она, наконец, истинная виновница ночного грохота: банка без крышки. Нисколько она, между прочим, не «чертова банка», это мама так ее ругнула, посылая меня на поиски. Я же отношусь к банке гораздо более доброжелательно и нисколько ее не виню, наоборот: нормальная банка с вишневым вареньем и даже очень вкусным, только чуть-чуть подкисшим… Сейчас мы это проверим.

В таких экстренных случаях вполне можно обойтись пальцем, что я и делаю. Ложка совершенно не нужна, пальцем даже вкуснее… Взрослые притворяются, что этого не понимают – «что ты, пальцем, какое безобразие!». Сами, что ли, в детстве так не делали?

Все еще стоя на стуле, обняв холодную банку с вареньем и продолжая свое приятное занятие, я глядел в окно… Сладкое удивительно быстро согревает, мне теперь было тепло и хорошо…

Уже совсем рассвело. И в утреннем свете увидел я то, чем в наших краях полюбуешься не часто, потому что в Узбекистане снежная, очень холодная зима – редкость. Вчера было не холодно, снег выпал влажный, начал таять, но внезапно ударил мороз – и сейчас все деревья и кусты превратились в ледяные изваяния, покрылись твердой, прозрачной коркой… Тоненькие деревца даже прогнулись под этой тяжестью. Больно ли им? Не знаю… Но как красиво! А как только солнце появится, каждая веточка начнет переливатся, сверкать разноцветными, радужными огоньками, будто усеянная бриллиантами.

* * *

Но хорошенького понемножку – в банке уже заметно поубавилось варенья… Только я приготовился слезть со стула, как увидел, что с самой верхней полки выглядывает ручка небольшого чемоданчика. Тут я вспомнил, что чемоданчик этот лежит здесь с самого переезда в Чирчик и я давно уже собирался выяснить, что в нем, но потом забыл.

Мама еще не вышла на кухню, отец был в командировке… Я поставил на стул маленькую табуретку, влез и осторожно стянул чемоданчик. Усевшись с ним на полу, хоть и деревянном, но холодном, открывая тугие замочки, приподнимая крышку, я чувствовал себя кладоискателем: душа моя замирала…

И, кажется, не зря. Под крышкой мерцало что-то многоцветное, словно чемоданчик был наполнен драгоценными камнями. Ух ты! Да какими крупными!

Но счастливое заблуждение длилось долю секунды: в чемоданчике лежали не камни, а странные стеклянные предметы. Красные, желтые, зеленоватые, прозрачные, то прямые и короткие, то причудливо изогнутые, все они расширялись на одном из концов. Словом, это были какие-то необычные трубочки… А какие – это я понял минутой позже, увидев в чемодане бутылочку с резиновой штучкой, вроде детской клизмы, приделанной сбоку… Ах, так это же отцовские трубочки для аэрозоля, которыми он пользовался когда-то, очень давно, при атаках астмы – догадался я. Трубочки надевались на бутылку с аэрозолем и всовывались в рот, то – глубже, то – ближе… Как надевать трубочку, я не помнил, но сейчас попробуем…

Я выбрал трубочку поинтереснее и стал всовывать ее в горлышко бутылки. Кряк-к! – Ах я, медведь! Обломок стекла впился в палец. Так сильно, что пришлось бежать за йодом и бинтом…

Вернувшись, я начал прятать обломки поглубже и уже собирался поставить чемоданчик на место – знать, мол, ничего не знаю. Но на дне мелькнул край яркой книжной обложки – и любитель чтения оказался сильнее трусишки. Как ни странно, в отцовском чемоданчике лежала не книжка о баскетболе, а романы Джека Линдсея «Беглецы» и «Восстание на золотых приисках». Ну, от такого чтения я не мог отказаться! Чемодан отправился на верхнюю полку без книги…

– Как, ты еще здесь? Раздетый, без свитера? Ну-ка, сейчас же…

Это была мама. Она заглянула на веранду с кухни, повязывая фартук. Закрывая стеллаж, ставя стул на место, я уже слышал такие привычные, такие приятные, «мамины» звуки: как льется из крана вода, как чиркает спичка, как постукивает посуда.

– Что хочешь на завтрак?

– Яйца «булк-булк», – не колеблясь ответил я.

Яичница, приготовленная по маминому методу считалась чуть ли не лучшим семейным лакомством.

– Хорошо… Тогда быстро буди Эмму!

Ну, вот… Сейчас начнется самое интересное, то, на что я мог бы смотреть хоть сто раз, – а тут «буди Эмму»!

Я пулей влетел в спальню, потряс спящую сестренку: «на завтрак – «булк-булк»! Торопись, а то я сам все съем»! – и так же стремительно умчался. Я знал, что для Эммки этого достаточно: «булк-булк» она любила не меньше, чем я, а моего коварства опасалась всегда… Выбегая я услышал, как Эммка пискнула и спрыгнула с кровати.

А мама тем временем уже достала и всполоснула почерневший чугунный котелок с широким плоским дном и торчащими, как растопыренные уши, ручками – старый, надежный, служивший нам много лет. Протерев котелок насухо, мама поставила его на плиту и щедро налила на дно хлопкового масла. Чирнула спичка, голубоватые язычки пламени начали жадно лизать котелок. И пока он раскалялся, пока в нем нагревалось масло, мама быстро и ловко – она все так делала – нарезала на тахтаче репчатый лук и тоненькие его кружочки разложила по трем тарелочкам… А тут уже и масло стало достаточно горячим – маме откуда-то было точно известно, в какую секунду это произошло. Именно в эту секунду мама тюкнула яйцом по краю плиты и, раскрыв две половинки скорлупы, медленно-медленно вылила яйцо в масло… Только одно: каждую порцию «булк-булк» полагалось готовить отдельно…

Вот теперь уж следовало глядеть в котелок не отрываясь! «Пш-ш» – зашипело в котелке. Яйцо окунулось в масло. Оно опустилось на дно и начало подтанцовывать в этом прозрачном масляном озере… Да нет, наверное, в океане, потому что яйцо превратилось теперь в медузу с желтым глазом. Ее бесцветное шлейфообразное тело на глазах белело, на нем вздувались пузыри. А желтый глаз все выныривал, выныривал…

Мама схватила кафкир – так у нас называется половник – и, придерживая котелок за ушко, начала накатывать им на яйцо горячее масло – волну за волной. «Булк… Булк… Булк». Раз, второй, третий… Да, тут-то и возникал этот звук, который стал для нас названием любимого блюда! К тому же, он сопровождался глуховатым, но четким «Дзинг… Дзинг… Дзинг» – пением котелка, в стенки которого ударял кафкир. Очень мне жаль тех, кто никогда не слышал этого замечательного концерта! А что стало с медузиным желтым глазом! Он начал покрываться беловатой пленкой. Как бельмом. Эта пленка, сначала тонкая, после каждой новой волны масла становилась все толще и толще. Все более выпуклым, округлым и блестяще-белым становился бывший желтый глаз… Все! Булк-булк готов! Смочив водой ломтик мацы, мама кладет его на тарелку под лук, а поверх торжественно водружается и сам булк-булк. Гладкий, снежно-белый, ни одного коричневого пятнышка, то есть, нисколько не пережарен…

Первой его получает младшая – Эмма. Как вы, наверное, догадались, она уже давно явилась, сидит за столом и теперь алчно хватает тарелку, окинув меня взглядом победителя: зря, мол, ты надеялся съесть мою порцию!

«Ах, так? – думаю я. – Задаешься? Сейчас получишь свое…»

– А ты умывалась? – спрашиваю я самым невинным голосом.