Восход видит

– Но ведь правила придумываете вы. Нельзя исключить вероятность, что вы просто ошибаетесь.

– Не-ет, ты не понимаешь: ни одно физическое тело не может быть настолько хаотичным. Восход хаотичен нарочно.

Это было сказано с такой железобетонной убеждённостью, что я даже не попытался спорить. Тем более, мои мысли уже были заняты другим.

– Выходит, космонавты всё же вернулись домой… Что они рассказали?

– Многое. Они охотно пересказывали свой опыт, только никто ничего толком не понял. Насчёт некоторых аспектов их тщательно допросили…

Почему-то мне очень не понравилось, каким образом Наоми произнесла эти слова.

– Но подробные отчёты об этом уже более засекречены. Расспросишь подробнее у психологов нижних уровней, когда тебя повысят. Если честно, всё, чем мы занимаемся здесь, наверху, это просто наблюдения и описания, плюс сотрудничество с внешним миром. Настоящая наука, которой предстоит спасти человечество, творится в глубине. Там ты сможешь даже лично поговорить с участниками экспедиции, если, конечно, заслужишь доверие доктора Шпилляйтера.

– Было бы здо… Погоди, что?! – я аж подпрыгнул на удобном крутящемся стуле архива.

– Ну да! А ты думал, их просто-напросто отпустили гулять по Земле? Это ведь уже не те люди, пускай даже с идентичными телами и разумами. Восход прожевал их, переварил и слепил заново по невообразимой технологии. Мало ли, что он засунул в них! Может, эти люди – бомбы с часовым механизмом. Возможно, их вообще следовало уничтожить, но получаемая от них информация слишком ценна.

– Но они же столько перенесли… – возмущённо ответил я, в груди начинал закипать гнев, хотя я и понимал, что приятельница права с практической точки зрения, – можно сказать, они герои, а их тридцать лет держат в подвале, вместо того, чтобы отпустить к своим семьям! Близкие космонавтов, как и весь мир, считают их погибшими! Не такого отношения я бы ждал, если бы был героем Земли.

– Они знали, на что идут, Райто. И сейчас они продолжают работать на благо человечества: рассказывать всё, что узнали, заниматься исследованиями…

– Можешь ещё раз показать фотографии участников первой экспедиции? – попросил я. Смутная неоформленная тревога засела в мозгу, как заноза.

– Конечно. Можно даже открыть личные дела, а что? – Она оттеснила меня от клавиатуры и принялась вводить запрос.

– Один из космонавтов показался мне знакомым.

– Ты ведь понимаешь, что это невозможно? – усмехнулась она. – Тридцать лет назад тебя ещё на свете не было, а после этого они, по твоему собственному выражению, «сидели в подвале».

Но я уже не слушал её. На экране появилась фотография высокого мужчины, темноволосого, широкоплечего и улыбающегося. На вид ему было около тридцати трёх. Крупные руки сложены на толстой книге, скорее всего, «Тысяча и одной гипотезе о Восходе», крупные правильные черты лица сразу вызывают симпатию и доверие. Подпись возле фотографии гласила: «доктор Джозеф К. Твин. Родился в две тысячи двадцать восьмом году, ошибочно считался погибшим в две тысячи шестьдесят первом. Астрофизик, авророфизик. Возглавлял первую экспедицию к объекту „Восход“».

– Это… – проговорил я на вдохе, поперхнулся, хотел продолжить, но заставил себя умолкнуть. Какому психиатру хочется прослыть сумасшедшим? Что подумает Наоми, если я вот так возьму и выложу: «это никакой не доктор Джозеф К. Твин, это мистер Ричард Феникс, мой отец».

– Ты не знаешь, был ли у него брат? – невнятно спросил я, хотя был уверен, что даже близнецы не могут быть столь идентичными.

– Без понятия. Почитай биографию в личном деле. А если останутся вопросы, сможешь сам их ему задать, когда попадёшь вниз. Вот и дополнительная мотивация продвигаться по службе.

Столько потрясений и загадок за один день… Меня это мотивирует скорее зарыть голову в песок. Я поблагодарил Наоми за экскурсию и просвещение насчёт Восхода и наконец отправился в свой кабинет. Нужно было проанализировать кучу анкет о психологическом состоянии, которые заполнили все сотрудники центра. Конечно, основной мой профиль – психиатрия, а не клиническая психология, но, не буду скромничать, я довольно широкопрофильный специалист. А других в Айсберг и не берут.

Можно без преувеличения сказать, что этот комплекс – средоточие величайших умов нашего времени. Но, несмотря на высокий интеллект, некоторые из сотрудников, как я выяснил, не избавлены от суеверий. В разгар рабочего дня ко мне в кабинет аккуратно, почти робко постучались.

– Да-да, войдите. – Мой кабинет находился в медицинском отсеке десятого уровня, поэтому нужно было получить специальный талон, чтобы туда попасть. Так что я знал, что меня не отвлекут по пустякам: этого человека уже направили ко мне.

– Доктор Райто Феникс? – на всякий случай спросил низенький молодой человек в очках с тонкой оправой. Я узнал его: видел сегодня утром в обсерватории. Кажется, он делал ставку на то, что я скажу «где он?».

– Ну да, это я, Райто собственной персоной, не близнец и не самозванец, – ответил я, дружественно улыбнувшись. Но астроном, похоже, не оценил моего юмора.

– Да, конечно, меня же к вам направили. Но всё равно не шутите так.

– Простите. Присядьте на кушетку и расскажите, что вас беспокоит, – я извинился, так как опасался, что нарушил какое-то негласное правило Айсберга. Кушетка больше напоминала уютное кресло и была даже покрыта пледом. Вообще в помещении, в котором я принимал пациентов, было много разных мелочей, и обстановка получалась даже более домашняя и расслабляющая, чем в моей жилой комнате. В принципе, вполне логично, раз сюда приходят те, кому Айсберг особенно действует на нервы.

– «Доктор» перед вашим именем означает только то, что вы врач, или вы уже и докторскую защитили? – вдруг спросил он.

– Я… Нет, я кандидат наук, но ещё не доктор.

– И всё же, вы уже в Айсберге… Сколько вам лет, если можно спросить?

– Двадцать восемь, – я не показывал лёгкое раздражение, которое у меня начал вызывать этот человек. Как говорится, обычно вопросы задаю я, но я не дал ему ввести меня в замешательство, догадавшись о предпосылке вопроса: – вы сомневаетесь в моей компетенции?

Маленький человек помолчал. По моим прикидкам он был ниже почти на голову и субтильнее, хотя я и сам ростом и телосложением пошёл не в отца. А вот возраст при первой встрече я определил неверно: в бодром белом свете обсерватории астроном показался мне совсем молодым парнем, но теперь я понимал: он старше меня на несколько лет.

– Просто мне очень тревожно, доктор, – вздохнул посетитель. Из голоса исчезли намёки на напористость, – я немного почитал о вас в сводке о сотрудниках. Ваша основная работа посвящена снам?

– Ну, не совсем снам, а физиологическим и биоэлектрическим процессам в коре больших полушарий в некоторых фазах сна и способам их медикаментозной…

– Мне в последние дни снятся очень странные сны, – медленно и тихо проговорил он, явно не слушая. Да что я ему, толкователь? Хотя во время рассказа о сне я куда больше узнаю о том, что его беспокоит, по интонациям и его собственным комментариям, попыткам истолкования.

– Это и есть то, на что вы жалуетесь?

– Да.

– Отлично, тогда заполните небольшую анкету и начинайте рассказывать.

Он откинулся на кушетку, снял очки и положил на столик рядом. Задумчиво потёр переносицу. Я вывел на небольшой экран у кресла электронную анкету, пациент заполнил своё имя и некоторые личные данные. Далее последовали вопросы о примерной средней длительности сна в сутки, проблемах при засыпании и подъёме, прерывистости ночного сна, принимаемых лекарствах, пристрастии к алкоголю и прочее в этом духе. И, наконец, мужчина начал подробно, с паузами пересказывать мне свои сны. Иногда ему трудно было формулировать образы словами, он что-то изображал пальцами в воздухе и болезненно хмурился. Это не было озвучено, но я догадался, что он подозревает в качестве причины снов влияние Восхода.

– На каком уровне вы живёте? – спросил я во время очередной напряжённой паузы.

– Уровне? – он словно всплыл из неглубокого транса. – Двадцатый.

– Угу, – важно кивнул я, – тогда, разумеется, исключены любые причины, связанные с воздействием извне.

При этих словах он шумно выдохнул.

– Но мне рассказывать до конца?

– Да, разумеется.

Выговориться ему уж точно не помешает. Меня проинструктировали по поводу любых проявлений, напоминающих влияние Восхода, и если кратко, инструкции сводились вот к чему: сообщать обо всём хоть немного подозрительном. Поэтому я, разумеется, составлю отчёт, а также прогоню все подробности его снов через специальную нейросеть, определяющую ВВВ – «вероятность воздействия восхода». Но я решил напрасно не беспокоить беднягу: то, что мне пришлось выслушивать, не тянуло даже на сюжет для моих собственных галлюцинаций, что уж говорить о грёзах, насланных могущественным внепланетным разумом. Боже, просто унылый побочный продукт подсознания перетрудившегося научного работника…

– …А эти лягушата…

– Младенцы-лягушки, доктор. Они были не детёнышами лягушек, а именно человеческими младенцами с чертами взрослой лягушки.

– Допустим. Они смеялись презрительно или скорее вызывающе?

– Думаю, всё-таки презрительно. И знаете, как-то театрально, что ли.

– Окей, – я записал очередную бессмысленную подробность, нужную исключительно для ВВВ-нейросети.