Восход видит

– Первые три?! – воскликнул я, постепенно осознавая, что это значит. – Сколько ж их всего?!

На, казалось бы, такой базовый вопрос у Наоми не нашлось однозначного ответа.

– Явно больше девяноста девяти, – усмехнулась она, – ниже тридцатого рядовые сотрудники не живут. Потом жилье снова возобновляется в семидесятых для более привилегированных и посвящённых. Жилые отсеки для всяких легендарных личностей располагаются там где-то после сотого, почти в самом низу.

– А ты сама была там?

– Я здесь всего два года, – ответила Наоми, помотав головой, – сама работаю, в основном, на тридцать пятом, он в зоне верхних лабораторий. Или поднимаюсь в купол, в обсерваторию. Глубже шестидесятого не спускалась ещё ни разу. Но, возможно, меня скоро переведут в жилую зону на семидесятых. Блин, рассказала. Не хотела же, вдруг сглажу.

Буква после трёхзначного числа в коде означала один из четырёх секторов – северный, восточный, южный или западный. Мы вошли в лифт, который спускался в мой восточный сектор. Он выглядел внутри вполне обычно, как и в любой высотке. Кнопки там были только до тридцати, поэтому я так и не ответил себе на вопрос: «какого размера Айсберг». Хорошо, что моя комната находится в том же сегменте, что и у Наоми, и всего на три этажа выше. Ещё хорошо, что я успел устроиться на работу в этом году до того, как её перевели ниже, а значит, мы сможем даже есть в одной столовке. А также…

– Хорошо, что у вас можно выйти на любом этаже, а не только на своём, как в некоторых отелях, – озвучил я свои мысли.

– О, это ещё цветочки. У нас только кажется, что дисциплина железная. То есть в некоторых аспектах она действительно такая, но вообще мы свободные, как хиппи, веришь, нет?

– Скорее, нет, – ответил я, хотя не был уверен, что это вопрос. Я вспомнил вступительные испытания, въедливых охранников на КПП, голограмму герра Шпилляйтера, у которого даже раз в полгода не находится времени, чтобы выйти самому поболтать с новичками.

«Ноль девятнадцать, В, девятнадцать, сорок два точка ноль. Ноль девятнадцать, В, девятнадцать, сорок два точка ноль», – повторял я код со своего пропуска. Лифт увозил нас всё дальше от поверхности, и одновременно с тянущим чувством падения в животе меня обволакивал неопределённый липкий страх.

Глава 2. Лимб

Я бы даже удивился и разочаровался, если бы первая ночь в Айсберге обошлась без странного сна. Заснул я на удивление быстро, утомлённый тревогами. Но среди ночи подскочил с колотящимся сердцем: меня разбудил гром и стук веток по крыше, будто сама ночь пытается ворваться в комнату. Ну, какой здесь может быть гром, какие ветки? Я прекрасно помнил, что наконец-то попал в Айсберг и нахожусь на девятнадцатом этаже под поверхностью земли, поэтому сразу понял, что это сон.

Место было знакомым, и я знал с точностью до последнего слова, что сейчас произойдёт, хотя наяву этот эпизод редко всплывал в моей памяти. Я ещё совсем малыш, и мы живём в доме маминых родителей в Японии. Мамы нет дома: она медсестра и сегодня работает в ночную смену. Крыша традиционного японского дома кажется тонкой и непрочной, как рисовая бумага, и я вздрагиваю при каждой вспышке молнии, что озаряет просторную пустую комнату, съёживаюсь на своём татами и натягиваю на голову одеяло. Услышав мои всхлипы, отец пришёл в комнату. Я бы и сам пошёл к нему, если бы испугался её хоть чуть-чуть сильнее.

– Боишься грозы? – спросил он, опускаясь на колени возле моей постели. Мне было немного неловко из-за того, что я разбудил родителя посреди ночи. Тем более, при взгляде на рослую широкоплечую фигуру отца и его спокойное умное лицо (казалось, он легко может найти ответ на любой вопрос), мой страх сразу стал отступать.

– Я боюсь ночи, – тихо ответил я, доверчиво хватаясь обеими ручонками за его большую сильную руку.

– Ночь страшна, Райто, это верно, – серьёзно ответил он, слегка нахмурив густые чёрные брови, – и она всегда кажется длиннее, чем на самом деле.

– И что же делать? – просил я.

– Можно пойти на восток, чтобы побыстрее увидеть солнце, – он по-доброму усмехнулся, – но можно и стоять на месте или идти на запад: не так важно, что ты делаешь, ведь каждое мгновение приближает тебя к восходу.

Дальше события сна разошлись с реальностью: на самом деле папа сидел на полу возле татами, держал меня за руку, а второй гладил по голове, пока я не уснул, что, конечно, произошло задолго до рассвета. А во сне солнце взошло сразу же, словно за всеми четырьмя тонкими стенами одновременно, хотя некоторые из них были внутренними.

«К восходу… Приближает тебя к восходу. Тебя к… Приближает к восходу. К восходу…» – Мягко рокочущие слова накатывали друг на друга, словно волны, бежали наперегонки, приближаясь и разрастаясь. Свет тоже разрастался: за стенами, внутри комнаты, в глазах отца и во мне самом. Я чувствовал его жар в животе, в голове, в глотке…

Проснувшись по-настоящему, я ощущал это тепло ещё несколько секунд где-то у себя под кожей, а во рту стоял острый вкус, будто я зажевал перца Чили. К счастью, всё прошло, стоило только выпить стакан воды. В первый день нам великодушно дали отоспаться, а уж потом приходить представляться и знакомиться, так что я чувствовал себя (о чудо!) вполне отдохнувшим. Лёгкая эйфория охватила меня с самого пробуждения, ещё до того как я принял таблетки, по привычке сделав это скрытно. В комнате было пока не особо уютно: кремовые стены, пружинистые плитки из непонятного материала на полу, белая ванная. Разумеется, никакого дерева – разве что имитация, ведь нельзя допустить в Айсберге пожара. Окно изображает экран с подоконником. Ничего, скоро я украшу комнату всякими безделушками, повешу на экран занавески, может, даже раздобуду коврик. Парень в зеркале с миндалевидным разрезом глаз и всклокоченными чёрными волосами выглядел даже сносным. Особенно, если смотреть без очков.

– Ты офигенный! – сказал я ему, театрально тыкнув пальцем в отражение и состроив подобие улыбки. Оно, разумеется, ответило тем же. Интересно, чем тут кормят? И смогу ли я самостоятельно добраться до столовой? Вчера Наоми проводила меня до самой двери комнаты, зато всё объяснила: цифры, написанные после буквы, которая обозначает сектор (северный, восточный, южный или западный) – это номер комнаты, в которой ты живёшь. Получается, Айсберг похож на гигантскую стопку таблеток, постепенно сужающуюся книзу, а затем, по слухам, разветвляющуюся и переходящую в сеть запутанных тоннелей. Некоторые уровни-таблетки полностью занимали лаборатории, фабрики и полигоны. Некоторые, более тонкие, были наглухо залиты различными изоляционными материалами: бетоном, бакелитом, даже металлом, и только шахты лифта пронизывали их. Да, не очень-то экономно, но нужно ведь спрятать от Восхода разработки против него самого.

В жилых уровнях комнаты располагались по периметру (поэтому имели не совсем квадратную форму) и все выходили в общий круговой коридор. Сплошной ряд входных дверей прерывали входы в четыре лифта, которые приходились на центры секторов. Обширное пространство в центре делилось на четыре части: столовую, сад с живыми растениями и журчащими водоёмами, выполнявший роль комнаты отдыха, тренажёрный зал и опять же что-то полезное: например, лабораторию. Столовая, комната отдыха и тренажёрка были высокими помещениями, объединяющими три этажа, чтобы у подземных жителей не развилась агорафобия.

Последнее число кода на карточке, обычно дробное, это код твоей специальности. Например, мои «сорок два точка ноль» означали психиатра. Нас было не так много в Айсберге, я единственный, кто работал на верхних уровнях. В мои обязанности входило не только лечить и консультировать тех, у кого возникли явные проблемы, но и просто опрашивать сотрудников об их состоянии и настроении. Форма одежды для меня предполагалась достаточно свободная: «белый верх, тёмный низ», если, конечно, меня не понесёт в какое-нибудь специальное помещение. Я надел белую рубашку, которых захватил в Айсберг целых семь, чтобы точно не испытывать недостатка, строгие узкие чёрные брюки и даже галстук: хоть в первый-то день нужно изобразить из себя приличного человека.

Но наушники в уши всё же вставил. Здорово чувствовать себя не лошком с устаревшим плеером, а очень предусмотрительным человеком. Я не понимаю современную музыку, поэтому предпочитаю слушать классику, в основном, второй половины двадцатого века. Да уж, не думаю, что «The Beatles» могли представить себе, что их будут слушать в таком месте… Но это не помешает мне послушать мой любимый рок-н-ролл.

Через какую-то неделю я буду чувствовать себя в этом подземном королевстве как дома. Даже серый коридор, закругляющийся с обеих сторон, чтобы замкнуться где-то по другую сторону громадного комплекса, не заставил меня оробеть, а унылые белые лампы, круглые, как иллюминаторы, радовали не хуже новогодних огней. Я жил в восточном секторе, а значит, напротив сада, и стеклянная стена позволяла видеть сочную зелень неприхотливых суккулентов. На зелёных пуфиках и диванчиках среди клумб сидели люди и болтали, улыбаясь. Хотя в это время (рабочий день давно начался, а до обеденного перерыва ещё далеко) большинство были на своих рабочих местах. Я приветственно махал немногочисленным встречным и улыбался, невольно думая о том, что будто здороваюсь с черепахами в террариуме.

В какой-то момент двое людей, стоящих у огромного алоэ, не ответили мне на приветствие. Они внимательно всматривались куда-то мне за спину, в коридор. Я обернулся. Оказывается, двери, которые я прошёл несколько секунд назад и даже не заметил, были ещё одним лифтом. Интересно, куда ведёт шахта – на нижние уровни? И может ли им воспользоваться рядовой сотрудник?..

Из лифта как раз вышла группа людей в широких белых халатах, похожих на балахоны. Их было четверо, и они шли, окружая кольцом… Сначала я думал, что мне показалось. Да быть такого не… Я на всякий случай вынул один наушник, как будто это помогло бы узнать, не обманывает ли меня зрение. Между головами в медицинских шапочках, широкими спинами и ногами в бахилах двигалась тщедушная фигурка ребёнка. Пол сразу определить я не смог, но не было сомнений в том, что дитя абсолютно голое. Худая спина и ноги, волосы короткие и светлые, будто выбеленные, и благородное спокойствие стоика. Я не осмелился спросить, что происходит, потому что слишком оробел от странной торжественности этой процессии.

Проходя мимо меня, она не притормозила, и у меня возникла мысль о больших белых приведениях: ни одна из фигур в халатах даже глазом не повела. Зато ребёнок, точнее, девочка лет тринадцати, на мгновение показавшись полностью, взглянула мне прямо в глаза. Я вздрогнул, пронзённый взглядом двух серых льдинок. Показалось даже, что в коридоре стало чуть холоднее и темнее, а Ливерпульская четвёрка у меня в наушнике сбилась и заиграла уже не с таким энтузиазмом.

Девочка отвела глаза, и наваждение исчезло. Только тут я обратил внимание на тонкие трубки, выходящие у неё из основания затылка и возвращающиеся под кожу под левой лопаткой. Может, это андроид? Но я и представить не мог, что хоть где-то, даже в Айсберге, уже могут создавать таких реалистичных роботов. Я молча проводил процессию взглядом, пока последние люди в белом не скрылись за поворотом, и быстрым шагом преодолел оставшееся расстояние до столовой. Наоми говорила, что сегодня в первой половине дня специально взяла выходной, так что пусть и соизволит объяснить мне, что у них тут творится. Конечно, удобнее было бы ей позвонить, чтобы наверняка прийти в столовую в одно время. Но мобильные телефоны запрещены в Айсберге. Может, оно и к лучшему: хоть где-то можно отдохнуть от социальных сетей и бесконечных звонков.

В столовой было довольно оживлённо: как я знал, у большинства сотрудников Айсберга плавающий график. Это удобно, потому что помещения для отдыха никогда не пустуют, но и не бывают переполнены. Я спустился по полупрозрачным лесенкам вдоль стен, вызывавшим с непривычки лёгкое головокружение, с балкона под потолком на нижний ярус столовой. Взял посуду и подошёл к шведскому столу, который предлагал довольно большой выбор очень вкусной еды. Вспомнив сон о мамином доме в Японии, я взял себе салат из морской капусты, жареный тофу и сладкие роллы. Держа поднос, я стал озираться в поисках Наоми и издали заметил её густую кудрявую шевелюру. Подошёл и грохнул еду на стол немного громче, чем планировал. Двое собеседников Наоми Бёрнитолл, которые до этого о чём-то смеялись, с любопытством посмотрели на меня. Наверное, в Айсберге новое лицо – это уже развлечение.

– У вас там ребёнок, – без обиняков начал я.

– Привет, Райто. Подожди, что? Какой ещё ребёнок?

– Голый. Точнее, голая. Я встретил странных людей на своём этаже, которые вышли из лифта вместе с девочкой абсолютно без одежды.

– Ого, да ты везунчик! – Нахмурившаяся женщина снова улыбнулась во все тридцать два. – Первый день в Айсберге, ещё даже работать не начал, а уже встретил Аврору! Мы это считаем хорошей приметой.

– Аврору?! – почти вскричал я. Вообще-то я человек не очень эмоциональный, но меня просто поразил контраст между розовощёкой девушкой с горящими воодушевлением глазами, которую мы все видели по телевизору, и этим равнодушным усталым созданием… – Так это та самая?

– Да, наша надежда, наш ангел. Дева, что полетит навстречу Восходу.

– Чтобы собрать о нём инфу и помочь нам взорвать к чёрту эту хреновину, – встрял в разговор полноватый мужчина с бодрым холёным лицом. Его развязный английский натолкнул меня на мысль, что он американец. Да и небольшие бакенбарды и трёхдневная щетина делали из него настоящего ковбоя.

– Всё верно, Фрэнк. Её, наверное, вели на тренировки или процедуры.

– Но почему всё-таки она… – не сдавался я.

– Да что ты заладил «голая, голая». Что ты там не видел, – беззаботно рассмеялась Наоми, чем, признаюсь, немного меня шокировала, – ты же, как и все мы, проштудировал гору литературы о Восходе. Так что знаешь, какие шутки он творит с сознанием людей… Может, например, заставить тебя возомнить, что у тебя три руки или рост полкилометра. Большинство людей это шокирует и выводит из строя, поэтому Аврору тренируют не придавать значение своему телу и тому, что с ним происходит. Да что я тебе объясняю, Райто, ты же сам психиатр.

– О, вы наш новый психиатр? – живо поинтересовалась светловолосая женщина, сидящая по левую руку от меня.

– Ах да, я же вас не представила! – спохватилась Наоми. – Это Райто Феникс, «сорок два точка ноль» верхних уровней.

– Надеюсь, вы останетесь подольше, а то обычно мозгоправы у нас не задерживаются, – женщина слева хихикнула, будто рассказала шутку.

– Хотите сказать, меня скоро уволят? – удивился я.

– Вовсе нет! Наоборот повысят, отправят на более глубокие уровни. Видимо, там вы нужнее. У глубинных сотрудников такой стресс… Кстати, очень приятно, доктор Феникс. Меня зовут Эмма Лебен, я авроробиолог.

– Э… Изучаете жизнь Авроры? – глупо спросил я, на этот раз развеселив не только смешливую Эмму, но и всю компанию.

– Нет, я изучаю, как Восход влияет на различные организмы. Почти за тридцать лет, что мы его знаем, успела появиться и такая специальность. Жду не дождусь, когда Айсберг нанесёт финальный удар, и я смогу стать просто биологом! – я отметил, какой искренней и доверительной вдруг стала её интонация. Женщина запоздало протянула мне руку для рукопожатия и забыла отпустить, замечтавшись. – Уеду из этого общественного склепа куда-нибудь в Новую Зеландию, где только море и зелень, буду изучать коралловые рифы, а на досуге заниматься сёрфингом и…

– А моё имя Фрэнк Паудер, – встрял второй сосед Наоми, «ковбой», – я программист-робототехник, специализируюсь на системах самонаведения.

Он так крепко пожал мне руку, что моя бледная длань с тонкими пальцами болезненно хрустнула.