Любаша

– Ах, Любаша, это вы! – вскрикнула она с едва заметным лёгким укором, не решаясь выказать свои истинные чувства.

– И давно вы здесь стоите? – спросил мужчина, подозрительно глядя на Любашу.

– Только подошла, – невозмутимо ответила та. – Я ничего не слышала, если вас это беспокоит.

Алексей и Надежда обменялись взглядами, в которых читалось облегчение.

– Софья Алексеевна послала меня за вами, – пояснила Любаша.

Они снова посмотрели друг на друга. Но теперь в их глазах появилось сожаление, которое оба не смогли скрыть.

– Передайте маме, что мы скоро придём, – сказала Надежда. Ей явно хотелось ещё некоторое время побыть наедине со своим собеседником и высказать ему то, что осталось недоговорённым. Но вдруг она покраснела, словно её смутил понимающий взгляд Любаши, и передумала. – Впрочем, нет, подождите, мы уже идём. Правда, Алёша?

Мужчина не стал возражать.

– Как скажешь, так и будет, – сказал он, вставая со скамейки. – Я подчинюсь, как обычно.

У него было грустное лицо и словно вымученная улыбка. Желая скрыть своё разочарование, он склонил голову и по-военному щёлкнул каблуками.

– Позвольте вашу руку, сударыня!

Подыгрывая ему, Надежда присела в старомодном реверансе.

– Как вы галантны, сударь!

Она подала ему свою руку, и он помог ей выйти из беседки. Дальше, словно продолжая начатую игру, они пошли, взявшись за руки, как ходят дети или влюблённые. Любаша шла перед ними, не оборачиваясь, чтобы невзначай не вспугнуть их взглядом, как до этого – своим появлением.

Впрочем, у неё была и другая забота. Она смотрела по сторонам, надеясь увидеть сына, а иногда вполголоса окликала его.

– Олежка! Оленёнок! А-у! Ты где?

Любаша помнила, что в последний раз виделась с ним в гостиной, но, разговаривая с нежданно заявившейся Софьей Алексеевной, упустила из вида тот момент, когда он ушёл. И теперь она не знала, где может находиться её сын. Но на всякий случай искала его в саду.

– И куда, спрашивается, запропастился этот мальчишка? – вздыхая, говорила сама с собой Любаша. – И глаз от него нельзя отвести…

Софья Алексеевна не любила ждать и приучила всех в доме, что её распоряжения и даже прихоти должны выполняться молниеносно. Но Любаша слишком долго не возвращалась, а с нею и дочь с зятем. Раздражение вдовы постепенно перерастало в ярость. Устав стоять, она резко придвинула стул и присела за стол, сердитым жестом пригласив остальных последовать её примеру. Все понимали, что она в гневе и ищет, на кого бы его излить, поэтому не спешили принять это не совсем вежливое приглашение. Вспыльчивый характер Софьи Алексеевны им был хорошо известен. Не только Вера и Павел, близкие родственники, но даже Заманский предпочли бы сейчас оказаться как можно дальше и от этой комнаты, и от самой Софьи Алексеевны, чтобы дать ей время успокоиться и вернуться к доброму расположению духа. Но они понимали и то, что это невозможно, и только с тревогой переглядывались, не зная, какие неприятности их ожидают.

Но для начала Софья Алексеевна выместила зло на своей шляпке. Почти сорвав её с головы и бросив перед собой на стол, она сердито выдохнула:

– И кто только выдумал эти вуали – из-за них ничего не видно!

После чего вдова непоследовательно заявила:

– Нет, решено окончательно, завтра же прогоню её!

Шляпа никого не ввела в заблуждение, все поняли, кого Софья Алексеевна имела в виду. Павел и Вера весело переглянулись, а Заманский сочувственно вздохнул и произнёс:

– Но учтите, Софья Алексеевна, найти хорошую домработницу или гувернантку не так-то просто. Я это знаю по личному опыту.

Софья Алексеевна, не терпевшая, когда ей противоречили даже в мелочах, раздражённо спросила:

– Чего только вы не знаете, Иосиф Аристархович, хотела бы я знать?

Но Заманский и вида не показал, что обиделся на её тон, а просто с ловкостью фокусника, манипулирующего предметами, перевёл разговор в безопасную философскую плоскость.

– Ваша Любаша типичный продукт нашего времени. Она ничуть не лучше и не хуже многих других представителей своего поколения. Все они абсолютно лишены чувства благодарности и считают себя равными людям, которые дают им средства к существованию.

Софья Алексеевна радостно ухватилась за эту мысль и развила её в удобном для себя направлении.

– Потому что сами хозяева им многое позволяют, – почти торжествующе заявила она. – Как мой покойный муж этой самой Любаше…

Вера, пытаясь удержать её, с укоризной вскрикнула:

– Мама!

Но Софья Алексеевна даже не взглянула на неё, а Заманский грустно улыбнулся и сказал:

– Все-таки прав был Моисей, когда сорок лет водил евреев по пустыне. Он ждал, когда умрет последний из них, рожденный в египетском рабстве.

Софья Алексеевна с удивлением взглянула на него и почти рявкнула:

– Не вижу взаимосвязи!

– Ну как же? – развёл он руками с видом крайнего недоумения. – Всё очень просто. Пока будут живы те, кто родился при социализме, говорить о построении в нашей стране капиталистического общества – со всеми вытекающими отсюда общественными отношениями, – можно будет только с большими оговорками. Как показывает история, идеалы свободы, равенства и братства не так легко искоренить из голов, затуманенных «Марсельезой» и «Интернационалом»…

Однако Софья Алексеевна уже устала от этого разговора, и она не стала этого скрывать.

– Иосиф Аристархович, от ваших заумных речей у меня всегда начинает болеть голова, – заявила она, нимало не беспокоясь, какое впечатление произведут её слова. – Лучше причаливайте к этому столу и кидайте якорь. Прошу, прошу!

После этого она повернулась к дочери и зятю и тоном, не терпящим ослушания, приказала:

– Вера, Павел, а вы что мечетесь, как салаги при аварийной тревоге? Быстро за стол!

Никто не рискнул ей возразить. Едва все успели разместиться на стульях, вошли Надежда и Алексей, сопровождаемые Любашей.

Увидев их, Софья Алексеевна почти радостно воскликнула:

– А, вот и наши любители поэзии! Присаживайтесь рядом со своими благоверными.

И уже совсем другим тоном произнесла:

– Любаша, что стоишь как истукан? Налей всем вина!

Услышав это, Алексей поморщился.

– Вина? А нет ли на камбузе водки?

Софья Алексеевна сурово взглянула на него.