Любаша

– Водки не будет. Не забудь, пожалуйста, по какому поводу мы собрались за этим столом.

Алексей усмехнулся и, ничуть не испугавшись её сердитого тона, насмешливо произнёс:

– Я помню. Ещё не отряс кладбищенский прах со своих ног. Но покойному Андрею Олеговичу это бы вряд ли понравилось. Он-то сам любил водочку. Да под соленый огурчик!

Вдова нахмурилась. Только что возвратившееся к ней хорошее настроение снова начало портиться.

– Алексей, прекрати травить баланду! – приказала она. И, обведя взглядом остальных присутствующих, повелительно произнесла: – Вера, утихомирь своего мужа. А ты, Павел, вытри слёзы жене.

У Надежды и в самом деле катились слёзы по щекам. Услышав слова матери, она опустила голову, чтобы скрыть их. Слова Алексея произвели на присутствующих тягостное впечатление. Все молчали, не зная, как реагировать на них. Только Павел в привычной для себя шутовской манере произнёс:

– Будьте покойны, Софья Алексеевна, отдраю её глазки до солнечных зайчиков, как медную рынду на судне!

Однако никто не улыбнулся над его шуткой. Софья Алексеевна осадила его взглядом и примирительно произнесла:

– Сегодня за этим столом не должно быть страдающих лиц. Мы поминаем Кичатова. А он любил веселую компанию, не выносил нытья и меланхолии.

– Лично я не против, – заметил Алексей. – Я ведь как раз об этом и говорил, разве нет?

Но его никто не поддержал. Даже обычно кроткая и всепрощающая Надежда взглянула на него с укоризной. А во взгляде жены было столько ненависти, что если бы Алексей заметил его, то встревожился бы. Однако он смотрел только на Надю, и только её взгляд заставил его замолчать.

А вдова, словно не услышав Алексея, продолжала:

– И сегодня я хочу воздать Кичатову должное. Поэтому мы не будем рыдать и рвать волосы на голове. Мы проводим его в последний путь с грустной улыбкой на губах, но не более того.

Надежда привстала на стуле, словно прилежная ученица, которая хочет привлечь к себе внимание учителя, и тихо произнесла:

– Мама, я хочу прочитать в память о папе стихотворение…

Однако Софья Алексеевна отмахнулась от неё.

– Если можно, то позже, – сказала она равнодушно. – А сейчас мы просто выпьем по бокалу вина и помянем твоего отца минутой молчания.

Надежда смутилась и не стала настаивать. Видя её разочарование, Алексей снова не сдержался и с вызовом выкрикнул:

– А я бы хотел послушать!

Но остальные промолчали. А Софья Алексеевна, недовольно поморщившись, сказала, не скрывая своего раздражения:

– А я бы хотела, чтобы ты выпил минеральную воду вместо вина. Но не всегда и не все наши желания осуществимы. Увы!

Глава 4

После того, как все выпили, подчиняясь неумолимому желанию Софьи Алексеевны, голоса в гостиной стихли. Каждый думал о своём, невольно вспоминая Кичатова и события прошлых лет, связанные с ним.

Наступившая тишина обманула мальчика, притаившегося под столом, и придала ему решимости. Он осмелел и, встав на четвереньки, начал осторожно пробираться по направлению к двери, нижний край которой был виден ему из-под свисающей скатерти.

Путешествие по лабиринту Минотавра могло показаться увеселительной прогулкой в сравнении с этим.

Иногда мальчик задевал чьи-то ноги, и тогда сердечко его начинало учащённо биться от предчувствия, что его обнаружат. Он останавливался, пережидая, а затем двигался дальше. Это был долгий, полный опасностей путь, целью которого было обрести свободу, и, несмотря на свой страх, мальчик намеревался пройти его до конца. Он ругал себя за то, что ушёл из сада, где было скучно, но зато ничто ему не грозило. А собственная комната, ещё недавно казавшаяся наказанием, теперь выглядела райским уголком, где его ждали любимые игрушки, покой и радость.

Но его странствие под столом имело непредсказуемые последствия, о которых он даже не догадывался.

Почувствовав чьё-то прикосновение к своей ноге, Надежда вздрогнула и досадой тихо произнесла:

– Павел, пожалуйста, оставь меня!

Юрков удивлённо посмотрел на неё.

– О чём это ты, жёнушка?

Она брезгливо поморщилась.

– Убери свои руки, я прошу тебя!

Ничего не понимающий мужчина оскорбился не из-за её слов, а из-за тона, которым те были произнесены.

– Ну, извини! – с обидой сказал он. И обратился к сидевшему напротив Мышкину. – Алексей, ты не займёшь мне свои руки?

– Это еще зачем? – поразился тот нелепому вопросу.

Юрков криво усмехнулся.

– Может быть, они понравятся моей жене больше, чем мои.

Тусклые до этого глаза Алексея сверкнули, и он процедил сквозь зубы:

– Шут гороховый!

Лицо Надежды, слышавшей их разговор, вспыхнуло, а затем побледнело.

– Прекрати, я умоляю тебя! – тихо произнесла она.

Было непонятно, кому эти слова адресованы – Павлу или Алексею. Но замолчали оба, наклонив головы к тарелкам, чтобы не выдать свои чувства взглядами…

А мальчик под столом, пробираясь дальше, наступил коленом на ногу Мышкина. Подумав, что это Вера, услышавшая их с Павлом перепалку, пытается его остановить, он разозлился. Бросив на жену неприязненный взгляд, Алексей почти грубо сказал:

– Вера, это неприлично!

– Что это? – не поняла она.

Но Мышкин не мог долго сердиться. Гневная вспышка лишила его сил, и он, чувствуя себя бесконечно усталым, промолчал, прикрыв глаза. Не дождавшись ответа, Вера яростно прошипела ему в ухо, чтобы её никто не слышал:

– Тряпка! Жалкое ничтожество!

Мышкин изумлённо посмотрел на неё.

– Какая муха тебя укусила?!