Врата вечности

– Теперь ты обязан своей жизнью мне, – произнес Вейж. – Не забывай об этом.

– Да, мой повелитель, – ответил, падая перед ним на колени, Кианг. – Отныне моя жизнь принадлежит тебе.

– Встань, – приказал Вейж. – Но запомни на будущее – не отдавай никаких приказов, не согласовав их предварительно со мной.

Кианг, начавший подниматься с колен, снова упал на землю.

– Чем я вызвал твой гнев, мой повелитель? – со страхом спросил он.

– Ты напрасно позволил Ганбаатару убить себя. Одним воином в моей армии стало меньше. А она и так немногочисленна.

– Это не так, мой повелитель,– осмелился возразить Кианг. – То, что ты видишь перед собой – всего лишь жалкая часть великой армии. Остальные ждут приказа, чтобы появиться перед тобой. Они находятся глубоко под землей в ожидании часа, когда понадобятся тебе.

Глаза Вейжа радостно блеснули. Он не ожидал такого подарка судьбы. Люди вели раскопки терракотовой армии уже более пяти десятилетий. Но нашли только восемь тысяч глиняных скульптур. Теперь Вейж мог оставить их на том же месте, а на Берлин повести других воинов, причем столько, сколько ему могло понадобиться. Не победить Джеррика, имея такую армию, было невозможно.

– Мне нужно десять тысяч воинов для будущего сражения, – сказал Вейж. – Остальные пусть пока остаются в резерве. Но будут готовы выступить, как только я отдам приказ.

– Есть, мой повелитель, – ответил Кианг, покорно склонив голову.

По его знаку через расщелину в земле начали выходить колонны воинов, вооруженные луками, копьями, алебардами и небольшими округлыми щитами с кинжалом в центре. Они были в железных панцирях, надетых поверх халатов бело-серого цвета, которые доходили им до колен, в штанах, состоявших из двух отдельных штанин, закреплявшихся на поясе, и в светлых кожаных туфлях. За ними двинулись всадники в латах и с длинными мечами или копьями, которые они держали в правой руке. Воинов было много, очень много, вскоре они заполнили всю местность, насколько Вейж мог обозревать из колесницы.

– Сколько армии потребуется времени на то, чтобы дойти до Берлина? – спросил Вейж, пресытившись созерцанием.

Ответ удовлетворил его.

Глава 25

Лейтенант Дэвид Джеймз слыл в Национальном Центральном Бюро Интерпола вольнодумцем. Расследуя преступления, он редко шел по проторенному до него тысячами сослуживцев пути, и еще реже следовал славным вековым традициям Скотленд-Ярда. Зато охотно применял собственные дедуктивные методы расследования, вызывавшие осуждение вышестоящего начальства. Дэвид Джеймз начинал с гипотезы, которую считал верной, а затем собирал данные, подтверждающие или опровергающие эту гипотезу. Сам лейтенант называл это «переходом от общего к частному». Но поскольку он все-таки довольно часто находил преступников, пусть и окольными путями, то ему до поры до времени прощали подобное вольнодумство. Однако старались при каждом удобном случае подкинуть такие дела, в которых проще простого было расписаться в собственном бессилии и записать их в разряд безнадёжных в плане раскрытия, или, говоря на полицейском жаргоне, «висяков».

Именно это, по мнению лейтенанта Джеймза, и послужило причиной того, что ему поручили дело об исчезновении студента Альфреда Борисоффа в кампусе Royal Holloway university. Но не в знак признания его заслуг следователя, как он хотел бы думать, а в наказание.

Главное, что настораживало Дэвида Джеймза в этом деле, было то, что единственный родственник юноши, его дед, даже не заявил об исчезновении внука. Об этом сообщила девушка студента по имени Оливия, назвавшаяся его невестой. Но лейтенанту было хорошо известно, что иногда буквально на пороге церкви пересматривают свой взгляд на предстоящее бракосочетание не только невесты, но и женихи. И они действительно пропадают, но только из поля зрения будущих супругов. А потом находятся, порой на другом конце света, невредимые, счастливые и довольные тем, что избежали тяготившего их супружества.

Так что, возможно, юноша просто сбежал. Но попробуй сказать об этом его невесте! Во всяком случае, лейтенант Джеймз не рискнул бы. Но верно и то, что он не стал бы даже браться за это дело, если бы его не попросил лично Оливер Стоун, когда-то бывший его начальником и первым учителем в полицейской науке. Дэвид Джеймз искренне уважал этого человека, и, кроме того, считал, что многим ему обязан, и только поэтому согласился.

Впрочем, это не помешало ему, как истинному профессионалу, довольно быстро разобраться в ситуации и наметить пути, по которым должно было пойти расследование. Во-первых, он собирался встретиться с дедом юноши, неким Фергюсом, который жил на каком-то острове вблизи берегов Шотландии. И, во-вторых, ему надо было найти неизвестного франта, который в день исчезновения юноши сначала приставал к его девушке, а затем, во время ланча, оказался в одном ресторанчике с ними. Нельзя было исключить версию, что он следил за молодыми людьми, причем причин могло быть как минимум две. Это или внезапно вспыхнувшая страсть, или… Лейтенант Джеймз даже не стал предполагать, что могло скрываться за этим «или», поскольку эта версия показалась ему мертворожденной.

Встреча с дедом юноши обещала быть намного результативнее. Как лейтенанту Джеймзу довольно быстро удалось узнать, Фергюс был богат. Очень богат. Поэтому юношу могли украсть, чтобы потом потребовать выкуп. И в этом случае молчание деда легко объяснялось – преступники предупредили его, что если он обратится в полицию, то внука убьют.

Однако в глубине души лейтенант Джеймз почти не сомневался, что когда он окажется на этом острове, то встретит там не только деда, но и внука, которого Фергюс заботливо спрятал под свое крылышко, уберегая от неприятностей. И, говоря откровенно, лейтенант Джеймз не осудил бы его. Большей неприятности, чем неудачно жениться, он не мог себе представить. Сам он однажды уже был женат. И не питал иллюзий в отношении женщин, даже таких юных и красивых, как эта Оливия.

Но остров Эйлин-Мор, где жил Фергюс, был очень далеко. Поэтому лейтенант Джеймз сначала отправился в аэропорт Хитроу, располагавшийся в двадцати минутах езды от кампуса. Затем, он намеревался проехаться в аэропорт Гэтвик, который находился на расстоянии сорока пяти минут. Он не рассчитывал на удачу, и делал это только для успокоения совести.

Но лейтенанту Джеймзу повезло. Уже в Хитроу одна из служащих аэропорта вспомнила мужчину, подходящего под описание Оливии. Он приставал к ней с непристойными предложениями, заявила девушка, работавшая в тот день за стойкой регистрации билетов.

– Да, он был в шикарном дорогом костюме и велюровой шляпе стоимостью в мое месячное жалованье, – возмущенно сказала она. – Но это не дает ему повода так обращаться с женщинами. Мы не все легкодоступны! Мне показалось, что он был готов запустить свою руку мне под юбку. Я уже собиралась вызвать охранника, но он, услышав мое предупреждение, ушел.

– А куда он направился, вы не заметили? – на всякий случай спросил лейтенант Джеймз.

– Посадка на его рейс уже заканчивалась, и он прошел в VIP-зал, – неожиданно ответила девушка. – Он улетал в Берлин. Если вам надо, я даже могу назвать его имя и берлинский адрес. Меня его поведение так возмутило, что я запомнила. И даже смогу его опознать, если вам, лейтенант, понадобится.

Девушка явно пылала жаждой мести. И Дэвиду Джеймзу пришлось заверить ее, что когда он задержит этого наглеца, то устроит им очную ставку.

– Буду рада помочь вам, лейтенант, – улыбнулась девушка. – И, кстати, меня зовут Эмилия!

Но лейтенант Джеймз, пробормотав что-то невразумительное, поскорее отошел от нее. Он уже получил все, что хотел, а девушка, высокая худая блондинка с малозаметной грудью, была не в его вкусе. Дэвид Джеймз не понимал, что в ней нашел франт, которого он разыскивал.

Лететь в Берлин Дэвиду Джеймзу хотелось не больше, чем в Эдинбург, чтобы оттуда добираться до острова, где жил дед юноши. Поэтому он решил положиться на судьбу. И подкинуть монетку. Орел будет означать Берлин, решка – остров Эйлин-Мор.

Дэвид Джеймз отыскал в кармане невесть как попавший туда пенни с портретом королевы Елизаветы II и подкинул его. Поймал, прикрыл ладонью, дунул в щель между большими пальцами и поднял ладонь. На него с укоризной смотрела королева. Лейтенанту показалось, что корона на ее голове немного сдвинулась набок.

– Простите, ваше величество, – виновато произнес Дэвид Джеймз, торопливо опуская пенни обратно в карман.

Уже через час он садился в самолет, улетавший в Берлин.

И только когда самолет оторвался от взлетной полосы, лейтенант Джеймз вспомнил, что по инструкции он был обязан сообщить о своем решении вышестоящему начальнику. И взять с собой напарника, который в случае необходимости мог бы прикрыть его спину.

– Ты опять проявил вольнодумство старина, – попенял сам себе Дэвид Джеймз. – И будешь в очередной раз наказан.

Он выглянул в окошко иллюминатора. Земля была уже далеко внизу.

– Но ведь прыгать с самолета ты не будешь, не правда ли? – спросил он снова самого себя. – И позвонить начальству не получится, мобильный телефон ты отключил по приказу милой девушки-стюардессы. А если говорить о напарнике, то зачем он тебе нужен? Чтобы напугать несчастного Дон-Жуана, который бросается на первую встречную юбку? Он и без этого обмочит свои штаны, когда увидит твое полицейское удостоверение. Так в чем дело? Лети и ни о чем не беспокойся. Начнешь беспокоиться, когда вернешься в Лондон.

В очередной раз успокоив совесть, с которой он часто вел подобные диалоги, Дэвид Джеймз откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он хотел немного поспать, чтобы в Берлине не клевать носом и не произвести на мужчину, с которым ему предстояло встретиться, невыгодного впечатления. В конце концов, это бросило бы тень на репутацию Интерпола, который лейтенант Джеймз будет представлять. Его совесть, по всей видимости, с гордостью носившая полицейский жетон, настаивала на этом, и он не смог отказать.

Последовавшие за этим полтора часа полета Дэвид Джеймз ничем не тревожил свою совесть. Он безмятежно похрапывал своим мясистым носом, неловко запрокинув голову на спинку кресла. Кресла в эконом-классе были маловаты для его двухметрового массивного тела, но с этим лейтенант уже давно смирился.

Берлин встретил Дэвида Джеймза неприветливо, частой мелкой моросью.

– И надо было для этого лететь из Лондона, – недовольно ворчал он, спеша на стоянку такси. – Влаги мне и там хватало.

В такси, отряхиваясь и брезгливо ежась, словно огромный кот, только что выбравшийся из лужи, он назвал адрес:

– Oranienburger strasse!

– O-burger? – с удивлением переспросил водитель. Он даже повернул голову, как будто желая лучше рассмотреть пассажира, который сначала показался ему не только респектабельным, но и очень порядочным человеком. И совсем не похожим на того, кто мог бы заинтересоваться одним из самых злачных мест Берлина.

Oranienburger strasse была хорошо известна местным жителям тем, что с наступлением сумерек эта обычная днем улица внезапно преображалась и становилась сосредоточием порока. Она была признанным центром берлинской проституции. Жрицы любви чувствовали себя здесь как дома и не обременяли свои тела излишней одеждой, не опасаясь даже полицейских, которые патрулировали эту улицу по ночам. Многие девушки, зарабатывающие на жизнь проституцией, которая в Германии официально разрешена, могли по первому требованию предъявить лицензию на занятие этого рода деятельностью. Поэтому стражей порядка они не боялись. Единственное, что они обходили стороной, так это здание синагоги, которая считалась одной из достопримечательностей Oranienburger strasse наряду с Тахелесом, самым известным берлинским арт-центром.

Но Дэвид Джеймз не знал этого. Как и того, что в Берлине были еще две Oranienburger strasse, но вполне добропорядочные, как истинные германские бюргеры. Поэтому на вопрос водителя такси он раздраженно ответил:

– Я что, так ужасно говорю по-немецки?

И его доставили на имеющую дурную репутацию Oranienburger strasse, которую, чтобы отличить ее от двух других, в Берлине презрительно называли O-burger.

Однако Дэвид Джеймз не ошибся. Именно на этой улице находился дом, в котором жил Филипп Леруа. Так звали мужчину, который мог оказаться либо подозреваемым, либо свидетелем по делу об исчезновении или похищении юноши-студента. Лейтенант еще не решил для себя, в какую категорию занести ловеласа, как и то, как классифицировать само дело.

Филипп Леруа снимал квартиру в доме, расположенном неподалеку от синагоги. Дэвид Джеймз мимоходом отметил это. Это могло говорить в пользу мужчины. Если, конечно, он был еврей. Однако, чтобы знать наверняка, надо было с ним познакомиться.