– Какие, нахер, «Игры…»?!.. – заворчал Глеб. – «Голод». Фильм про лидера ирландской республиканской армии, который заморил себя голодом в тюрьме.
– Про иракского лидера? Ммм… Интересно, – покачивая головой и продолжая читать, сказала Стальская.
– Блин, отвали со своими иранскими лидерами, глухая тетеря… – прошипел Глеб, взглядом подгоняя Джессику.
Я тоже порядком проголодался. Конфеты, казалось, только усилили чувство пустоты в желудке. Вообще-то я чувствовал себя нехорошо, какое-то обезвоживание, что-ли.
– Это тот фильм с Фасбиндером в главной роли? – чтобы отвлечься от своего плохого состояния здоровья спросил я у Глеба.
Глеб с гримасой отчаяния посмотрел на меня, как будто ничего не понимая, спустя несколько секунд ответил:
– Да-да, этот самый фильм.
Лицо Стальского отразило боль и страдания. У меня в животе в этот миг сильно кольнуло.
– А-а, ч-ч-чёрт!.. – прошептал я.
Со стороны интерната, несмотря на поздний час, раздался звук тяжёлой строительной техники.
– Опять эти дятлы! – заорал Глеб, так что все, кроме Марты вздрогнули.
Не меняя позы, Марта сказала:
– Точно! Опять эти дятлы!
Долю секунды я удивлялся, потом почувствовал солидарность со Стальскими и отчаянное негодование по поводу того, что нас беспокоят этими звуками. А, почти задыхаясь от злости, зашипел:
– Опять эти… эти… дятлы!..
Здесь происходило какое-то безумие, но причина от меня ускользала; меня затошнило, а потом сразу перестало тошнить.
– Хотя какая разница. Нам не так уж мешает этот звук, тем более он не продлится долго, – тоном аутотренинга сказал Глеб.
Я посмотрел на Марту. Она, не отрываясь от чтения, сказала:
– Хотя, конечно, да… Нам не слишком уж мешает этот звук, к тому же он не продлится долго.
Я хотел сказать, что мой ум отказывается понимать происходящее, но, с ужасом заметил, что говорю следующее:
– Справедливости ради, скажу: нам не больно-то мешает это тарахтение, ведь оно длится всего ничего.
Было очевидно, что мы втроём пребываем в плену солидарности, находясь в плену одного вещества. Последние полминуты, Норма стояла около холодильника и с ужасом следила за происходящим.
– Горло… – прошептал Стальский и скатился с дивана на пол, приземлившись на лицо.
Со стороны Марты произошло какое-то движение, а также раздался лёгкий стон. Стальская со стуком уронила планшет на стойку, и дрожащим голосом проговорила: «Моя голова…», – после чего, почти не сопротивляясь, упала на пол. Я ощутил себя китом, выброшенным на берег, который слишком тяжёл для того чтобы дышать без воды. Картинка в поле моего зрения сменила угол, – я лежал на полу и смотрел на Стальских и ноги Нормы. Я не мог говорить.
– Норма! Норма! – раздался звук голоса Глеба, – Скорую помощь… Марка… Конфеты в Танке… Марк… Скорая помощь в Танке… Звони конфетам…
– Норма-Норма… – просипела Стальская, подражая интонации брата.
Это последнее околочеловеческое, что я запомнил.
*****
За те пять или шесть часов, что мы ждали реанимации, я ни на минуту не терял сознание. Чудинская скорая помощь приняла решение везти нас в городскую больницу. Все трое ехали на разных каретах. Как на бал.
Пока в лаборатории делали анализ оставшихся четырёх конфет грильяжа, нам промыли желудки и сделали клизмы, а потом мы с Глебом лежали неподалёку друг от друга на каталках в коридоре. Стальской в поле нашего зрения не было. Всё это время мы не могли самостоятельно двигаться и даже держать головы. Мы могли говорить.
Итак, мы с Глебом разговаривали. Болтали и смеялись на весь этаж. Кто-то из нас спросил у другого: «А где Марта?» Следующие мням-мням-мням минут мы орали: «Марта! Марта!» кто громче. Потом мы катались на каталках наперегонки, что в последствие оказалось вымыслом упоротого мозга.
В какой-то момент пришла медсестра и вколола нам что-то по вене. Перекинувшись напоследок очередными шутками, мы уснули. Мне приснилось, что мы ждём в гости президента Северной Кореи и очень по этому поводу волнуемся. Я же, не желая бить челом перед «уважаемым гостем», покрасил волосы в белый цвет и ушёл в баню читать газету.
*****
03 мая.
– А у гражданина… Стальского ещё и кокаин.
Я открыл глаза и сфокусировал взгляд. У изножья моей больничной койки стояла женщина в белом халате с фонендоскопом вокруг шеи и зачитывала что-то с металлического планшета с прищепкой на ухо мужчине в накинутом поверх костюма халате. Увидев, что я пришёл в сознание, врачиха вышла из палаты.
Уже в силу сформировавшейся привычки, я повернулся налево, надеясь на соседней койке увидеть Стальского. Глеб не подвёл, – он мирно посапывал на соседней кроватке.
– Очнулись, господин Аронов? – задал риторический вопрос мужчина, доставая из недр своих одежд удостоверение сотрудника МВД и разворачивая его перед моими замутнёнными очами. – Давайте побеседуем о произошедшем.
– Где Марта? – разлепляя спёкшиеся губы, промямлил я.
– Вадим, будет лучше, если я буду задавать вопросы, а вы отвечать, – тоном умника, как мне в тот момент показалось, проговорил мужчина.
– Где Стальская, придурок?! – мгновенно озверел я, вскочил с кровати и тут же рухнул на пол.
– А! Сукккка! Не закапывайте, я живой!!! – раздался с соседней койки возглас моего партнёра.
Я засмеялся сумасшедшим смехом и снова растянулся на полу.
– Не бойся, Стальский, тебя откопали, – весело прокричал я с пола.
– Ты где, Аронов?! – полным ужаса голосом прошептал Глеб. – Мы погибли, Аронов, я так и зна-а-а-ал!..
– Не гони, друзззжисче! – весело воскликнул я, ползя по полу в сторону его койки. – Сейчас я найду Марту, и мы отсюда уберёмся.
Оперуполномоченный молча наблюдал за этой нездоровой сценой (из нашей с Глебом повседневной жизни, ха-ха!).
– Вот ты где, гад! – выпрыгивая из-под кровати Глеба прямо перед его лицом, воскликнул я и ухватился за его подушку, как за спасательный трос вертолёта.
Стальский напугался и скуксился. Мне стало его жалко. Он тонким голосом проговорил:
– Я навсегда парализован, Вадим. Ты будешь за мной ухаживать до старости? Ты не бросишь ведь меня в доме для престарелых?