La Critica (первая книга казанской трилогии)

– Чем здесь пахнет?

– Ничем! – хором ответили я и Марта.

– Понятно, – покачивая головой, сказал Глеб. – А нельзя ли этим «ничем» заниматься не здесь?

*****

За поздним ужином Глеб сказал несколько слов о новом рекламодателе и об условиях контракта. Потом он рассказал, как они с Нормой испытали на себе этот квест-проект, который носил название «Выйти из комнаты».

– Зря-зря не пошёл, – снова повторил последнюю мысль Стальский.

– Да понял я, что там прикольно, – ответил я.

– Не то слово, я тебе даже объяснить не смогу, если бы даже не давал подписку о неразглашении.

– А-а-а… – зевнул я. – Да-да, вижу, что интересная вещь.

– Ты просто не понимаешь, что там такое. Там каждый член команды внёс свою лепту в общее дело. Я сам додумался до такой фишки, которая никому в голову не приходила. Смекаешь?

– Письку что-ли куда-то засунул, и механизм пришёл в движение? – предположил я.

Марта посмеялась.

– Охренеть как смешно, – с набитым ртом сказал Глеб.

*****

Половина первого ночи. Я лежал в кровати и не мог уснуть. В коридоре скрипнула дверь, – это Марта спустилась в свою ванную. Когда она поднималась, я уже стоял около её двери.

– Можно с тобой поговорить? – сказал я.

– Я устала. Терпит до завтра? – спросила она.

– Нет, – ответил я и вошёл вслед за ней в её комнату.

Стальская незамедлительно легла в постель и закрыла глаза. Затем открыла. Я заговорил:

– Марта, почему ты так себя ведёшь?

– Помнишь, ты сказал, что каждый сам выбирает: жить своими фантазиями или чужими. Я выбрала жить своими.

Всё указывало на то, что она подготовилась к этому разговору. Я тяжело вздохнул. Мне нужно было понять: что я хочу выяснить у Марты этим разговором. А до тех пор, пока это не понял, я собирался ходить вокруг да около, поэтому сказал:

– Ты же знаешь, что мне сложно тебе отказать. Сколько раз я тебе отказал?

– Однажды, – снова прикрыв глаза, ответила она.

– Вот видишь. Я, конечно, не с точки зрения морали всё это говорю. Скажи мне, зачем ты так поступаешь? Ты ведь знаешь, что у меня к тебе чувства.

– У меня к тебе тоже чувства, – сказала Стальская.

– У меня к тебе сильные чувства, – уточнил я.

– У меня тоже сильные.

– Так почему?..

– Что ты хочешь, Аронов, чтобы я была только твоей?!

– А что в этом плохого?! – громко прошипел я.

– Я тебе предлагала! – громким шёпотом воскликнула Стальская, садясь на кровати. – Что ты мне ответил? «Свобода лучше…» Да?! Вот и наслаждайся свободой. А я ещё молодая – и тоже буду наслаждаться свободой. Понял?!

– А как Богомерзкий к этому относится? Он же не такой дурак, чтобы не понимать, что ты… что ты… – я не смог слёту подыскать эвфемизм для обозначения того, что Марта спит с нами обоими.

– Что «что я»?! Трахаюсь с двумя?! Вам – эгоистичным ублюдкам – сложнее всего даётся этот момент. Вы бы предпочли оттолкнуть меня от себя, лишь бы не делить. Что же ты, Аронов, так погряз в человеческом, «слишком человеческом»? Ты же считаешь себя выше всего и всех, твой мозг способен понять всё. Объясни себе сам причину моего поведения. Наплюй на боль и ревность и получай удовольствие. Ну, что же ты, Аронов? Такие метания ниже твоего достоинства.

Произнося эту тираду, Стальская покраснела от напряжения, глаза её блестели. Я собрал последние силы и сказал:

– А что если я тебя пошлю куда подальше, раз и навсегда? Ведь если бы не эта работа, мы бы уже давно исчезли друг для друга.

– Ты каждый раз так говоришь, просто разными словами, – гневно и в то же время печально сказала она.

Это была чистая правда. После каждого эпизода близости (я не имею ввиду только секс, но и всякие обнимашки и зажимашки, которые нет-нет да и имели место) меня накрывала депрессия, которую я превращал в очередной «последний серьёзный разговор» с Мартой. Надо ж было так вляпаться. Мой могучий мозг (как я сам о нём отзывался) не мог выдать мне противоядие от этой отравы.

– Если это наказание, Стальская, то оно затянулось. Не находишь? – собрав последние силы, стараясь, чтобы голос не дрожал, сказал я.

– Проваливай, Аронов, – она попыталась стряхнуть меня со своей постели ногой.

Я поднялся, но уходить не спешил.

– А за что наказан Бимерзкий? А? Он-то что тебе сделал? – прошипел я.

Она изменилась в лице. Через полминуты по щекам Марты покатились слёзы.

– Марк ни в чём не виноват, – просипела она. – Разве только в том, что я его не люблю. Но я его не обманываю. Он знает свои перспективы и довольствуется тем, что получает от меня. А я… А я…

Стальская больше не могла говорить. Она закрыла лицо руками. Я впервые видел её слёзы. Я был поражён этим событием. Мне пришла в голову мысль о том, что если я и добьюсь Марту и даже, если мы поженимся, то всё равно мы не сможем быть счастливы. А следующая мысль была: «Никто-никто-никто не бывает счастлив». А третья мысль: «Мы-то с Марткой всяко были бы счастливее, чем другие!»

Итак, я довёл Стальскую до истерики, но облегчения не почувствовал. Что дальше? Попытаться обнять её? Разреветься тоже и молить прошение за всё и за всех? Начать аргументированный разговор в духе Юнга и Фрейда, в конце которого мы распутаем этот клубок противоречий? Обвинить во всех наших бедах родителей? Я вконец запутался. И это не то запутывание, когда орешь во всё горло: «Я, блядь, запутался!» Это такое запутывание, когда стоишь в каком-то месте и не знаешь как здесь оказался; это такое запутывание, когда смотришь на свою жизнь и не понимаешь, как дожил до такого. С глупой улыбкой спрашиваешь у кого-то, кто прячется от тебя в темноте: «Это моя жизнь?.. Правда?.. Подумать только!.. Вы уверены?» «Идти мне куда-то или стоять?!» – спросил я у самого себя.

– Я была готова, Вадим, – снова заговорила Стальская. – Тогда в бассейне… На дне рождения… Я тебе сказала, что согласна… А ты?! Ты начал оттачивать на мне своё остроумие!.. И не заметил, как просрал нас!.. Просто просрал. Когда в ту ночь я пришла к тебе в спальню, – я хотела дать нам ещё один – последний шанс, но, скажу тебе честно, душа уже не лежала.

Стальская внезапно успокоилась. Я обрёл дар речи.

– Марта, почему ты сразу не согласилась? После дискотеки восьмидесятых, когда мы провели ночь у меня на квартире. Я ведь подумал, что эта близость и есть твоё согласие! Я просто летал на крыльях. Вся моя жизнь в ту ночь изменилась; от меня прежнего ничего не осталось. Я ведь знал, что люблю тебя, когда звал к себе в ту ночь. Я был уверен в своих чувствах и намерениях на все сто, – я замолчал и перевёл дух, затем снова заговорил: – А когда ты оттолкнула меня, я думал, что умру. В буквальном смысле, Марта! Старый мир рухнул, а нового-то не оказалось. Каждая секунда жизни была пыткой. Это было несовместимо с жизнью, поэтому я приготовился сдохнуть, но не тут-то было, – организм оказал сопротивление; и вот я – отупевший до нужной кондиции – вернулся в город, чтобы впредь от любого воздействия с твоей стороны защищаться своим «отточенным остроумием».

Стальская внимательно слушала мою речь, положив подбородок на свои колени. Я подумал, что пора закругляться, – желания выяснять первопричины больше не осталось.