За рубежом и на Москве

Слова Баптиста показались Яглину настолько искренними, что он от души простил такой промах солдата.

– Ну, что прошло, то прошло, – сказал он. – А вот что же теперь-то делать? Секундантов-то у меня все-таки нет.

– А не согласится ли кто-нибудь из людей вашего посольства? – спросил Баптист.

Яглин разъяснил ему, что на его родине поединки не приняты, и потому никто из посольских людей не знает всех правил западноевропейских дуэлей.

– Остается только одно, – сказал тогда Баптист, – идти на поединок одному и довериться чести противника и его секундантов.

Это было единственным исходом, и Яглин, подумав, решил, что так и должно быть, так как за Гастоном он, во всяком случае, никакого вероломства не мог предполагать. Он поручил Баптисту пойти к офицеру и передать ему это, а сам пошел к себе.

XXIII

На другой день Роман Андреевич проснулся рано. Умывшись и одевшись, он уже хотел было выйти и разыскать Баптиста, чтобы расспросить его, как обстоит дело с поединком, но к нему подошел один из посольских челядинцев и сказал:

– Петр Иванович спрашивал тебя. Не пройдешь ли к нему?

Яглин пошел к посланнику.

– Вот что, Роман, – сказал Потемкин, – что там твой лекарь ни говори, как он ни будь ведун по лекарской части, а слушать его я не хочу. Нельзя мне лежать боле.

– Неужто, государь, ехать дальше хочешь? – спросил Яглин, изумленный в душе таким внезапным решением посланника.

– Никак мне нельзя. Дело, сам знаешь, царское и застаиваться на одном месте невозможно – в Посольском приказе за эту самую замешку попадет, чего доброго. Семен хоть и говорит, что подождать надоть, да ведь спросят-то не с посольского советника, а с посланника. Да он к тому же – хитрая лиса: говорит одно, а как раз подведет под ответ.

– Так когда же ты думаешь ехать, государь? – спросил Яглин.

– Да дня через два можно будет, я чаю, и вперед двинуться.

У Яглина отлегло от сердца.

«Слава богу! – подумал он про себя. – В два дня можно и с тем делом развязаться окончательно».

– Что же, государь? – ответил он. – Если ты здоровым себя считаешь, так отчего же и не поехать? Думаю, и лекарь Вирениус не будет противиться.

– А ты все-таки скажи ему о том. Да, – вспомнил затем посланник, – а говорил ты ему о службе государевой?

– Говорил, да он еще ответа не дал. Боится, как бы не прогадать ненароком.

– А ты ему обещай все. Царь-батюшка за хорошего лекаря не поскупится. Немцам-лекарям у нас в Аптекарском приказе не житье, а масленица. Будет своему делу хороший ведун, так и большего достигнет. Главное, чтобы умел хорошо жильную кровь отворять, руду метать да гнать водку редечную, хреновую и киршневу[13 - Так называлась в Москве водка «Киршвассер».]. Да по совести присягу давал бы: «Не примешивать к лекарствам злого яда змеиного и иных ядовитых зверей и всяких злых и нечистых составов, которые могут здоровью повредить или человека испоганить»[14 - Подлинные слова из присяги, которую давали иноземные врачи, поступая на московскую службу.]. Да умел бы как след распоряжаться алхимистами[15 - А л х и м и с т а м и назывались прикомандированные к Аптекарскому приказу люди, которые занимались заготовлением различных смазочных веществ для смазки сбруи и колес, необходимых для государева «колыматского» двора.], часовых дел мастерами, оловянниками[16 - Часовые мастера и оловянники тоже причислены были к Аптекарскому приказу, где лудили посуду с царской кухни, чистили тазы и паяли трубы.], помясами[17 - П о м я с а м и, или травниками назывались люди, которых посылали в разные края государства для сбора трав.], умел бы готовить сало и масло для царских пищалей да костоправов, как надо, научить своему искусству. Чаю, знает все это твой лекарь-то?

– Наверное, знает. У них ведь здесь этому всему учат. Живых людей лечат, а на мертвых учатся: режут на части мертвое тело и узнают, где какие кости и жилы лежат.

– Тьфу, погань! Недаром все говорят, что все немцы черту душу в заклад отдали. Ну, не грешное ли это дело – мертвых резать?

– Чего же тут грешного-то, государь? – сказал Яглин. – Мертвому-то, чать, все равно, а для живых польза.

– Нет, грех, смертный грех!.. Тело надо земле предать, а не осквернять его. Да и то сказать, – продолжал он, – недавно только это и у нас-то пошло. В прежние времена никаких лекарей и у нас не было. Были знахари, знахарки, бабки, ведуны разные. И они умели лечить всякие болезни. А еще лучше заговаривали все это. Бывало, скажет знахарь свой заговор – и все как рукой снимет. А тут на-кось, мертвых потрошат да поганят… Тьфу, тьфу, тьфу!.. Ну, иди теперь!

Яглин вышел от посланника и, спускаясь с лестницы, встретил Баптиста.

– Ну что? – спросил он солдата.

– Все сделал. Секундантами вашими будут двое дворян, знакомых де Вигоня.

– Когда же?

– Завтра. Я и место-то знаю.

– Ну, спасибо тебе. За мною служба не пропадет.

– Благодарю вас, – ответил Баптист, снимая шляпу и кланяясь Яглину. – А вы что же, не боитесь идти драться?

– Нет, – улыбаясь, ответил Роман.

– Ну а все-таки вам не мешало бы пофехтовать на шпагах. Гастон де Вигонь – такой противник, что с ним идти драться нужно, сначала подумав.

«Он правду говорит», – подумал Яглин и спросил:

– Ты ведь умеешь драться на шпагах?

– Еще бы! Я бы был уже офицером, если бы попал на войну.

– Ну, так вот ты и поучи меня. Дело нехитрое – и я скоро пойму его.

– В таком случае пойдемте за город. Там я знаю одно местечко, где нам никто не помешает.

Час спустя Яглин бился с солдатом, постигая тайны фехтовального искусства.

Возвращаясь домой, он натолкнулся на сцену, которая заставила его много похохотать.

Почти около самого города, у одного маленького кабачка, они увидали кучу столпившегося народа, весело шумевшего и над чем-то хохотавшего. Слышна была музыка, и доносилась русская речь:

– Стой, стой! Не так, не так играешь. Не выходит. Ты слушай меня. Ну…

Веселая голова,
Не ходи мимо двора,
Мне дорожки не тори,
Худой славой не клади…

Да не так! Не туда взял. Ну, слушай:

Во муромских во лесах
Стоит бражка на песках,
Молода брага и пьяна
И размывчива была,
Веселая…