За рубежом и на Москве

– Порядочно выпил ваш товарищ! – сказал Яглину Баптист. – Не удержишь его, как наляжет на вино.

Наконец оба они кое-как поставили подьячего на ноги, довели и уложили в постель, где подьячий скоро уснул.

– Постой, Баптист, – сказал Яглин, видя, что солдат хочет уходить. – Мне нужна будет от тебя услуга.

– Приказывайте, господин московит.

– В городе у тебя, наверное, немало знакомых. Да? Мне нужно двух свидетелей для поединка. Можешь найти мне их?

– Поединок? С кем? – насторожил уши Баптист.

– С одним офицером.

– Стало быть, вам нужны люди благородной крови, – рассудил Баптист. – Я разыщу. Завтра же они придут к вам.

– Хорошо! Это дело нужно покончить поскорее, так как посольство может уехать из города в скором времени.

Баптист откланялся и ушел.

«Вот и на поединок нарвался, – думал Яглин, оставшись один. – Что-то будет? Быть может, этот бешеный рубака проколет меня насквозь – и я уже более не увижу Москвы златоглавой!»

XXI

На другой день Яглин еще спал, когда его разбудил подьячий.

– Вставай, Роман! Там какие-то гишпанские дворяне пришли. Баптист говорит, что к тебе.

Яглин живо вскочил на ноги, оделся и сбежал вниз. Там, на улице, около двери, стояли два каких-то человека со шпагами у бедра. Один из них был низенький, толстый, с рыжей растительностью на лице; другой – тонкий и высокий, с франтовски закрученными кверху усами и холеной бородкой. Яглин поклонился им.

– Вот, господин московит, – сказал откуда-то вынырнувший Баптист, – это – те самые испанские дворяне, которые соглашаются быть вашими секундантами.

Роман стал благодарить их за ту честь, которую они оказывают ему, чужеземцу.

– О, это – сущие пустяки! – произнес рыжий. – Мы рады служить. Надеемся только, что вы тоже у себя на родине – дворянин, а не происходите из черни?

Яглин ответил утвердительно.

– Отлично. Скажите, с кем вы деретесь?

– Королевский офицер Гастон де Вигонь.

При этом имени Баптист еле удержался от восклицания.

«Славно, однако, я влетел! – подумал он. – Гастон де Вигонь – записной рубака, отлично владеет шпагой и проколет этого московита, как муху. Да и мне-то влетит от него здорово, если он узнает, что я помогаю этому дикарю! Чего доброго, отведаешь от него палок. Попался-таки я впросак!»

– Вы хорошо деретесь на шпагах? – спросил рыжий Яглина.

– Ни разу в жизни не дрался, – ответил тот.

– Черт возьми! – воскликнул рыжий. – И идете драться с таким рубакой, как Гастон де Вигонь?

– Что же? Мы, московиты, не любим отворачиваться в сторону, когда нам в лицо глядит смерть.

– Храбрый народ! – пробормотал по-испански высокий.

– Когда назначен день дуэли? – спросил рыжий.

– Это от вас будет зависеть, – ответил Яглин.

– А, это хорошо! Тогда уговоримся свести вас через четыре дня, а до тех пор мы, если хотите, научим вас обращаться со шпагой. Если угодно, то этот человек, – при этом рыжий испанец указал на Баптиста, – проведет вас хоть сегодня вечером к нам, и мы дадим вам первые уроки фехтования.

Яглин поблагодарил их и пригласил в ближайший кабачок распить бутылку вина ради первой встречи.

Новые знакомцы ничего против этого не имели – и все четверо, считая и Баптиста, скрылись в ближайшем кабачке.

Когда Яглин вышел из последнего, то первой его мыслью было оттянуть отъезд посольства из Байоны. Он стал думать об этом – и вдруг у него мелькнула мысль о Вирениусе.

Дело в том, что Потемкин совсем оправился от болезни и стал ходить. Поэтому можно было опасаться, что отъезд из Байоны будет не за горами.

«Надобно уговорить лекаря, чтобы он сказал посланнику, что раньше недели ему двигаться в дорогу нельзя. Пусть он пугнет его хорошенько», – подумал Яглин и быстро зашагал к знакомому ему домику Вирениуса.

Элеоноры дома не оказалось – и дверь ему отворил сам лекарь.

– Вы, должно быть, за ответом пришли, мой молодой друг? – спросил он Яглина.

– Да… если, конечно, вы на что-нибудь решились.

– Собственно, я ничего против вашего предложения не имею, так как мне улыбается мысль насаждать правильные понятия по нашему искусству в такой темной стране, как ваша Московия. Но я еще не знаю хорошо тех условий, которые ваш царь может предложить мне. Если они будут лучше тех, которые предлагают мне от имени немецкого князя, то я соглашусь ехать в вашу Московию.

Яглин стал уверять лекаря, что московский царь милостив и щедр и Вирениус не будет внакладе, отправляясь на службу к московскому двору.

– Хорошо, я поговорю об условиях с самим посланником, – ответил на это Вирениус.

Тогда Яглин изложил ему свою просьбу относительно того, чтобы задержать посланника в постели.

– Это вам зачем? – удивленно смотря на молодого человека, спросил лекарь.

– Так. Свои дела здесь есть.

– Любовные, вероятно? Ну да хорошо. Еще на неделю можно будет задержать вашего посланника.

В тот же вечер Вирениус отправился к Потемкину и сказал тому, что его болезнь заставляет предложить ему побыть в покое еще несколько дней.

– Что он там говорит? – воскликнул Потемкин, когда Яглин перевел ему слова Вирениуса. – Да как же я это могу сделать, когда у меня на руках его царского величества дело? Мне в посольской избе строго-настрого было заказано, чтобы я спешил с посольством со всяким тщанием. А он тут лежать велит. Никак не могу это сделать.

– Тогда он не ручается за твое здоровье, государь, – сказал Яглин. – Ты можешь опять расхвораться в дороге. Подумай, вдруг да это случится. Тогда ведь царскому делу большой ущерб будет, если ты еще больше пролежишь в постели. Вот и Семен Иванович-то все тебе скажет, – докончил он, указывая на стоявшего около них Румянцева.

Яглин знал, куда бить, и Потемкин покосился на своего советника.