Плата за рай

– Подумай только, эта легкая прибыль – и никакого риска для нас! – продолжал заверять Ифрис.

– Хорошо, если все так просто, почему ты сам этого не сделал? – спросил Зепар.

– Мне нужна помощь: один на страже, другой помогает с сумками, и ты, чтобы превратить украденное в деньги.

– А что если отец твой нас застанет за делом? Как тогда быть? Ведь я уверен – отец твой, как и мои ребята, не согласится идти на попятную. В таком деле все идут до конца, каким бы он ни был… Потому-то этот бизнес и есть самый опасный и самый прибыльный.

– Никакого кровопролития не будет! Мы сделаем все под покровом ночи, когда отец будет спать. Все это дело не займет и получаса. Собак у нас нет. Соседи старые и ложатся с заходом солнца, спят крепко, пока не начнет светать. Никаких препятствий. Все легче легкого, бери, не хочу! Если успешно пройдет, по мере нужды будем еще брать.

На этот раз Зепар, схватившись руками за голову, крепко задумался.

Зепар вырос без отца. Он был лишен ласки, теплых чувств и должного воспитания. У него не было самого драгоценного учителя, который превращает мальчика в настоящего мужчину. И все же, несмотря на это, он испытал крайнюю неприязнь к Ифрису, за его бессердечность. За то, что тот предлагал обокрасть близкого человека.

Подумав несколько минут, Зепар задержал дыхание и закрыл лицо ладонями. Затем опустил руки и, выдохнув, произнес: «Так и быть, попробуем!»

– Отлично! – вскричал Ифрис.

– Но при условии, что я составляю план, и ты будешь повиноваться мне беспрекословно во всех вопросах, – строго предупредил Зепар, погрозив Ифрису указательным пальцем. Он был неумолим и готов был отказаться от сделки в случае возникновения малейшего спора со стороны Ифриса.

– Идет! По рукам! – все так же находясь в радостном расположении духа от успеха переговоров, заключил Ифрис.

– Отлично. Вот как мы поступим: ты побудь здесь, отдыхай и ни о чем не думай. Набирайся сил, они тебе теперь пригодятся. А я отлучусь и прощупаю почву, соберу ребят и испрошу кое-кого, как лучше все провернуть.

Зепар, серьезно настроенный, быстро вышел из комнаты. Ифрис, предвкушая скорое выправление своего финансового положения, с легкой, едва заметной улыбкой на лице задремал.

XL

Ифриса не было дома уже неделю. Валерия делала все, что могла, чтобы как-то отвлечь себя от переживаний, которые могут повредить будущему ребенку. Она понимала, что это ни к чему хорошему не приведет. Но занять себя чем-то определенным тоже не могла, да и нечем было. Она боялась выходить на улицу без Ифриса. Ей казалось, что все ее осуждают. Только и ждут подходящего момента, чтобы наказать ее за столь бесстыдный поступок, который она совершила, – разделила ложе с мужчиной до вступления в законные отношения, отдалась до заключения брачного союза. Валерия кусала ногти в догадках, где находится ее супруг и почему он так долго не возвращается. Ходила по комнате, заставляя себя не думать, что с Ифрисом случилась беда. А уже через несколько минут лежала на диване и, обливаясь слезами, умоляла, просила Бога сохранить живым и здоровым любимого.

Она находилась в критическом состоянии – еще и потому, что из еды у нее оставался лишь хлеб. Валерия растянула буханку на неделю, а последний кусок съела вчера. В этой ситуации сказать, что Валерия нуждалась в пропитании, все равно что сказать: «Мать жаждет увидеть появление своего ребенка на свет». Она предпринимала попытки обмануть желудок, выпивая больше воды, но через неделю голодания желудок стал умнее. Все эти условия: голод, холод, одиночество и бесконечные размышления, лишающие сна, в конце концов заставили ее найти в себе силы, подняться и идти на поиски своей пропавшей второй половины.

Валерия надела старое черное платье, в котором вырезала дыру в области живота, чтобы поместиться в него. Незакрытый торчащий живот она прикрыла материалом из обрезанной занавески белого цвета, весьма хорошо дополнивший ее наряд. Валерия не думала о прическе, и ее растрепанные волосы, словно водопад, ниспадали на плечи, спину, а спереди закрывали грудь. Дешевые красные тапочки с простеньким узором из цветочков украшали тонкие босые ноги Валерии. Она уже собиралась было выходить, как вдруг в дверь постучали.

– Кто там? – спросила Валерия в надежде услышать Ифриса.

– Лерка, это я, Зепар!

Валерия открыла дверь.

– Здравствуй, Лера, как твое здоровье?

– Спасибо, все хорошо. Вот только Ифриса давно нет… Ты не знаешь, где он? – Валерия перешла сразу к делу.

– Обсудим это, – сказал Зепар и без приглашения прошел, не снимая обуви, на кухню, где уселся в ожидании чая.

– Ой, как же это я? Совсем забыла о традициях. С этими переживаниями не до манер… Я помню, мама учила меня: дурной тон, приличия и еще что-то, все в голове перемешалось!.. – Валерия часто вспоминала родителей и братьев, но в этот момент ей особенно их не хватало. Ей стало неловко от присутствия Зепара – чужого мужчины, которого она не очень хорошо знала. Мужчины, с которым она была наедине в комнате, где – убей он – никто бы и не услышал криков. Затем ее охватил внезапный страх. Его торжествующий взгляд так и норовил забрать ее душу. Взгляд заставил Валерию ощутить всю горечь, боль и тяжесть совершенного ею безрассудства – побега с незнакомцем. Будь Валерия дома и не переступи черту дозволенного, она никогда не ощутила бы тех неприятных чувств, которые испытывала сейчас, в эту минуту.

Зепар действительно вел себя как хозяин не только квартиры, но и ее души. Внутри же он испытывал к Валерии искреннюю жалость. Он уже более двух минут наблюдал, как Валерия пытается найти что-нибудь для гостя, бесконечно то открывая, то закрывая дверцы пустого шкафа, в котором несколько месяцев назад было полно еды.

– Спасибо, Лера я не голоден, да и спешу. Могу ли я попросить просто воды? – сжалился Зепар над усилиями Валерии.

– Да, конечно, разумеется, можно! – повеселела Валерия.

Она протянула Зепару треснувший граненый стакан, наполовину наполненный водой. «Бедняги! Уже воду из крана экономят. До чего же дожили и как не померли?» – подумалось Зепару. Он не хотел пить, но взяв стакан, осушил его до дна. Допив, обратил свой взор на Валерию, которая, в свою очередь, молча глядела на него, выжидая момент для того, чтобы спросить, не знает ли тот чего-нибудь об Ифрисе.

– Валерия, Ифрис погиб! – сказал наконец Зепар и, понимая, что он (от неуменья и отсутствия опыта сообщать известия о несчастье), не должным образом оповестил близкого человека, замялся.

– Что ты такое говоришь?! Зепар, ведь так не шутят, тем, более учитывая, что его уже нет неделю, и принимая во внимание мое состояние! – Валерия, не веря своим ушам, натянуто улыбнулась.

– Валерия, выслушай! Он отправился по делам отца, чтобы добыть вам денег, а также на расходы, связанные с будущим рождением ребенка. Ну почему он не обратился ко мне, я бы непременно помог вам!.. – Зепар изобразил скорбь на лице. – По дороге машина, в которой они ехали обратно, угодила в столб… Его уже похоронили.

– Врешь! Это все ложь! Я отказываюсь в это верить! – вскричала Валерия и вскочила со стула, словно не была в положении. – Зачем?! Зачем?! – вдруг зарыдала она, ища опоры. Зепар, воспользовавшись подходящим моментом, обнял ее. – Зачем мне его деньги без него самого? Что я теперь буду делать?! Как мне без него жить, когда я им дышала?! Куда мне теперь идти?!. О, Боженька, за что Ты так поступаешь со мною?.. За что обрекаешь на одиночество?.. За что Ты отнял его? Чем я разгневала Тебя? За что разрушаешь жизнь мою? За что? За что?! За что?!. – продолжала рыдать она, совершенно ополоумев.

– Крепись, Лера, мужайся! – Зепар, не выпуская ее из своих объятий, успокаивал плачущую женщину. – Не думай ни о чем, я тебя не брошу, все будет хорошо! Я о тебе позабочусь, верь мне! – Зепар, закрыв глаза, произносил эти слова словно молитву, словно то были запретные заклинания, которые исполнят все его мечты.

– Не верю я, не верю тебе! Могила… Я хочу убедиться своими глазами! Едем на могилу сейчас же!!! – вырывалась в остервенении Валерия.

– Лера, сейчас нельзя, – уговаривал Зепар. – Даю тебе слово, обещаю отвезти тебя при первой возможности, но сейчас нельзя.

– Нет, я сказала сейчас! Оставь меня! Пусти! Я к мужу еду… Лучше проводи, а нет – так я сама найду. Только плохая жена не найдет своего мужа, а я хорошая жена! «Манеры, дурной тон, приличия…» – едва договорив, Валерия потеряла сознание и повисла на руках Зепара.

XLI

Когда Валерия очнулась, наступила черная полоса ее жизни. Она потеряла ребенка и сама чуть не умерла. За ее жизнь боролись больше восьми часов. Она потеряла много крови и, по заключениям врачей, возможность иметь детей. Потом Валерия долгое время пребывала в беспамятстве и временами даже в бреду. Она потеряла все. Зепар боялся, что она наложит на себя руки, поэтому почти все свободное от дел время находился рядом с ней. Ее страдания вызвали в его сердце чувство, доселе ему неведомое, – сострадание. Он твердо решил для себя, что забота об этой невинной, ангельской душе, по воле судьбы оказавшейся на его пути, – его долг и искупление за совершенные грехи. Но Зепар даже не предполагал, что дружеская первоначально забота перерастет в чувство намного более сильное – в любовь.

Опасения врачей подтвердились. Очнувшись и придя в себя, Валерия сразу, по мере осознания произошедшего, происходящего и грядущего, впала в депрессивное состояние. Разумеется, были слезы, крики и истерики, соответствующие ситуации, когда ты теряешь близких людей, семью. Но желание вырваться на свободу оказалось бессильным против возможностей медицины. В конце концов, уровень успокоительных веществ в крови Валерии настолько превысил норму, что врачи стали опасаться за ее здоровье. Зепар умолял ее ради всего святого взять себя в руки, но его усилия не увенчались успехом. Так продолжалось до марта две тысячи пятого года, в первое воскресение которого Валерия воскресла и резко пошла на поправку.

Конечно, она не вскочила с больничной койки, заливаясь смехом и весело танцуя, демонстрируя полное отсутствие болезни; лечение продолжалось. Радости Зепара не было предела. Он стал ухаживать за ней, будто получил билет в рай. Он не мог ей ни в чем отказать. Более того, он делал для нее больше, чем было необходимо. Даже когда Валерия попросила у него наркотики, он, хоть и долго отказывался, делая вид, что подобная просьба неприемлема, все же, в конце концов, уступил из боязни потерять ее. Со временем он привык к новому нраву Валерии.

Зепар даже предположить себе не мог, ему и в голову не пришло, что горе и тоска по любимым, рок судьбы заставили ее взбунтоваться и встать на путь саморазрушения через познание всевозможных запретов и грехов. Валерия помнила, как наркотики во время первого приема затуманили разум и избавили от страха предстоящей встречи с родителями Ифриса. Но в силу депрессии, будучи не в себе, она при этом забыла, что они же ее чуть не убили. Когда она находилась в тяжелом, казалось бы, безысходном состоянии, наркотическое опьянение показалось единственно возможным вариантом выхода из ада, в котором она оказалась. Валерия воспринимала яд, как чудо, способное вылечить раковую опухоль размером с теннисный мяч. Как противоядие от укуса королевской кобры, как спасение в открытом бушующем море. Как средство, помогающее пережить и заглушить боль утраты… Затем, как это обычно бывает, незаметно для человека, привычка возобладала над здравым смыслом, и необходимость искать причины, чтобы остановиться, отпала сама собой, как бы даже естественным образом. Но со временем Валерия поймала себя на мысли, что уже не в силах отказаться от этой напасти. Более того, она знала, что стала рабой Зепара, ибо только он давал ей то, без чего она не могла обходиться, – минуты забвения. Она знала, что готова на все ради очередной дозы проклятого наркотика. Она также здраво понимала, она предчувствовала, что однажды Зепар попросит ее заплатить и, в силу отсутствия такой возможности, унизит ее в счет накопившихся долгов. Но наркотическая зависимость не оставляла ей выбора, и она не придавала большого значения тому, что может произойти, рассматривая свои предположения как неизбежное будущее.

Цель, которую преследовала Валерия, быстро была предана людской огласке. Будучи последовательной в вопросе встречи со смертью, Валерия быстро завоевывала свою черную репутацию, о которой читатель уже осведомлен. Чем дальше Валерия погружалась в бездну порочных страстей, беззакония, преступлений, отчаяния, самоотречения и греха, тем больше ей хотелось и тем труднее было остановиться. Она была поглощена дьявольской пучиной зла, из которой нет пути назад.

Валерия наотрез отказалась ехать домой к родителям, но мысли о семье стали посещать ее все чаще. Она каялась в содеянном и тосковала по дому. Валерия испытывала одиночество, несмотря на постоянное присутствие Зепара.

Минул год. Ни один день не проходил без празднования наступления ночи. Ни дня без мотовства и порока. Погоня за смертью путем предания своей плоти бесконечным истязаниям и переутомлению привела бы, будь кто другой, к деградации личности, к потере себя, но Валерия была вне божественной досягаемости. Этот небольшой отрывок жизни она добровольно отдала дьяволу. Как бы она ни старалась, используемые методы борьбы с жизнью, против ее желания, делали ее только сильней. С каждым днем она становилась неуязвимее для обычных человеческих чувств. Проклятье окружило ее разум, и как бы она ни силилась все забыть, убежать от жгущих мыслей, засевших в голове и отдающих нестерпимой болью, ей это не удавалось. Образ жизни, который вела Валерия последний год, не оставил следов на ее внешности, но время забрало у нее десять лет жизни из резерва организма, припасенного для старости. Она чувствовала это, но человека на пути саморазрушения не остановить, ибо он идет против своих инстинктов намеренно. Валерия проклинала себя за свою слабость и бесхарактерность, за недостаток мужества покончить с собой. Проклинала за то, что не может лишить себя бесцельной жизни, избавить себя от этой ноши – жить. Она желала лишить жизнь возможности снова нанести ей коварный удар, который ранит, но не убьет. Она боялась не смерти, но жизни. Боялась выжить. Боялась жить с болью, с незаживающей раной. Ее нутро жаждало, а существо каждый день изыскивало способы поставить точку, после которой нет продолжения. Но вместо самоубийства – мгновенного расставания с жизнью, проблемами, несправедливостью, жестокостью, истязаниями и болью, она подвергала себя духовным мучениям, унижению и позору. Валерия хотела страдать, быть жертвой. Желала быть растерзанной, желала себе тяжелой кончины в неимоверных муках, чтобы в конце пути ее признали мученицей – в знак протеста судьбе.

Она мстила.

XLII

Спустя неделю после того, как Валерию выписали из больницы, она уже плясала в пьяном угаре на столе одного из заведений, посещаемых Зепаром и ему подобными. Платье, поднимаясь, обнажало ее бедра, и толпа ревела от удовольствия. Если бы не авторитет Зепара в этих кругах, ее бы порвали на части. Каждый раз, после очередного такого представления, Зепар лежал под покровом ночи в темноте и не мог заснуть. Переворачиваясь с одного бока на другой, он всеми силами пытался отогнать дурные мысли. Его обуревало животное желание, инстинкт. Он полыхал, будучи в плену ее притягательной магии, волшебной нежности, заточенной в будто колдовское, небывалое по красоте страстное тело – запретный плод, который так и манит откусить кусочек от райского пирога, и сулит наслаждение, послевкусие от которого не выветривается. Это чувство будет до самой смерти храниться в сокровенных уголках его сердца.

Одна из таких ночей стала злосчастной. Желание возобладало над Зепаром. Он встал и помчался в комнату Валерии, словно дикий зверь, атакующий свою жертву. Не в силах сдержать себя, ворвался в комнату к спящей девушке и насильно овладел ею. Она кричала, сопротивлялась, силилась вырваться и звала на помощь. Она рыдала и билась в конвульсиях, пытаясь его оттолкнуть, но ее обессилевшее после перенесенных событий тело не могло справиться с грубой силой.

На следующее утро Зепар, стоя на коленях, молил Валерию о прощении, заверяя ее в своей любви и преданности. Он объяснял ей свой поступок, точнее преступление, минутной слабостью, причиной которой являлась огромная любовь. Вся квартира была заставлена цветами. Зепар рвал на себе волосы от молчаливого, потухшего взора Валерии, устремленного в пол. Он бился о стену головой и клялся покончить с собой, если она его не простит. Валерия, будучи в безвыходном положении из-за отсутствия средств, позволяющих хоть как-то существовать и, кроме того, удовлетворять потребность в наркотиках, простила его. И они стали жить вместе. Зепар знал, что она его простит именно из-за своего безвыходного положения, из-за наркотической зависимости, из-за отсутствия денег, из-за того факта, что ей некуда идти и не к кому обратиться за помощью. В целом мире у Валерии не осталось ни души, которая захотела бы бескорыстно приютить ее и пригреть. За все приходилось платить… Она оказалась совсем одна и, кроме Зепара, никого не знала. Уверенность Зепара в безнаказанности хоть и не сразу, но дала о себе знать, и со временем насилие повторялось. Мольбы о прощении тоже были, но уже не в таких тонах, как вначале, без истинного раскаяния и самобичевания. Валерия привыкла к подобному обращению и принимала его как плату за опеку. Со временем Зепар тоже начал видеть, понимать свое непозволительное поведение в том ключе, в котором его воспринимала Валерия, – как должное.

Время шло, и разгульная жизнь Валерии вкупе с ее красотой породили массу разговоров о ее яркой личности. Ее желали, ее хотели. О ней прослышали в высших кругах и даже несколько раз приглашали на званые вечера с участием высокопоставленных лиц государства в качестве особой гостьи, так сказать, сюрприза. Как говорили мужчины высшего сословия до знакомства с нею: «Мы ждем женщину из низов» или «Мы ждем низкую женщину», – для них это одно и то же. Но ожидаемую богиню разврата и похоти в лице Валерии они так и не сумели разглядеть, так как в сомнительных местах и с людьми определенного пошиба она держалась весьма и весьма сдержано, во многом чище и лучше остальных присутствующих. Валерия вспоминала заповеди матери: манеры, правильный тон, приличия, и когда-то деревенская девочка считала теперь своим долгом отдать ей дань уважения, находясь в любом обществе, где воспитание имеет значение. Да, Валерия произвела фурор, но не в том смысле, который поначалу все от нее ожидали. Вместо разнузданности и легковесности она влияла на присутствующих красотой, грацией и сдержанностью.