Плата за рай

– Сегодня люди всего мира живут в том ритме, в котором они уже не успевают на свои похороны, – разве это жизнь? Неужели ради этого наши предки проливали кровь и отдавали свои жизни? – Акай терял над собой контроль.

– Замолчи, Акай! Тебе нельзя говорить, и так из-за тебя вдоволь пострадали, – просил Зепар. Он разделял утверждения товарища, но не его манеру и тон говорить.

– Да как молчать, когда тут такая слепота, кроты – вот вы кто! Вы злобные псы на службе у дьявола! – встав со стула и напрягшись в тщетной попытке разорвать наручники, прокричал Акай. Из его рта брызгала пена, а в глазах читалась жажда крови врага.

Не успел Зепар успокоить собрата, как полковник Илья М.С., давно ждавший подобного поведения, рванул в его сторону и ударом сбил с ног. Тот упал навзничь. Петр Аристархович приложил все усилия, чтобы сдержать кипевшую в груди ярость, вызванную поступком полковника, с которым он был не согласен. Полковник и пришедший на помощь конвоир, взяв за руки избитого Акая, потащили того в медицинскую часть. Уходя, полковник исподлобья взглянул на Зепара и ядовито улыбнулся; в свою очередь, Зепар взирал на полковника взглядом, полным ненависти. Петр Аристархович и Зепар наконец остались наедине, и после нескольких минут молчания их разговор продолжился.

– Хорошо, твои слова красивы, и чем дольше я слушаю, тем больше мне хочется верить… Но я уверен, что у тебя нет доказательств, которые могут подтвердить твои слова. Я прав?

– Какие доказательства, Петр Аристархович? Ей-богу, ты шутник! Разве не знаешь, как работает машина? Стереть улики, доказательства, факты – вот как она работает! Вот мы сидим с тобой, а нас ведь здесь одновременно и нет, так ведь? Та-а-ак. В высших кругах остаются только подхалимы и шакалы, которые зубоскалят, источая ежеминутно лживые комплименты; остальные – честные, смелые, храбрые, которые не побоялись сказать правду в лицо, либо без вести пропали, либо официально стали жертвами несчастных случаев. И руки у тех, кому они мешали, чисты. А знаешь, почему?

– Почему? – недовольно спросил Петр Аристархович, в глубине души укоряя себя.

– А потому, что ты за него свои руки мараешь, и они у тебя по плечо в крови! Очнись, Петр Аристархович, взгляни со стороны – не как силовик, а как человек, с точки зрения морали, нравственности и справедливости. Прислушайся к своему сердцу. Неужели оно безмолвно, терпя тиранию, жестокость, несправедливость? Неужели оно не обливается кровью, когда видит то состояние, в котором мы находимся?! Неужели ты не видишь, что жить с каждым годом все сложнее и сложнее?! В людях растет недовольство, и каждый из-за тяжелой жизни своей, ежедневного, изнуряющего кропотливого труда, ради куска хлеба готов выплеснуть свою озлобленность из-за любой мелочи. Люди забыли про сабыр[26 - Сабыр – прощение (кырг.).] и готовы убить из-за того, что давно не в силах себя сдерживать! Они потеряли доброту из-за условий жизни, которые создало им государство, твое государство. Из-за всеобщего кризиса душевности каждый сразу бросается с кулаками и криками на другого, рыча и истекая пеной, силясь вырвать сердце другого, по сути дела, ни за что! Все винят друг друга, но только не себя! Каждый мнит себя правым и не стремится разобраться, и вот эти самые люди, как липка, обдираются государством – низкими чиновниками, лицемерами, готовыми продать, предать, убить и пойти на преступление ради своего обогащения… Их прямая обязанность – служить народу и делать все, чтобы уровень жизни населения становился из года в год лучше. А на деле – растет только уровень жизни этих мразей, за счет падения уровня жизни простого люда, который действительно нуждается. И они грабят столько, чтобы хватило на жизнь в изгнании! Они продают земли нашей страны – и наши предки плачут на небесах. Позор нашего народа! Глупцы, которые стремятся насытить алчность! Они уповают на развитие инфраструктуры, которую они якобы бескорыстно развивают, возводя многоэтажные дома, обеспечивая людей жильем. Но так ли это бескорыстно? На самом деле они возводят дома с целью набить карман, ибо строительный бизнес приносит большие доходы. Если они действительно имеют благие намерения и якобы делают это для народа, тогда зачем они убивают друг друга из-за месторасположения земельных участков, на которых хотят строить? Почему возводятся только дома и не строятся школы, детские садики, больницы и так далее? Почему они не раздают это жилье даром?! Брось, Петр Аристархович, мы давно променяли землю на асфальт, деревья на многоэтажные дома, чистый воздух на выхлопные газы, доброту на черствость, свободу на кандалы нужды и необходимости, а счастье и радость – на раскаяние и отчаяние. Не говоря уже о недовольстве и неудовлетворенности внутри каждого из нас…

– Мы? Нас? Говори за себя! Некоторым не из чего было выбирать! Некоторые родились и всю жизнь прожили в гнете; их все устраивает! – прервал Петр Аристархович.

– Именно мы, Петр Аристархович, именно мы! Бездействие – это тоже выбор, и именно наше бездействие позволило им делать то, от чего страдает народ… А те, кого все устраивает, должны, в первую очередь, бороться за тех, кто недоволен. За тех, кто имеет, заслужил право на лучшую жизнь.

– Хорошо, допустим, ты прав. Но что мы можем сделать? Как бороться против дракона, когда в руках вилы и ноги босы? Когда твои жизненные соки выжаты до конца? Когда желудок сплошь покрыт незаживающими язвами, а кишечник настолько отвык от пищи, что, попади в него кусок хлеба, приходит боль! Скажи как? Мы обречены на провал и смертью накроют, словно одеялом, всех, кто восстал!

– Да-да, ты прав, Петр Аристархович! Именно это я имел в виду, говоря про неизбежность жертв. Смерть есть достижение цели!

– Бред! Что ты несешь?! – вскричал Петр Аристархович.

– Смерть – это жертва и цель, которая обличит истинное лицо зверя, а после, когда люди узрят, они восстанут и свергнут узурпатора. Предатель не спасется! Главное, чтобы народ увидел. А погибшие люди, сражавшиеся против тирании, добровольно отдавшие жизни за идею достижения мира, процветания и справедливости, покроют себя вечной славой и станут героями. Они станут примером для остальных, и на их место придут новые сыновья нашей страны, которые не останутся в стороне, видя несправедливость и беззаконие. Придут, чтобы сплотить наш народ и, не жалея своих жизней, восстанут, чтобы бороться до победного конца, ради великого будущего нашей истинной могучей родины!

– На место свергнутых предателей придут другие, и даже честные в начале – в конце не устоят перед соблазном стать богатыми. Власть меняет людей, их сознание под влиянием мыслей о возможном накоплении богатства путем занятия вершин отравит все нутро. Заколдованное кресло одурманивает помыслы, как только люди в него садятся, движимые дьявольской волей, они рушат то, что строилось веками, – нашу страну ради личного блага. Безнаказанность делает их убийцами. А необъятность предстоящей работы опрокидывает их на лопатки и под грузом ошибок предыдущих владык их идеи лопаются как мыльные пузыри. Эта ноша слишком тяжела для одного человека!

– Они знают, куда идут. За всю историю никому из государей, правящих империями, не было легко, но они находили в себе силы, чтобы отдать их своему народу. Их жизни – это плата за процветание народа, которую отдают добровольно. А сейчас, на деле, люди лезут вверх не для того, чтобы, надрываясь, тащить весь свой народ к вершине горы, а идут, зная, что там, наверху, можно безнаказанно наворовать и убежать за пределы страны, где будут в недосягаемости. И никто из новой власти не станет их искать и прилагать усилия, чтобы предать народному суду. Они не будут пытаться восстановить справедливость и воздавать за совершенные деяния из страха, что когда-нибудь сами могут оказаться на их месте. А ведь приди такой человек, который вернет тех, кто прячется, скрывая свои мерзкие деяния и жестокие, бесчеловечные преступления за законами других государств, привези он сюда преступников и предай он их народному суду, суду справедливости, я бы немедленно и навсегда восстал и пошел за ним хоть на край света! И даже умирая от голода и жажды, обремененный всеми тяготами жизни, не возроптал бы покорный слуга добра истинного и шел бы до конца за этим вождем, за истинным правителем, ханом, достойным нашего государства.

– Таких сейчас нет. Если даже есть, то они не имеют средств и связей, чтобы пробиться на вершину. А появись у них средства и возможность, они тут же превратятся в таких же, кто и сейчас у власти, словно золушка в ведьму.

– Возможно, ты прав, Петр Аристархович, и да – может случиться так, что и после них придут такие же ненасытные волки, но это не повод сдаваться. Надо бороться со всеми, кто позволит себе больше, чем дозволено человеку, пусть даже и хану. Сколько бы предателей у руля нашей страны ни сменилось, народ не перестанет восставать, пока не будет уверен в своем государе и в его благих намерениях, его идее, целях и пути, по которому он ведет всех.

– Вздор! Это полная чушь! Я вижу все то, о чем ты говоришь и что чувствуешь каждый день, но народ наш до сих пор ничему не внемлет. Он нем и слеп!

– Петр Аристархович, ты вроде человек уважаемый, сильный, а все-таки увидеть не умеешь, – улыбнулся Зепар, словно вел разговор с маленьким мальчиком. – Не восстали до сих пор из-за того, что лицо лицемера не могут разглядеть. Вот мы и стремимся помочь народу увидеть. Не восстали из-за того, что не время еще. Знаешь, Петр Аристархович, иногда правда принимает настолько очевидные формы, что становиться невероятной. Ее не хотят, в нее не верят и отказываются принимать, даже если знают, что она может спасти!

– Правда есть правда, везде, вне зависимости от обстоятельств. – Петр Аристархович замолчал. Затем вдруг, словно освободившись от колдовства, тихо произнес: – Учиненное тобою – побуждение людей к революционным настроениям рассматривается как нападение на государство и подлежит наказанию!

– Эх, Петр Аристархович, не слышишь ты меня, родненький! Ну, смотри, на пальцах так на пальцах. Уголовный кодекс нашей страны предусматривает за мое преступление сколько?.. Впрочем, неважно! – Зепар перебил Петра Аристарховича, собиравшегося ответить. – Не в сроке дело! Положим, что мне присудят в качестве наказания пожизненное лишение свободы.

– Так, – кивнул Петр Аристархович.

– А вот тебе правда! Полковник твой, Илья этот, родственник одного человека, который ранее покровительствовал нам. Этот человек имеет власть среди самых высших кругов государства. Более того, он избран в парламент страны. И он поддерживал нас, пока его личные интересы не изменились. Мы стали ему мешать, угрожать его безопасности… Он боялся, что мы все расскажем честным сотрудникам правоохранительных органов. И правильно боялся – мы ведь все рассказали, да вот только ошиблись в адресате, в котором были уверены. На деле оказалось, что порядочных среди вас просто-напросто не бывает. Для вас приказ дороже чести.

Петр Аристархович дернулся было с места, желая возразить, но был прерван Зепаром, который постарался закончить мысль.

– Не об этом речь! Дослушай! Пойми, пока мы живы – он в опасности. А такие люди не любят рисковать своим положением, которое приносит им, хоть и ворованное, но богатство. Что стоит моя жизнь против их устоявшегося образа жизни? Моя смерть – дело времени, поэтому я рад, что сегодня пришел сюда именно ты. С хорошим человеком беседа в радость, хоть в дверь и стучится забвение. В этой ситуации моя правда такова, а какова твоя правда? Примешь ли ты грех на душу или восстанешь за справедливость против беззакония, тирании и станешь ли бороться за то, что тебя тревожит? Готов ли ты отдать жизнь за правду, за истинные цели, за добро? Не убоишься ли врага, когда на кону будет стоять процветание твоего народа?..

Петр Аристархович, выслушав слова Зепара, искал ответы и не мог их найти. Он отвел взгляд и уперся в стол, чтобы сосредоточиться, попытаться заглянуть в неведомые уголки своей души.

– Позволь дать тебе совет насчет корпоративных твоих традиций, закостенелых принципов и убеждений, которые тебе так мешают увидеть и услышать. Я вообще не верил в Бога и вырос в безбожии. Все, что я знал, везде, где я был, все, чем жил, не допускало и мысли о существовании Бога. Но все происходит по Его воле, и мне было предначертано прозреть в определенный момент. Все в этой жизни, все тяготы наши затеяны не просто так. Вот скажи мне: родись я в богатстве, достатке, тепле, – думал бы о бедных и нищих? Не стань я вором, убийцей, преступником, осуждал бы я нынешнюю власть? Все мои испытания есть круги, через которые я обрел понимание происходящего вокруг меня, и в момент, когда я должен был умереть, Бог сжалился. Меня озарило, я прозрел и в одночасье увидел все, чему я сейчас посвящаю свою жалкую жизнь. Не проживи все, что я прожил, и не увидь все, что я повидал, я не обрел бы свое предназначение и в жизни не добрался до истины. Бог есть истина, Он – это истина, остальное ложь, и мы в этом мире – лишь орудие, с помощью которого можно испытать веру ближнего, а этот мир есть искушение, вкусив которое, навсегда потерян билет в рай.

Обретя веру, я почувствовал безграничность Его милосердия. Он не покарал меня за мои грехи, а возлюбил меня такого, какой я есть, и любовью, теплом растопил лед внутри меня. Я воистину раскаялся. Шесть дней я плакал, рыдал, не находя себе места. Я просил прощения, я умолял и на седьмой день я обрел свой путь и понял, что должен делать, чтобы заслужить Его милосердие на небесах. Я понял, что должен совершить, чтобы найти потерянный билет в рай. Помощь угнетенным и беспомощным, бедным, нищим и нуждающимся, тем, кто не может увидеть, тем, кто не может сказать за себя – вот это есть правда! Я помогал им, чем мог, несколько лет, но плодов успеха, как бы ни старался, не сумел пожать. На своем пути я не продвинулся ни на дюйм. Я начал думать: отчего они есть в этом мире? Я углублялся в свои домыслы, доискиваясь правды, и не находил ответов – до тех пор, пока не взглянул на всех нуждающихся в масштабе страны. Меня вдруг озарило, и я увидел причины! Я их, как сейчас, помню. Вот представь себе водопад, стекающий по обрыву скалистых гор вниз в страну, где живут они – нуждающиеся. И представь вершину этого водопада, где живут те, кто управляет этой страной. А теперь скажи мне: как до бедных, нищих и малоимущих дойдет вода, если у начала водопада всю ее забирают себе ненасытные, с неутолимой жаждой предатели, умертвляющие свой народ, землю и страну? Пойми, я верю, что мой путь Богом предначертан, ибо только с Его помощью я обрел этот путь; встал, пошел и иду по сей день! Моя вера непоколебима, ибо она есть правда! Надо бороться за то, во что ты веришь. Все, что я хочу, – это чтобы нуждающимся беднякам досталось немного воды от общего потока, и они сумели выжить, пусть даже за счет самой малости! Ведь они имеют на это право! Право, данное им Богом.

Зепар перевел дух.

– Как бы там ни было, жизнь свою стремись прожить так, чтобы не было сожалений в конце. И за все содеянное нас ждет на небесах спрос настолько жестокий, насколько были жестокими мы на земле! – заключил Зепар.

Наступила глубокая тишина. Убеждения Петра Аристарховича, выкованные жизнью и временем, окончательно дрогнули, и в уме у него была каша. Он то и дело чесал голову и тер губы, силясь осмыслить услышанное. Зепар удовлетворенно улыбался, словно победитель, отдавший все силы в тяжелой схватке со зверем.

– Ты честный человек, Петр Аристархович, и верю, что достойный – который может признать свою неправоту. Именно потому душа твоя мается и ищет ответы. Ищет возможность свернуть с дороги, по которой ты с ненавистью и отвращением вынужден идти. Лишь у честных людей душа воспротивится недозволенному, несправедливому и преступному! И пока ты следуешь по ложному пути, она не успокоится, и ты не обретешь покоя…

Они снова с минуту помолчали.

– Представь себе, Петр Аристархович, вот вырастет твой сын в нищете и не перестанет болеть, надрываясь от тягот. И спросит тебя однажды: «Отец, отчего ты остался безразличен? Отчего не воевал? Отчего не боролся за меня, за мое будущее? Отчего я, невинный, еще в утробе матери был обречен на несправедливые страдания из-за бездействия твоего? Отчего ты предал меня?..» Что ты ему ответишь? Что ты был слеп?..

Зепар не успел договорить, как в дверь ворвался, прервав разговор и довольно потирая руки, полковник Илья М.С. Обращаясь к Петру Аристарховичу, он объявил приказ: явиться к начальнику штаба.

XLVI

Этой же ночью Зепар и его сообщник Акай – парень, только начавший жить, в возрасте двадцати четырех лет, еще не познавший радостей жизни и вкуса чудес мира сего, без суда и следствия, без протоколов, записей и прочих бумаг, которые могли бы зафиксировать происшедшее, были расстреляны. Петр Аристархович, вопреки своему желанию, стал свидетелем расстрела. Хоть он и не нажимал на курок, но все же оказался причастен к кровавой расправе. Его совесть взывала к справедливости, и он предпринял усилия, чтобы предотвратить убиение.

Петр Аристархович – военный человек, воспитанный уставом, на хорошем счету у руководства, никогда не позволявший себе высказать свое мнение о чем-либо, пока его не попросят, и никогда не проявлявший манерности, в этот раз бился, размахивая руками и стуча по столу начальства, взывая и требуя справедливого наказания для изменников государства. Но его усилия были напрасны, а желания – перекрыты приказом. Грудь щемило от боли… Сознание Петра Аристарховича отказывалось принимать правду. Незыблемый мир, в котором он вырос и в святость которого неукоснительно верил, был сокрушен. Тогда у него впервые возникли сомнения насчет пути, по которому он слепо шел всю жизнь. Его голову начали посещать мысли о том, что путь этот есть ложный. Что стиль мышления, стереотипы, присущие ему, взращены и навеяны государством. Голова Петра Аристарховича кружилась, болела от напряжения – ему никак не удавалось избавиться от ощущения, что он лично причастен к злодеяниям, беспределу, воровству, убийствам и безнаказанности, приведшим к хаосу и разрухе.

Но у него, увы, не было выбора. Его загнали в рамки, в которых единственный способ выжить – это пресмыкаться. Петр Аристархович под страхом объявления его государственным преступником стоял в безлюдном поле, в окружении зубоскаливших убийц в форме, облизывавшихся в предвкушении скорой расправы над безоружными людьми. Среди них с глубоко счастливой физиономией стоял полковник Илья М.С. Вид полковника вызвал в Петре Аристарховиче чувство омерзения, и он поспешил отвернуться. Крики отчаявшегося Акая, молящего о пощаде, резали ухо. Сердце Петра Аристарховича было на грани инфаркта. Оно громко и надрывно стучало, словно готовясь лопнуть, дыхание участилось, стало тяжело стоять, и Петр Аристархович почувствовал сильнейшую усталость. За свою военную карьеру ему часто приходилось видеть смерть, но эта была иного рода. Она сопровождалась неимоверной жестокостью, безнравственностью, беззаконием и противоречила всем человеческим ценностям… Внутри Петра Аристарховича одновременно плакал ребенок, который живет в каждом из нас, и в то же время бушевал солдат, который, словно разъярённый лев, готов был бросится на тех, кто учинял эту несправедливость, на тех, кто приводил приговор одного-единственного незаконного «судьи» в исполнение. На тех, кто радовался такому греху… Петр Аристархович желал порвать всех присутствующих на куски, чтобы защитить преступников. И, возможно, так бы и произошло, не поймай он взгляд Зепара, который все это время смотрел на Петра Аристарховича. Зепар ни проронил ни слова с момента, когда их привезли на голгофу. Он улыбался, словно был рад участи стать святым мучеником, которую ему определили грешные люди. Не успел Петр Аристархович подумать, как молчание мрачных полей нарушила автоматная очередь. Петр Аристархович, предаваясь захлестнувшим эмоциям, в забытье бросился к упавшему навзничь Зепару. Присел на грязную глину и обнял окровавленное тело казненного. Слезы хлынули из глаз, Петр Аристархович даже не пытался сдерживать их. Он более не боялся быть осмеянным. Не боялся потерять авторитет и уважение. Он перестал считать людей, с которыми вырос, людей, которые, не задумываясь ни о чем, привели приговор в исполнение, друзьями и преданными товарищами.

XLVII

Время неумолимо текло и необъятные поля прошлого утопали в водах настоящего, чтобы однажды принять радужные суда будущего. Глубокие раны Петра Аристарховича со временем немного затянулись, но душа его не смирилась. По ночам ему снились кошмары, а когда он бодрствовал, все его мысли возвращались к пережитому. Как только он закрывал глаза, к нему приходил улыбающийся Зепар, и Петр Аристархович не прекращал кричать ему, вопрошая: «Почему ты улыбаешься?! Надо мной смеешься?!. Чем ты недоволен? Что я делаю не так? Что мне делать?.. Прости за слепоту, за слабость характера…» Но дух Зепара не переставал улыбаться и всегда оставался безмолвным. А иногда Петру Аристарховичу, отдаваясь многочисленным эхом, слышались крики Акая: «Умоляю, пощадите, ребята! Братья, за что, а?! А, байкелер, у нас в стране по закону нет ведь расстрела! Что же вы творите?.. Да будьте вы прокляты, нелюди!!!»

Петр Аристархович прошел лечение у военных врачей. Те лечили его нарушенную психику. Но все их усилия, все попытки вывести больного из депрессивного состояния закончились крахом. Его выписали. Врачи верили, что привычная среда отвлечет его от неотвязных мыслей и вернет к нормальному образу жизни. Но они ошибались. Тяжелые думы не оставляли Петра Аристарховича ни на секунду. Их становилось все больше, они становились все коварнее и невыносимее. Конечно, он боролся с ними, по наущению врачей принимая целые горсти таблеток разных цветов и размеров, которые, по мнению медиков, должны были предотвратить сумасшествие столь ценного сотрудника и вернуть его к службе в рядах армии насквозь прогнившего государства.

Валерия хоть и не знала о тайне мужа, но чувствовала, что с ним что-то не так. Она видела, что тот не в себе. Она замечала фальшивые улыбки и смех, неестественный интерес к ее женским делам и пустоту в глазах супруга. Она знала, что тот сражается с непосильной болезнью ради счастья своей второй половины, но его душа витала далеко от того места, где была она. Разумеется, Валерия прилагала все усилия, она изо всех сил изощрялась, чтобы отвлечь Петра Аристарховича и вернуть его к жизни. Все было тщетно. Каждый день каждая новая попытка удивить мужа и заставить его обратить на нее внимание так, как он обращал ранее, терпела неудачу… Не прошло и полугода, как Валерия заскучала по их прежней жизни. По жизни, в которой были для нее только он, а для него – только она. Он – это лучшее, что случилось с ней, она – это лучшее, что было с ним. Именно поэтому Валерия даже и не думала сдаваться. Но все чувственные волны Валерии накатывались на скалу отрешенности Петра Аристарховича и разбивались вхолостую на миллионы брызг.

В конечном итоге Петр Аристархович, обуреваемый словами Зепара, взрастившими в нем иную веру, покинул свой уютный уголок. Свой маленький рай на земле, приносивший ему столько счастья, – свою Валерию.

Пятого апреля две тысячи десятого года он положил свою жизнь на алтарь высшего суда как плату за процветание своего народа, за то, чтобы люди имели возможность жить, не страшась завтрашнего дня. Чтобы их дети смогли гордиться отцами и Родиной. Он пожертвовал личным счастьем, которое позволило бы ему ничего другого более не желать в этой жизни. Пожертвовал ради счастья каждого человека, живущего в его стране. Он и многие герои – сыновья Кыргызстана храбро сошлись в неравной схватке с тиранией, лицемерием, циничностью, беззаконием, безнаказанностью, беспределом, ради процветания и будущего своего народа. И в борьбе этой погибли… Страна, сохранившая единство с возможностью исправить ошибки предателей, обязана героям, не отступивших под страхом смерти, не дрогнувших перед лицом врага. Каждый из погибших отдал самое дорогое что имел, – свою жизнь. Герои принесли себя в жертву ради того, чтобы угасающая вера в душе каждого из нас возродилась.

XLVIII

Дурное предчувствие не покидало Валерию все дни отсутствия Петра Аристарховича. Она привыкла, в силу его работы, оставаться одна. Бывало так, что она не виделась с мужем неделями, но на этот раз сердце ее, предчувствуя беду, не хотело успокоиться. Валерия металась из стороны в сторону, силясь отвлечься и найти хоть на мгновение покой. Выглаженная форма супруга висела в прихожей, постоянно попадаясь на глаза и способствуя чувству тревоги (Петр Аристархович всегда, куда бы ни шел, тем более на работу, надевал военную форму). Валерия то и дело выглядывала в окно в надежде, что любимый муж вот-вот появится где-нибудь вдалеке, и она, не дожидаясь, пока он войдет домой, выбежит навстречу, обнимет и без слов покажет, как скучала. А затем они в обнимку, так и не поднявшись в квартиру, пойдут встречать закат солнца на крыше своего дома. Вооружившись бутылкой красного вина и устроившись под облаками цвета манго, высоко над землей, над всем негативом этого жестокого мира, вдали от людей, наедине друг с другом они будут спорить, кто кого любит больше. Лаская друг друга и ощущая обоюдное тепло, они утонут в объятиях и сольются в бесконечном поцелуе…

Мысли о былых наслаждениях, трепет, который Валерия чувствовала, прижимаясь к мужниной груди, чувства и воспоминания о его губах, оставляющих воздушных бабочек на ее шее, сводили с ума, и дрожь то и дело пробегала по ее телу. Душа Валерии требовала немедленного присутствия Петра Аристарховича. Она силилась остановить буйство чувств, но все ее переживания о том, где он может быть, почему так долго задерживается, почему ушел без формы и куда, в конечном итоге сменялись памятью о райских мгновениях прошлого, о минутах, проведенных с ним… Валерия отдала бы все на свете, чтобы только Петр Аристархович сейчас оказался рядом с нею.

Десятого апреля две тысячи десятого года, после пяти дней отсутствия Петра Аристарховича и через три дня с момента свержения узурпатора, предателя и зверя Валерия получила от полковника Ильи М.С. письмо. В нем говорилось, что Петр Аристархович отдал свою жизнь, сражаясь в рядах восставших за победу народной революции. Валерия рыдала, стоя на коленях и обнимая форму Петра Аристарховича, висевшую в прихожей.