Межгорье

Повернув голову, всматриваюсь в темноту и различаю его силуэт. Парень сидит в зоне, которую не покрывает свет прожектора. Так что я даже его сначала и не заметила.

– Очень остроумно, – сухо замечаю я.

– Она молодец, – Андрей осторожно массирует живот Таре. – Она справится сама. Просто иногда это затягивается. У Тайгушки, например, в который бы раз она не рожала, щенки появлялись каждые полчаса. Все индивидуально. Как и у женщин.

Я с жалостью смотрю на собачку.

– Бедные… Они рожают и мучаются ради вашей наживы.

– Ты удивишься, но это не всегда прибыльное дело, – говорит Андрей.

– Ты сам говорил, что это бизнес, – припоминаю один из наших первых разговоров.

– Не придирайся к словам. Знаешь, что отличает хорошего заводчика от плохого?

Я пожимаю плечами.

– Знания? Опыт?

Андрей качает головой.

– Ответственный и серьезный подход к животным. Продажа щенков – это лишь малая часть того, чем мы тут занимаемся, – объясняет он. – И, какими бы злодеями мы тебе не казались, мы любим своих собак. Та же Тайга. Мы ее больше не вяжем. Пенсию она себе заработала. А другой бы использовал ее до последнего.

Андрей произносит это немного снисходительно, словно пытается успокоить ребенка, и меня пронзает укол совести.

Я вечно лезу не в свое дело.

Несколько минут ничего не происходит. Тара, явно испытывая муки, время от времени поскуливает. Ее живот то расслабляется, то встаёт колом, но Андрей не отходит от нее ни на шаг: гладит живот, чешет между ушами и успокаивает Тару, называя ее умницей и обещая, что все скоро прекратится.

Начиная замерзать, я переминаюсь с ноги на ногу и обхватываю себя руками. Всё-таки в конце августа ночи уже холодные, тем более в гористой местности. Сна теперь вообще ни в одном глазу. Да и, признаюсь, хоть и тревожно, но любопытно. Хочется узнать, чем все закончится.

Правда я отхожу подальше от вольера, чтобы не нервировать Тару и не стоять над душой у Андрея. Закинув голову и любуясь звездным небом, думаю о том, почему не сделала этого раньше. Пока меня совершенно бесцеремонно не обхватывают две большие руки.

Я даже не слышала, как Клим подошел сзади.

– Я запретила тебе трогать меня, – ворчу на него, напрягая мышцы.

– Я помню.

Клим говорит это так нагло, словно хочет сказать: “Молчи, женщина, и делай, что тебе велят”, отчего у меня по телу пробегают мурашки.

– Клим? – дергаю плечом, стараясь игнорировать это волшебное ощущение соприкосновения моей кожи с его натренированными мускулами.

Боже… Он опять по пояс голый…

– Я просто тебя согрею, – вздыхает парень.

Надеясь на поддержку, я смотрю на Андрея, но тот никак не комментирует ситуацию. Сначала даже паникую, но тепло обволакивает меня, становится так приятно. Вскоре я начинаю думать, что объятия парня – не такая уж и плохая идея. Мне реально холодно.

– Ты когда-нибудь одеваешься? – говорю первое, что пришло в голову, лишь бы заполнить неловкую тишину.

Причем, если кому-то тут и неловко, то лишь мне. Андрей занят Тарой. А Климу до лампочки на всякие неловкости.

– Одежда для слабаков, – усмехается Клим.

– Лет в семь – восемь он постоянно болел… – все-таки Андрей решает поучаствовать в разговоре. – Однажды мне это надоело, и я начал штудировать все о закаливании. С тех пор Клим так и ходит, как Маугли.

– И зимой? – я поворачиваю голову.

– Нет. Зимой я хожу в медвежьей шкуре, – хмыкает парень.

– Серьезно?! – удивленно восклицаю.

Мою реакцию Боголюбовы встречают дружным раскатистым хохотом. И от того, как смеется Клим, меня даже потряхивает, когда его грудная клетка вдавливается в мою спину.

– А ты чего так укутался? – стараясь сохранить лицо, подтруниваю над Андреем. – Сына заставил голым ходить, а сам?

На Боголюбове помимо клетчатой рубашки надета поношенная джинсовая куртка.

– Ну я предпочитаю раздеваться только в особых случаях, – улыбается мужчина.

У меня же в мозгу проносится: по пятницам.

А потом Андрей говорит что-то про потуги, и Тара начинает рожать. Не мгновенно конечно. Но даже мне понятно, что именно происходит. И, чтобы не видеть этого, я выскальзываю из объятий Клима и отворачиваюсь.

Только он снова сгребает меня в охапку. На этот раз я не возражаю. Наверное, во всем виновата ночь и темнота. Если бы сейчас светило солнце, я бы точно не позволила Климу обнимать меня, но ночью все, как будто бы, не по-настоящему.

Мы стоим лицом к лицу. Вернее, мое лицо находится где-то напротив его кадыка. Не зная, куда деть руки, так и держу их прямо по швам.

– Когда я увидел это в первый раз, меня стошнило, – успокаивающе шепчет Клим.

– Да? И сколько тебе было?

– Не помню. Я был мелким пацаном.

– Наверное, собачьи роды – не то, что должны видеть мальчики.

– Отец был того же мнения и не пускал меня смотреть.

– Тогда как ты увидел?

– Подсматривал, – с гордостью признается парень.

Я смеюсь.

Мы стоим так еще приличное время. И наш тесный телесный контакт кажется мне все менее странным. Мы оба взрослые, совершеннолетние люди несмотря на то, что Клим младше меня на пять лет, и мы не делаем ничего плохого. Да тут даже присутствует отец парня. Объятия бывают разные. И не все их них что-то обозначают…

По крайней мере, так я себя уговариваю.