Жили-были в Миновском

В вагоне было душно, темно и необычно тихо. Притихли даже дети, которые всегда и везде находили себе забаву.

Когда состав тронулся, Анна долго шла рядом, а потом, спохватившись, крикнула:

– Я телеграмму дам, чтобы встретили тебя!

Пашка устроилась в уголке и сначала просто стояла, прижавшись к стенке. Ехали по северной дороге, далеко в объезд, чтобы не натолкнуться на противника. Их состав пропускали в последнюю очередь – зеленый свет давали только военным грузам.

На очередной стоянке с верхних нар прямо на многострадальную Пашкину поклажу спрыгнул какой-то бугай явно бандитского вида.

– Ой, дяденька, что же вы, – хотела возмутиться она.

– Молчи, из вагона выброшу, – угрожающе цыкнул «дяденька» и, как ни в чем не бывало, пошел по своим делам.

«Вот наглый, наверняка дезертир, а ведет себя по-хозяйски, да еще и ругается, – подумала девушка, оттащила свой багаж в сторону и уселась на него, – лучше сама примну, чем всякие будут топтать».

Так она и просидела весь долгий путь: не один день, не одну ночь, как в тумане, путая сон с реальностью. Боясь отстать от поезда, быть ограбленной, не увидев ни одного участливого лица.

Их составу повезло: он ни разу не попал под бомбежку или обстрел и пусть медленно, но верно все дальше и дальше увозил людей от войны.

Пашка думала, что никто ее не встретит, и лихорадочно искала способ добраться до дому. Поезд прибывал не в Бежецк, где жило много знакомых, а в Красный Холм. А в пути он был не несколько часов, как обычно, а несколько суток.

Каково же было ее удивление, когда на станции к ней подошел дядя Иван. Этот странноватый, не привыкший много говорить мужчина, несколько дней дожидался ее, встречая все проходящие составы. Только в его телеге, блаженно вытянувшись на пахучем сене, девушка смогла выспаться за все последние тревожные сутки.

В деревне война совсем не ощущалась. И Пашке казалось, что скоро все наладится. Немцев обязательно победят старшие, кому и положено защищать родину.

***

– Папка, вставай, – потихоньку выскользнув из-под теплого одеяла, Пашка будит отца.

– Да ты чего, доченька, – открыв непонимающие со сна глаза, удивляется тот.

– Разве не слышишь, на том конце звонят, бригаду подымают, – отвечает она.

– И то верно, вставай, мать, – легонько теребит Василий жену, – вишь, дочька-то у нас какая, раньше солнышка встает.

Наскоро перехватив хлеба и запив его водичкой, мама, брат Иван и Прасковья отправляются за реку. По росе трава легче ложится под умелой рукой косца. Солнце не палит, и работа спорится. Пьянящий, почти физически ощутимый запах свежескошенной травы превращает труд в радость, в наслаждение собственной силой, молодостью, гармонией с окружающим миром.

Обедать идут на крутой берег Мелечи: хлеб, картошка, огурцы, молоко кажутся необыкновенно вкусными. Родная река медленно катит свои прозрачные воды, низко над ней кружат большие стрекозы, тихий ветерок приятно холодит кожу – и сейчас для Прасковьи это единственно возможная реальность.

Глава 4

Сентябрь 1941

Осенью Пореченская школа, в которой учились дети из окрестных деревень, так и не открылась. Ни у кого не оставалось сомнения, что война продлится долго. Фашистские войска слишком стремительно двигались вглубь страны, а значит, обратно гнать их будет нелегко. Ежедневные сводки только усиливали чувство тревоги и страха. В каждой семье кто-то ушел на фронт. В деревне получили первую похоронку…

Случилось, правда, и несколько необычных событий: из блокадного Ленинграда через линию фронта пришли односельчане, которые не успели в свое время выехать из города. Среди них были и те ребята, с которыми так беспечно и так давно гуляла по ночному Невскому Пашка.

Ранним сентябрьским утром в дом постучала соседская девчонка, по возрасту почти ровесница Прасковьи:

– Тетя Маша, нас на окопы назначили, меня, Анюту Ефимову, Сережку и вашу Пашу. Завтра нужно быть на станции Красный Холм, – по-заученному протараторила она, а увидев за спиной женщины подружку, обратилась к ней, – ты приходи сейчас к нам, там все соберутся, решим, что брать с собой, как добираться.

– Ой, доченька, что же это, куда они тебя, – Мария Ивановна тяжело осела на деревянную лавку, – лучше бы меня взяли, там же война.

– Ничего, мам, – успокоила ее девушка, – мы ведь в тылу будем, ты же слышала, окопы, значит, для обороны. Да и не одна еду. – Сама Паша не очень-то верила в свои слова, но очень хотела успокоить маму. – Я побегу, все разузнаю, а ты тут смотри не расстраивайся.

В доме у Сашки Майоровой уже собралось человек 10 – все ровесники Прасковьи. Здесь же находился присланный с разнарядкой человек из Поречья.

– Собрались, – окинул он взглядом притихшую молодежь, – значит, слушайте и запоминайте. Вас направляют в помощь Красной Армии на сооружение оборонительной линии. С собою возьмете лопаты и минимальный запас продуктов. По прибытии на место вас поставят на довольствие. Завтра в 8 утра быть на станции. Поезд отходит в 9. Опоздавшие и не явившиеся будут считаться дезертирами. Все ясно? Вопросы есть?

Вопросов не было. Выехать договорились в 4 утра. Пашкин отец был среди отряженных доставить ребят к месту сбора…

Сентябрьские утренники в средней полосе России не отличаются мягкостью и теплом. На траве тонкая поволока инея – предвестника скорых морозов. Зябко, нужно одеваться теплее, хотя день может оказаться по-летнему жарким.

Отец поднялся раньше всех: запрягать коня, готовить телегу везти меньшую в далекое село.

– Что ведь удумали, – все не мог успокоиться он накануне, – детей отправлять к фронту. Нас бы лучше взяли, так нет ведь, девчонок.

И сейчас, проверяя подпругу, прилаживая хомут, он все вздыхал про себя и вел безмолвный монолог, доказывая кому-то невидимому свою позицию.

На дворе собрались провожающие – с Пашкой в попутчиках отправлялась Саша Майорова и Аня Ефимова.

Устроились, уложили нехитрую поклажу и под материнские слезы и молитвы тронулись в путь.

Телега мерно подпрыгивала и покачивалась на дорожных ухабах, и Пашке было уютно и тепло в душистом сене. Их маленький обоз выехал за околицу. Деревню плотно укутывал туман, из которого, белое и холодное, выплывало солнце. Оно еще наберет силу и разогреет осенний воздух, но сейчас света хватает лишь на то, чтобы зажечь капельки росы на прозрачных паутинках.

Девушка смотрела в широкую спину отца и думала, какой же он у нее сильный и красивый. А еще добрый. Когда началась Первая мировая война, отца забрали на фронт, и он дослужился до нижнего офицерского чина (какого точно, она не вспомнила). Он был справедлив: сам деревенский, жалел своих солдат, таких же простых крестьян. Те, в свою очередь, платили ему преданностью и любовью. Когда в 1918 году власть в полку взяли красные командиры, начались массовые расстрелы офицеров. Потребовали выдать и Василия, но бойцы закрыли его своими спинами и не позволили чинить неправый суд.

Всегда Пашка чувствовала сильную любовь отца к себе. Любил он младшую дочку, жалел ее – самую слабенькую среди детей. Бывало, приезжал из дальней разнарядки и баловал ее гостинцем – сухариком или кусочком сахара.

Станция шумела и гудела: здесь стояли вагоны с эвакуированными, составы с оружием и солдатами. Дежурный показал их вагон и велел не мешкать: скоро отправлялись.

– Береги себя, доченька, – напутствовал Прасковью отец, укладывая ее вещи в углу, – держись рядом со своими, слушай старшего. Там ведь фронт, война рядом.

И снова она попала в телячий вагон. Правда, на этот раз ее окружали знакомые, односельчане: и сверстники, и люди постарше. Поезд был длинный: в нем собрали много народа. Куда точно везут, не знал никто, а сопровождавший их угрюмый военный был молчалив и на расспросы отвечал одно:

– Не положено говорить. На месте узнаете.

Старшие определили, что едут на север, в сторону Ленинграда. Правда, неясно зачем – ведь там, если верить сводкам, уже были немцы, а значит, рыть окопы поздно.

На длинных стоянках, которых оказалось предостаточно, по очереди бегали за водой, чтобы приготовить горячую еду.

Вот и сегодня поезд с раннего утра загнали на запасный путь, и не похоже было, что отправят скоро. В их вагоне по негласному решению главной была тетя Евдокия. Старше всех по возрасту, хваткая, мудрая какой-то простой крестьянской мудростью, она сразу начала присматривать за молодежью.

– Вот что, ребята, давайте-ка за дровами, – обратилась она к скучающим мальчишкам, – а вы, девочки, принесите воды, будем кашу варить.

Пашка и Валька, к которым были обращены последние слова, взяли ведро и отправились искать колодец.

Выстояв небольшую очередь, они оказались у странного сооружения: водонапорной башни с высоким желобом и скользким рычагом, который довольно сложно приводился в движение.