Когда зазвенит капель

– Роман Юрьевич, я… Я согласна!

Он улыбнулся какой-то странной перекошенной улыбкой и сказал:

– Что же, тогда не будем откладывать в долгий ящик. Сейчас самое удобное время. Пошли.

И он, не оборачиваясь, широко и размашисто зашагал, словно не считал нужным убедиться, успевает ли Даша семенить следом. Они вышли на улицу, на стоянку перед корпусом, и возле огромного черного Лендкрузера Роман Юрьевич выудил из кармана брюк брелок сигнализации и открыл машину.

– Посиди пока здесь.

Он достал телефон и кому-то позвонил, и еще несколько минут стоял на улице, видимо решая какие-то вопросы. Сквозь стекло Даше не было слышно, что он говорил. Она внезапно почувствовала себя маленькой рыбкой в аквариуме.

Когда они тронулись с места, пошел снег – белый, густой, празднично-новогодний, и от этого ощущение нереальности происходящего стало еще сильнее.

– Пристегнись, – коротко бросил профессор, крепко сжимая руками руль и глядя на дорогу.

Чтобы не оглядываться на остающийся позади корпус университета, Даша прислонилась лбом к прохладному стеклу, смотрела на проносящиеся мимо темные деревья и дома, и пыталась представить себе, что ждет там, куда они едут. Она сидела совершенно неподвижно, потому что только с застывшим телом ее не трясло. Профессор щелкнул зажигалкой и закурил. Салон немедленно наполнился едким дымом. От запаха Даша будто очнулась, с силой дернула кнопку стеклоподъемника, и пассажирское окошко опустилось до предела. Это было почти невежливо, и она почувствовала, как он смотрит на нее, убрала палец с кнопки и оставила все, как есть.

Спустя минуту Роман Юрьевич припарковал машину у обочины и, ни слова не говоря, вышел и скрылся в здании под вывеской «Аптека».

Остаток пути прошел в такой же гнетущей тишине. Даша почти ничего не запомнила: ни района, ни голубого панельного дома, куда он ее привез; ни того, как они поднимались в лифте, как он возился с ключами, а отперев дверь, бросил их на полку к зеркалу; ни того, как он шумел водой в ванной, а она механически, как робот, снимала пальто и вешала на крючок у входа.

Он провел ее по длинному извилистому коридору – «Сколько же здесь комнат?» – промелькнула мысль, прежде чем он распахнул перед ней дверь маленькой спальни. Она стояла посреди комнаты в напряженной позе, будто кто-то заменил позвоночник металлическим стержнем. Сердце билось так сильно, что она почти ничего больше не чувствовала. Все мысли сжались в точку и пульсировали в едином ритме.

Роман Юрьевич подошел совсем близко. Так близко, что она отчетливо видела красные ниточки-сосуды у него на носу и мелкие бисеринки пота на лысине. Ей казалось, что воздух в комнате словно стал тяжелее и давил на нее. Он взял ее ладонь в руки и провел большим пальцем по костяшкам. Даша посмотрела на их соединенные руки.

– Ну что же ты? Боишься меня? – кажется, это были его первые слова за долгое время.

Даша отрицательно замотала головой.

– Не бойся. Порадуй старика и больно не будет.

Он наклонился к ее лицу и обхватил пальцами подбородок. От его ладони пахло мылом. Там, где прикасались его пальцы, кожу покалывало, как будто через него текло электричество.

– Роман Юрьевич, я… – Даша с трудом сглотнула, – я никогда не была раньше с мужчиной.

– Мать честная! Что ж ты раньше не сказала? – он отшатнулся от нее, словно обжегся. Помолчал немного, а потом сказал, – Если ты передумала, то можешь уйти. Тебе ни к чему дарить мне свою девственность.

– Но… Тогда ведь вы не поможете мне?

– Нет. Но я не хочу давить на тебя. Это решение ты должна принять сама.

Даша подняла на него темные глаза.

– Я остаюсь.

– Замечательно, – он положил руку ей на затылок, запустив теплые пальцы в волосы, – Ты боишься. Я вижу твой страх. Завораживающее зрелище.

В его глазах появилось какое-то новое выражение и от этого Даша напряглась еще больше. Она почти забыла как дышать.

– И мне хочется видеть твой страх снова и снова. – Он отпустил ее, но не отстранился, погладил по подбородку, по шее, – Но я борюсь с этим.

Он положил ладони ей на талию, потом его пальцы заскользили по спине, нащупали застежку бюстгальтера, переместились вперед и стали расстегивать мелкие пуговки на блузке. Его лицо было совсем близко. От него пахло табаком и мятой. И он принялся ее целовать – жадно, настойчиво, будто хотел выпить. Руки его продолжали раздевать Дашу. Он справился наконец с блузкой и швырнул ее на пол, следом стянул юбку и черные, теплые колготки.

Оставшись перед ним в одном белье, Даша вдруг подумала, что трусы и бюстгальтер у нее из разных комплектов и не подходят друг к другу. Но профессор не обратил на это никакого внимания. Он отстранился от нее и быстро разделся сам. Даша зажмурилась. Еще никогда в жизни она не видела так близко обнаженного мужчину. И если лицо его выглядело старым, то тело было гладким и подтянутым. Он снова шагнул к Даше и быстро избавил ее от последней хрупкой защиты белья. Потом заставил сделать два шага назад так, что она уперлась ногами в кровать, надавил руками на плечи и ей пришлось лечь.

Она лежала, глядя в глянцевый натяжной потолок, в котором отражалась ее тоненькая фигурка и профессорская спина, пыталась проглотить комок страха, хотя горло не желало смыкаться, и чувствовала на себе его горячие руки и дыхание. Он с силой гладил ее, сжимал ладонями маленькую грудь, а потом переместился ниже.

– Ну же, давай. Раздвинь ножки, я хочу видеть тебя всю. Если не будешь сопротивляться, больно не будет.

Даша судорожно вздохнула и позволила ему развести ноги в стороны. Она ожидала, что вот сейчас-то он и сделает то, к чему так стремятся все мужчины, но вместо он принялся ласкать ее языком.

«Боже, что он делает?! Господи, стыд-то какой!» – пронеслось в голове у Даши и она сжала ладонями покрывало на кровати. Одно дело видеть постельные сцены в кино и совсем другое – допустить к самому сокровенному чужого, едва знакомого мужчину. «Расслабься! Расслабься, черт побери, сама на это пошла!»

Профессор неутомимо работал языком. Мало-помалу напряжение отступило и Даша смогла расслабиться. Роман Юрьевич поднял голову и продолжил начатое пальцами, нежно и аккуратно запустил один внутрь. Даша прислушалась к своим ощущениям: боли не было. Было даже странно приятно. Он приподнялся на руках, заглянул Даше в лицо и хрипло спросил:

– Тебе нравится?

Даша ничего не ответила, только едва заметно кивнула.

– Тебе нравится. Я хочу, чтобы ты получила удовольствие от первого секса. Радуйся, что это случится не с неопытным мальчишкой, а со мной. Я знаю, что нравится женщинам.

И он снова опустился вниз. На этот раз ласкал ее быстро, неистово. В какой-то момент она сдалась окончательно и у нее в животе рос, увеличивался, зрел комок тепла. Наконец он достиг небывалых размеров и взорвался, парализовал ноги, спину и всю ее волю. Даша не издала ни звука, она только судорожно дышала, пока оргазм не стих.

– Ты хорошая девочка. Теперь иди сюда.

Он притянул ее голову к животу, заставляя взять мягкий вялый член в рот. От запаха рот мгновенно наполнился слюной и к горлу подкатила тошнота. Она сглотнула, обхватила его рукой, закрыла глаза и пересилила себя. Он держал ее за голову крепко, не давая шанса отстраниться, двигался быстрыми толчками. Из глаз выступили слезы. Она вырвалась из его рук, сглотнула дурноту и задышала медленно, глубоко.

Профессор встал с кровати, пошарил в кармане брюк и выудил оттуда презерватив. «Экий джентльмен, – пронеслось в голове у Даши, – а я об этом даже не подумала»

Он снова подошел к ней, обхватил обеими руками и перевернул на живот и поднял на четвереньки. Задержался на доли секунды, провел пальцами по ягодицам, а затем приступил. Ее моментально наполнила боль, тягучая, ноющая. Брови сошлись на переносице и она прикусила палец, чтобы не застонать. Она чувствовала, как из нее струится стыд, заполняя собой все пространство комнаты. Она позволила ему делать все, что он хочет, хотя каждое его движение отзывалось болью. Пока Бекк исступленно впечатывался в нее, какая-то часть Даши отделилась от ее сознания, покинула спальню и побрела по квартире. Из крана в ванной капало, на кухне гудел холодильник, на пафосных узорчатых обоях тихо тикали дизайнерские часы. Она заглянула в мельком увиденную гостиную, рассматривала массивный светлый диван и огромный плоский телевизор на стене. Стоя у окна, отколовшаяся часть Даши отодвинула прозрачную вуалевую занавеску, потрогала колючие массивные ветки стоявшего на подоконнике алоэ, и посмотрела на улицу. Снег все еще шел, наряжая грязные улицы в белые одежды. Проспект шумел, но стеклопакеты не пропускали звуков с улицы. Машины, сверкая разноцветными боками, сновали по нему, словно туча мошкары в летний полдень. Время от времени отколовшаяся часть Даши задерживала дыхание, прислушивалась, чтобы понять, по-прежнему ли это происходит. Услышав глухой стук остова кровати, хлопки кожи по коже, она снова поворачивалась к окну и смотрела на падающие хлопья снега.

Наконец все закончилось. Профессор дернулся в последний раз и затих, лег на нее сверху и придавил всей своей тяжестью.

Потом он сполз с нее, больно шлепнул ладонью по заду:

– Хорошая девочка! – и скрылся за дверью.

Она продолжала лежать, оглядываясь, прислушиваясь и поглядывая на дверь. Наконец он появился снова, улыбающийся, посвежевший и сказал:

– Ванная там. Чистое полотенце в шкафчике.

Даша встала и, едва переставляя ноги, ощущая в промежности мерзкую жгучую резь, пошла к двери, взялась за ручку и, прежде чем открыть ее, обернулась назад. На взбитой зефирной белизне покрывала алели две капельки крови.

Напряженная сосредоточенность, крепко державшая ее с того самого момента, как они отъехали от университета, слетела одним махом – как будто ее и не было. С облегчением Даша почувствовала, что с этого момента все – и протокол маминого лечения, и новое, не испробованное лекарство, – больше не ее забота; что она подпишет сейчас договор, пойдет домой, сядет на автобусное сиденье, закроет глаза, и все это перестанет существовать, а когда она откроет их в следующий раз, ее жизнь будет прежней, без страха за маму, без пропусков лекций, а весь этот нереальный кошмар останется так далеко, словно его и нет вовсе.

Глава 8

Вечер был колючим. Таким же колючим, как и Любин свитер, который она второпях натягивала поверх тонкого кружевного белья, серым и кусачим. Все не так складывалось этим вечером. Отец зло хлопал дверями и по мелочам ко всем цеплялся. Мать гремела посудой на кухне и огрызалась в ответ. Ленька заперся в комнате, врубил «Раммштайн» и отказывался сделать потише. И в довершение всего ее срочно вызвал в лабораторию Роман Юрьевич.