Последний век мира

– В свободное время я прогуливался по улицам Эстина, запоминая каждый дом, каждый закоулок. Эту прогулку считал познавательной и совершал ее перед каждым заходом светила. Однажды, судьба завела меня в закоулок, где сидели три офицера равного ранга со мной и один – старше. Они вели себя странно и смеялись просто так. Я не понимал их. Один начал оскорблять меня, хоть я и не давал повода. Когда же поступил мой ответ на издевку, другой попытался меня ударить, но я вовремя увернулся и попытался убежать. Я не хотел проблем перед командиром и уж тем более, чтобы меня выгнали с позором. Эта честь была получена великой ценой, и я не хотел ее так легкомысленно потерять.

– Так Дуктор бы все понял! Он… – Форут встрял в речь отца, но Фидеум вмешался.

– Почему ты вечно перебиваешь? Спросишь потом. Мы слушаем и спрашиваем, когда для этого есть время.

– Потом я могу не вспомнить. А вопросы во время истории раскрывают детали, которые могут быть непонятны! – Форут стал переминаться с ноги на ногу, медленно теряя терпение.

– Прости. Я и забыл, что глупым нужно повторять и разъяснять очевидное!

– Извинения приняты от притворщиков, которые сами додумывают детали истории, зачастую неверно, а потом разочаровываются. – он насупился и сжал кулаки.

Юстос не успел вмешаться. Ссору погасила Спиранта, с несвойственным ей методом:

– Прекратите оба! Вы неподобающе себя ведете! Еще раз я услышу подобное – оба выместите гнев на чистке кормы! – она строго посмотрела на них, и сыновья притихли. Её сведенные от злости брови в сочетании с сильно сомкнутыми губами будоражили эмоции Юстоса каждый раз.

– Благодарю. – муж улыбнулся ей. – Не забывайтесь, и о вас запомнят только лучшее. Я не мог пользоваться доверием верумия. Кому он больше поверит: человеку, которого он знает недавно, или нескольким офицерам, прошедшим с ним долгую службу? – вопрос не требовал ответа, и он продолжил: – Поймите, что лучше победы может быть только отсутствие боя, когда ты сохранил жизнь и здоровье себе и другим. Я предпочел сбежать от проблемы, но она увязалась за мной. Переулками, свернув в дом лекаря, я внезапно впал в ступор. Передо мной стояла она. – Юстос посмотрел на Спиранту, щеки которой стали бледно-розовыми. – Мгновенно меня поразило в душу молния острых чувств, а сам я утонул в изумрудной пучине ее глаз. Все проблемы для меня отпали. Спустя мгновение, или прошло больше времени, завороженного меня ударило по голове дверью. И из прекрасного зеленого рая я упал в темную пропасть. Сознание вернулось уже на лежанке лекаря в окружении тех офицеров, стоящих смирно бледных и испуганных.

– Прямо как Долим, когда взял фиолетовую краску для твоего плаща, Фид, ради своего рисунка, а мама его отчитала. – посмеялся Форут. Все подхватили его иронию, припомнив забавный случай.

– Да, я этот цвет ждала месяц. Пока его изготовили, пока из Харрасса прислали… Думала и не дождусь. – Спиранта хмыкнула с улыбкой и добавила: – А, пока папа лежал без сознания, эта свора подняла его грубо и хотела унести, но один заметил меня. Тотчас они также грубо бросили его, отдали приветствие и стояли, словно кол проглотили. Спустя некоторое время старший офицер придумал оправдание, сказав: «Этот человек выдавал тайны Эстина за заставу своему народу. Мы его поймали, когда он передавал сведения отвергнутому, и задержали. Но он пытался убежать». Надо ли говорить, какой разгром я им учудила? Ведь я знала его, а еще лучше знала этих вояк. От моего крика они вжались в стену. Лекарь тем временем положил на койку Юстоса, где тот и очнулся.

Глава семейства продолжил:

– Так мы и познакомились. Потом частые пиры Дуктора в замке и прогулки на лодке в гаване сблизили нас настолько, что мы рассказали верумию о предстоящем нашем соединении.

Спиранта подхватила:

– Он долго раздумывал, а я упрашивала. Дедушка думал, что Юстос отличный воин, но правителя из него нужно постараться будет сделать. Наконец, он сдался. Обряд прошел превосходно. Приехало много гостей союза. Если бы мама была жива, она бы гордилась бы папой, ведь все устраивал он от места проведения и до цветов на дальних кораблях гавани. – Спиранта принялась описывать торжество.

Детям становилось скучно, как и Юстосу. Но, он не подавал вида. Первым не выдержал Форут:

– Прошу меня извинить, но меня беспокоит вопрос. – он промолчал, чтобы не накалить обстановку еще сильнее.

– Что такое? – спросил Юстос. Средний сын ожидал лишь этого вопроса, или хотя бы чего-то похожего на него.

– Мы провожаем дедушку, но никто не знает как он погиб. Может, расскажешь? – он вопросительно посмотрел на отца.

Юстос ожидал любого вопроса, но не этого. Он надеялся как-то отстраниться от этой темы, но она его настигла. Верумий оглянулся на прислугу корабля. Они были далеко, правда, один находился прямо возле них, замеряя скорость.

– Матрос, как зовут? – тактично по-военному решил начать Юстос.

– Нерин, свет пути нашего. – поклонился он верумию.

– Прошу тебя, Нерин, замерь скорость с другого борта и ближе к середине. – он пристально посмотрел на моряка.

Нерин послушно повиновался и ушел. Отец вновь повернулся к детям, произнося почти шёпотом:

– Так вот. Пять светил назад один мой подчиненный шпион доложил, что войско отвергнутых идет на переговоры к заставе. И, если Мурумал с ними не договориться – быть битве. Дуктор взял гарнизон, оставив меня в городе, и отправился на переговоры. Пять суток мы ждали его возвращения, пока я лично не решил выехать к нему. Со мной были только возрожденные, около тысячи. Когда мы приблизились, то обнаружили привычную глазу заставу с лимесами внутри. Командир доложил, что верумия с войском не было, а со стороны запада все тихо. С отрядом мы вернулись на тракт к развилке у хвойного леса и двинулись на юг, в поисках следов. Нашли мы их у шепчущего перевала. Весь гарнизон свернул в него. Мы отправились за ним.

– Так ведь он проклят! – вмешался Форут. – Все, кто им идет – пропадают.

– Мой народ не суеверен. Мы были наготове весь путь через него. Пройдя почти половину, мы наткнулись на Дуктора. Латы обуглены и разорваны множеством ударов, молот – разбит, а сам, словно из воды вылез, но жив. Я подошел к нему. Услышав шаги, он насторожился и схватился за кинжал. Хотя я и стоял рядом с ним, он меня не видел. Дуктор ослеп. – дети заворожено слушали и ловили каждое слово. – Он дергал головой в надежде отогнать темную пелену из глаз, но не вышло. Отряд оставался на месте, но в обороне, окружив тело. Я подошел, нагнулся к нему и тихо сказал, что это Юстос, что он в безопасности. Но, Дуктор будто не узнавал мой голос. Он размахивал кинжалом в попытках убить источник звука, постоянно повторяя «Не обманешь, наваждение! Я тебя достану!». Покой вернулся к нему, когда услышал то, что могли знать только мы с ним. Первое, что пришло в голову – наш разговор перед церемонией соединения. Я напомнил ему, как боялся выходить в толпу, ведь это не битва и не марш. Я сторонился незнакомцев, а он приободрил меня и соврал, что тоже раньше боялся быть в центре внимания, хотя я потом узнал, что он это еще как любил. На перевале лишь я один увидел, как он пустил слезу, вспомнив этот момент, и сказал: «Я выбрался!». Хрипы сдавливали его горло, но он успел сказать: «Уходи с перевала! Здесь лишь смерть! Мы услышали голос Спиранты… Она просила о помощи… Нас затянуло в поток… – голос становился слабее с каждым словом. – Мы попали в мир, который трудно описать… мы не смогли понять ничего… и, от увиденного, наши глаза закрыла пелена… – изо рта стала выходить кровь. – После мы поняли… это был Их мир… мы видели лабиринт Ласпека… его основание… – его начинало трясти, и я дал ему воды. Он сделал пару глотков и продолжил: – Основание первой эры! – тряска нарастала. Дуктор взял меня за руку и привстал в последней попытке сказать: – Мир Карваса. – на этом он опустился и забвенно говорил странные слова. Они не были похожи ни на одно известное. Я приказал погрузить его на носилки и срочно доставить в Мурумал. Однако, стоило нам покинуть перевал, верумий запада скончался. Я до сих пор не могу понять отчего: от воды, огня, удара о камни, или от живого существа… – Юстос замолчал.

Наступила тишина. Лишь волны разбивались о борта корабля, напоминая всем о цели их путешествия. Тишину нарушила дама, вышедшая из юта, в темном узорчатом платье. Она медленно подошла к семье верумия и обратилась к главе:

– Прошу меня простить, верумий Юстос Эстин, я знаю, что порядки вашего народа не признают реунион по покойным, однако дети и внуки, по обычаям Мурумала и их рода, должны попрощаться с ушедшим так рано прежним верумием и всеми почитаемым Дуктором Эстином. – она сделала поклон и замерла в ожидании ответа. Дама являлась помощницей рода Эстин целых три поколения еще с младших лет. Она знала все обращения к каждому человеку рода, этикет прислуги, предпочтения каждого и многое другое, что делало ее незаменимой на своем месте. Помощницей она являлась преимущественно у сестры Дуктора, а также у ее дочери. Юстос понимал, что остальные родственники и приближенные уже просыпались, и принял решение:

– Дорогая Ауксилия, зовите меня просто Юстос, а мою дорогую Спиранту – по имени. Я не против, чтобы моя семья сказала последние слова, которые будут скрыты от чуждых ушей, своему дорогому деду и отцу. Я сам с ними пойду, если они не против, и скажу все, о чем не успел ему сказать. – Юстос посмотрел на Спиранту. Она одобрительно кивнула. Дама поклонилась, давая понять, что ждет следующей просьбы. – Можете заниматься своими делами. – отослал её верумий. Поклонившись, она удалилась. – Вы слышали. Идем. – верумий встал и направился вниз. Вслед за ним семейство спустилось в трюм.

В светлом от свечей помещении располагался из редкой породы дерева саркофаг, в котором почил навеки славный воин и великий правитель – Дуктор Эстин. Тело в доспехах и со сломанной секирой были засыпаны морской солью для замедления разложения. Рядом висели кадильницы с ароматными кусками смолы, тлеющими для отгона запаха.

Воспоминания снова нахлынули в голову Юстоса. Ему было трудно находиться рядом с телом павшего друга. Спиранта подошла к покойному, положила руку ему на грудь и сказала:

– В последние дни мы часто ссорились и не понимали друг друга. Прости меня за это. Пустые споры – лишь туман, застилающий любовь. Я навеки останусь твоим лучиком светила, что так отчаянно спешит на Темунд. – слезы скатились одна за другой по щекам и упали на пол. Юстос подошел, положил руку ей на плечо, а другую на запястье. Она развернулась и уткнулась ему в грудь, окончательно зарыдав. – Не могу видеть его таким. – шептала она сквозь плач.

– Как и я. – поддерживал её муж.

У детей ненароком тоже появилась печаль. Даже у Форута, хотя он пытался ее скрыть. Он подошел к саркофагу, положил руку себе на грудь, сжав кулак, и сказал:

– Я обещаю, что отомщу за тебя, чего бы мне это ни стоило! – родители обернулись на него, быстро сменив горечь на удивление.

– Форут. – вырвалось у Спиранты.

– Месть ужасна. – пытался отговорить его Юстос. – Она порождает саму себя с еще большей силой, неся боль и душевные страдания. Ты не излечишь муки внутри себя и не вернешь погибших. Ты сделаешь только хуже.

Форут, как обычно, пропустил это мимо ушей и добавил:

– Твоя память останется со мной. Пусть слава о тебе несется за материк и дальше. – Форут отошел от тела и опустил руку.

Недолго думая, Долим подошел к деду и положил на расколотый молот ветвь оливы. В силу своей немногословности он сказал:

– Ты показал всем нам что такое любовь к семье и народу. – он утер нос рукавом и отошел.

Фидеум не мог придумать, что сказать в такую минуту и замешкался. Но, слова бабушки Миры выручили. Когда он был немногим младше Долима, душа Эстина угасала от неизвестной болезни. Лекари пытались излечить ее, но лишь облегчали муки. В один из дней внук пришел к ней, и они разговорилсь. Беседа зашла в тупик, и Фидеум честно признался, что ему нечего сказать, хоть и хочется. Мира была мудрой и сказала: «Когда время слов проходит, приходит пора чувств. Не знаешь, что сказать – просто коснись человека и поймешь, что общение бывает настолько ничтожно по сравнению с ощущением теплоты и заботы».

Фидеум так и поступил. Он подошел к телу Дуктора, коснулся своей груди ладонью, закрыв глаза, и положил эту руку на грудь деду с чувством признания, или даже глубокого уважения в купе с любовью. После этого, он поклонился, прислонившись лбом к руке на одном дыхании. Все наблюдали за тем, что же он скажет. Однако, Фидеум не проронил ни слова. Он поцеловал Дуктора в лоб и отошел на прежнее место.

Пришел черед Юстоса. Спиранта понимала, что в его народе его бы осудили, и сказала:

– Если не хочешь, можешь… – она не успела закончить.

– Все в порядке. Мне есть, что сказать. – перебил он ее. – Только прошу оставить меня одного. – сказал Юстос, после чего поправил: – Нас наедине.

В знак одобрения девушка кивнула и поспешила увести детей за дверь. Когда семья покинула трюм, верумий медленно стал ходить вокруг гроба, пока не остановился, четко сформулировав свои слова:

– Зачем ты отправился туда? Я знаю, я подслушал ваш разговор с командующим Воззи. Эту дверь нужно было доверить Фейхрану. Он бы справился, наверное. Но, нет. Вы пошли на верную смерть. Ты оставил запад на меня. На того, кто только командовать может парой – тройкой тысяч, но не многотысячным народом! – он оперся о край гроба руками. – Я понимаю, то место смело бы Мурумал и остальные города союза. Уничтожив проход, ты спас нас, за что тебе все будут благодарны. Я буду вечно у тебя в долгу, но и не забуду, что ты пренебрег чародеем юга, что обошлось бы без жертв. Не мое это место, – чуть повысив голос, сказал он. – но, былого не вернешь. Прости за мои слова. У вас принято говорить о мертвых только хорошее, а у нас – правду. – Юстос еще немного постоял у саркофага, после чего поцеловал свою ладонь и прикоснулся ей ко лбу усопшего. – Спи спокойно, друг.

Верумий с тяжестью в сердце покинул трюм и отправился в ют. Мысли сожаления терзали его бренную голову. Подслушанный разговор Дуктора и командующего прокручивался снова и снова. Тяжело упав на твёрдую кровать, он не заметил, как от качки уснул.