Небо – моя обитель

– Родинки есть?

– Что?

Мужчина снова лег.

– Меня зовут Заратустра Илс. Я лежу на лавках, чем и зарабатываю себе на жизнь.

Браш посмотрел на него с удивлением, но Илс повернулся к нему спиной. Браш возобновил изучение тюремного двора. С другой стороны забора громадный светло-желтый кот осторожно пробирался между сорняками. Браш попытался привлечь его внимание зазывными выкриками, но кот никак не хотел замечать его, принявшись вскоре вылизывать свои передние лапы. Женщина, развешивавшая белье на веревку, позвала: «Битти! Битти!», бросила на Браша презрительный взгляд и ушла в дом. Мысли Браша вернулись к физическим упражнениям. Он энергично походил по двору и сделал несколько наклонов вперед. Его товарищ по несчастью повернулся на другой бок и открыл один глаз. Потом зевнул и сел.

– Расслабляйся, говорю тебе, расслабляйся, – сказал он.

Браш подошел к нему.

– Я и сам верю в расслабление, – сказал он, – но лучше всего расслабляешься после какого-нибудь напряжения.

Браш сел на скамью. Они помолчали, потом Браш сказал:

– Очень хорошо здесь к заключенным относятся.

– Превосходно, – сказал Илс и сплюнул. – Лучше некуда.

Браш понял, что сказал что-то не то. Он слегка покраснел и добавил:

– Я имел в виду яичницу с ветчиной... и то, что погулять можно.

– Подлизываются, – сказал Илс.

– Да и отпечатки пальцев здесь не берут.

– Думаю, что у тебя взяли бы, если бы ты их хорошенько попросил. Им наверняка понравился твой нрав. Они таких ценят. Им как раз такие заключенные и нужны. – Тут Илс снова лег и закрыл глаза. – Они будут скучать без тебя после твоего освобождения.

– А-а, я понял, – сказал Браш со смехом. – Вы шутите. А ведь сначала до меня и не дошло.

Мужчина открыл глаза, пристально посмотрел на Браша и снова закрыл их. Лишившись собеседника, Браш начал слоняться по двору, подбирая мусор и складывая его в углу аккуратной кучкой. Вскоре другой заключенный встал с лавки, подошел к Брашу и на сей раз приветливо сказал:

– Нам незачем ссориться. Меня зовут Бёркин, Джордж Бёркин. Дай твою лапу, Браш, дай твою лапу. Я из Нью-Йорка. Сейчас без работы, но по профессии я кинорежиссер. Иди садись и давай поговорим о нашем позоре. Меня сюда посадили за мое любопытство. А тебя за что?

– Я здесь по двум причинам. Во-первых, они думают, что я пытался украсть маленькую девочку, а во-вторых, они считают, что я пытался ограбить магазин или, во всяком случае, помог скрыться грабителю.

– Понятно. И все это чистое недоразумение?

– Да. Кроме второго их предположения, да и то я действовал, полностью отдавая себе отчет в происходящем. Хотите расскажу?

– Минуточку. У тебя есть сигареты?

– Нет. Не курю.

– Не куришь?

– Нет.

– Ладно, тогда выкладывай свою историю.

И Браш рассказал ему все, начиная с обета молчания и кончая заключением в тюрьму. Затем дополнил свой рассказ отчетом об аресте в Армине, теориями Добровольной Бедности и перевоспитания грабителей. После его рассказа оба долго молчали. Наконец Бёркин встал и, засунув большие пальцы рук за ремень, принялся, прищурившись, задумчиво глядеть на солнце.

– Так, – сказал он, – я уже давно ищу такого человека, как ты. Это же надо, где нашел – в тюрьме!

– Такого, как я?

– Да. Ты знаешь, кто ты? Ты абсолютно логичный человек.

Браш не мог поверить своим ушам.

– Я? Абсолютно логичный?

– Самый логичный человек из тех, кого мне довелось встречать в жизни.

– Вообще-то... я всегда считал, что я логичный... но почти все говорили, что я сумасшедший. – Затем он неуверенно добавил: – А это хорошо – быть логичным?

Бёркин молча отошел от него на несколько шагов. Потом возвратился на прежнее место и сказал:

– Во всяком случае, дело это нешуточное.

– О да, – сказал Браш поспешно. – Я самый счастливый человек на свете.

– Тебе виднее, – сказал Бёркин.

Браш снова замолчал в нерешительности.

– А вы не хотите рассказать, как... как возникло недоразумение, из-за которого они посадили вас сюда?

– Конечно, расскажу, – сказал Бёркин. Он стоял в небрежной позе, опираясь одной ногой на скамью, но говорил со всевозрастающим ожесточением, а нервный тик на левой щеке, который Браш заметил раньше, становился все сильнее. – Я стоял на лужайке около дома и смотрел в окно. Кто-то из соседнего дома позвонил в полицию, и меня забрали. Вот и все. – Помолчав, он взорвался: – Я никогда и ни перед кем не оправдываюсь. Никогда ни о чем не жалею. Мне плевать, что они думают. Если они думают, что я шастаю по улицам... их города, чтобы подсмотреть... как раздеваются их ведьмы, это их дело. Пусть держат меня в тюрьме, сколько захотят. Мне плевать. Я ничего объяснять не собираюсь. Незачем помогать идиотам. Понимаешь? Я такой, и меня не переделаешь.

Браш затаил дыхание. Бёркин склонился над ним и орал ему прямо в лицо:

– Ты послушай, послушай. Придет время, и они будут рады, если я просто упомяну их Богом проклятый городишко... Я кинорежиссер, понял? Лучший в мире. Я самый великий американский художник в своем роде, понял? Я кинорежиссер. Моя профессия требует знать все. Я болтаюсь по стране в своем «форде» и просто смотрю, наблюдаю. Вот и все. И однажды вечером я попадаю в Озарксвилл, штат Миссури. И что здесь такого? Я иду по улице и вижу освещенное окно. И что здесь такого? Муж, жена и ребенок ужинают. Если ты смотришь через окно на людей, которые не подозревают, что за ними наблюдают, ты видишь намного больше, чем в любом другом случае. Ты это понимаешь?

– Да, – сказал Браш тихо.

– Невозможно представить, как много человек видит в таком случае. Он видит людские души. Понимаешь?

– Да.

– Я наблюдал несколько часов, пока меня не забрала полиция. Вот и все. Как тебе это нравится?

Браш сказал спокойно:

– Вам надо только рассказать им вот так, как мне. И они обязательно поверят.