– Спасибо, Куприяныч, – попрощался Колька. – Удачи тебе.
– С богом, – Куприяныч усмехнулся в бороду, – косарь, – и уже Миняю: – Косы я отбил и направил, так что…
– Присмотрю, – кивнул Миняй.
Эркин только улыбнулся, и, покосившись на него, предпочёл промолчать и Андрей.
Дальше шли по тропинке через чей-то большой, обкошенный только по краю луг.
– Под конную приготовлено, – понимающе хмыкнул Миняй.
Миновали перелесок, затянутую туманом лощину с ручейком, поднялись по песчаному с пучками травы склону.
– Вот, – Колька взмахом руки очертил луг. – До тех берёз и дальше по гребню, вон буйки, видишь?
– А, вешки, – понимающе кивнул Миняй. – Ну, давай, мужики, разбирай косы и становись.
Но Эркин, будто не услышав его, огляделся, выискивая место для костра. Андрей, сразу поняв, рассмеялся.
– Точно, братик, сначала надо жратву наладить.
– Пошёл за сушняком, – ответил Эркин, отходя к кустам на гребне. – Колька, давай мешки, – и всё-таки решил объяснить: – Сейчас кашу поставим, к вечеру поспеет.
– Ну, если так, – не стал спорить Миняй, глядя, как Эркин споро расчищает место.
Привычной решётки не было, котелок на перекладине и рогульках прилаживал Колька, и Эркин не сразу отрегулировал пламя. Воду набрали здесь же в ручье, засыпали крупу, мешок с мясом, флягу с холодным чаем и баклажку с квасом засунули в прохладную тень у корней и накрыли от солнца курткой Эркина. Эркин, пока Миняй разбирал и раскладывал косы, разулся и снял рубашку, оставшись в джинсах. Он бы и их снял, но… не пляж всё-таки. Да, в рабских штанах было бы удобнее, но уж очень страшными они стали. Ладно, обойдётся. И подошёл к Миняю.
– Которая мне? Эта? Давай.
– Первым, что ль, встанешь? – задорно вздёрнул голову Миняй. – А ежели подрежу?
Эркин улыбнулся.
– Сказал, что умею, значит, умею.
Раздеваться Миняй не стал, но рубашку расстегнул и вытащил из штанов. Колька остался в майке, полосатой, как тельняшка, а у Андрея майка голубая. И разулись все. Чтоб не мешало и не давило. Одежду оставили под теми же кустами и встали. Миняй всё-таки первым, за ним Эркин. Андрей спросил Кольку:
– В который раз косишь?
И не дожидаясь ответа, встал за Эркином. Колька усмехнулся и не стал спорить.
– Ну, – Миняй серьёзно, истово перекрестился, – с Богом, – и широко, с большим захватом повёл косой.
Дав ему сделать два шага, чтобы ненароком не задеть острием, пошёл Эркин. За ним – Андрей. И последним Колька.
Мокрая от росы трава с шорохом ложилась под косы. Поднимавшееся солнце всё ощутимее обливало жаром шеи и спины.
Эркин мерно, не тратя лишних усилий, водит косой, мог бы и быстрее, но он подстраивается под Миняя, сзади и левее такой же мерный свистящий шорох косы Андрея, чуть дальше – Колькин. Трава высокая, хорошо ложится, суховата, может, там была сочнее и мягче, но и эта, пока в росе, не трудна. Ничего нет лучше работы без окрика за спиной…
…Зибо идёт впереди, машет косой, он – следом, подражая его движениям. Грегори поставил их вдвоём, отдельно, остальные рабы дальше по лугу, он слышит, как там орут Полди и Эдвин, а они под глазом у Грегори, головы не повернёшь. В питомнике газоны чистили и ровняли ножницами, были ещё машинки такие, толкаешь её перед собой, она стрекочет, а сбоку трава мелкая сыплется, а здесь… нет, ничего, приспособиться можно. Тело обдувает ветер – Грегори велел раздеться, чтобы не рвали попусту хозяйскую одежду.
– А ну, веселей, навозники! – щёлкает возле уха плеть.
Зибо втягивает голову в плечи, горбит лопатки. Спина у Зибо костлявая, обтянутая неровной от старых шрамов кожей, шрамы светлее, и Зибо не чёрный, а… рябой. Он идёт, сдерживая шаг, хотя уже приспособился и чувствует, что мог бы идти быстрее.
– Чище коси! – щелчок плети обжигает шею.
Кожа не лопнула, но больно. Он молча возвращается, чтобы снять пропущенный пучок травы, и становится на прежнее место. И снова мерное движение рук, колыхание спины Зибо впереди и надзирательский голос сзади. И солнце, и струйки пота, от которых щиплет намятую в пузырчатке спину…
…Не меняя шага, Эркин оглянулся, проверяя, как там Андрей. Андрей улыбнулся ему и залихватски подмигнул.
– Всё путём, братик, не отстану.
– Хорошо идём, – откликнулся Колька.
– Чище косите, мужики, – осаживает его Миняй. – Перекашивать некогда.
– Такую-то махину за день не смахнёшь.
– Сделаем, – возражает Эркин.
– Сохнет, стерва зелёная.
– А ты её не кори, она тебя же зимой кормить будет.
– Миняй, ты чего о ней, как о живой?
– Землю не чуете, так заткнитесь.
– Ух, ты-и! Гнездо! Эркин, смотри!
– Да что вы, как малые?!
Но и сам Миняй, оставив косу, подошёл к Андрею, посмотреть гнездо – пучок травинок с крохотными, зеленоватыми в тёмных крапинках снаружи и ослепительно-белыми изнутри скорлупками.
– Смотри, – Эркин нагнулся и выпрямился с гнездом в ладонях. – Там, ну, на выпасе, мы такое же видели, помнишь?
– Крап, вроде, другой был, – кивнул, возражая, Андрей.
– Перепелиное это, – объяснил Миняй. – Давай, мужики, трава сохнет.
Эркин бережно опустил в ямку гнездо и пошёл к своей косе…
…Тогда Грегори не давал им ни по сторонам, ни под ноги посмотреть, он только слышал шорох и писк, с которым кто-то удирал от них. А когда увидел… что-то жёлто-серое пушистым комочком выкатилось из-под ног Зибо, и он даже не сразу понял, что это такое, а Грегори мгновенно щёлкнул по пушистику плетью и наступил на него…
…Эркин тряхнул головой, отбрасывая со лба намокшую от пота прядь. Ладно, сволочь надзирательская – она во всём и всегда сволочью была и будет, и лучше по птенцу, чем по тебе. Солнце высоко, а пить нельзя, сердце сорвёшь, трава сухая уже, и звук не тот стал.
– Андрей, у тебя брусок далеко?