Роман Брянский

– Так, значит, они узнали обо всем от владыки, – задумчиво промолвил князь Роман. – Ну, тогда дело не так уж плохо. Я боялся ханских соглядатаев или доносчиков…

– Болху-Тучигэн тебя очень хвалил, великий князь! Ты ему особенно понравился после этой встречи и разговора с государем. Все очень хорошо получилось! Болху даже трижды сказал: – Якши!

– Царь предлагал мне перейти в их мусульманскую веру! – грустно молвил князь Роман. – Я еле отговорился! Боялся, что татарский царь обидится. Но, вроде бы, выкрутился…Чудно, что воевода Ногай все еще в своей прежней вере! И считает христианство самой лучшей долей! Даже государя не боится!

– А чего ему бояться? – усмехнулся Лепко Ильич. – Он же – брат государя, пусть и не родной! Полное имя этого воеводы – Ису-Ногай – он сын царевича Тутара. А этот Тутар был сыном некого Бувала, брата царей Бату и Берке. У их батюшки, я не помню его имя, хотя мне говорил Болху, было много жен. А от них – немало детей. И тот Бувал родился от одной из молодых жен или наложницы. А поэтому дедушка Ногая был братом тех великих царей, но только по батюшке! А Тутар был в большом почете у царя Берке, он ходил с ним в боевые походы и не раз назначался ордынским послом. Он и погиб он рук злодеев, когда был в царском посольстве! А вот Мэнгу-Тимур есть сын Тагана, а тот был сыном самого Бату-хана. Царь Берке любил Ногая больше, чем Мэнгу! Он даже простил Ногаю, что тот не захотел принять его мусульманскую веру! Как его батюшка Тутар, Ногай питал любовь к христианству: если где достанет икону, так сразу же повесит ее в своей юрте, а увидит православную книгу – с превеликим любопытством ее рассматривает…Однако же это все несерьезно, одно любопытство. Ногая не увидишь в православной церкви…И вот, несмотря на свое упрямство, Ногай получил не только высокое место темника, но и славу великого человека по всей Орде! Как мне сказал Болху-Тучигэн, темниками в Золотой Орде могут быть только царевичи.

– А мне говорил владыка Митрофан, что воевода Ногай женат на любимой дочери покойного царя Берке! Поэтому-де и возвысился! – покачал головой князь Роман.

– Это не так, великий князь, – махнул рукой Лепко. – У покойного царя Берке, как мне говорил Болху, никто из детей не выжил…Кто умер от поветрия, а кто болезненным родился…У этого мудрого царя было очень хилое потомство. Воевода же Ногай был женат на какой-то знатной татарке. Княжеского рода. А вот как ее звали, не помню. Она уже умерла, и Ногай нынче вдовец.

– Ну, ладно, Лепко, давай-ка мы с тобой разойдемся: пора спать, – подвел итог беседе брянский князь. – Завтра я буду собираться в поход с царевичем Ногаем. А ты погости еще тут и покрепче подружись с этим с вельможей Болху-Тучигэном и его сыном. А потом поедешь назад, в Брянск. Я оставлю тебе воинов для охраны в дороге. А сам уже в Сарай не вернусь: после завершения боевого похода пойду прямо на Брянск.

ГЛАВА 2

ПРОЩАНИЕ С КНЯЗЕМ ВАСИЛИЕМ

В просторной, ярко освещенной восковыми свечами церкви Пресвятой Богородицы собралось великое множество народа. Отпевали скоропостижно скончавшегося князя Василия Романовича Волынского.

У открытого гроба стояли дети покойного – его дочь, вдова великого черниговского князя, Ольга, сын и наследник князь Владимир-Иоанн, а также жена последнего княгиня Ольга Романовна.

Сам владыка вел заупокойную службу, оглашая своим густым благородным басом все обширное пространство величественного храма. Вот он произнес последние слова, и в церкви установилась торжественная тишина.

– Вечный покой тебе, любимый мой батюшка! – сказал, выдержав паузу, дрожавшим от скорби голосом князь Владимир Васильевич и, подойдя к изголовью отцовского гроба, склонился над телом отца и поцеловал его в холодный лоб. Вслед за ним таким же образом простились с отцом сестра и супруга молодого волынского князя. Все остальные присутствовавшие при отпевании не удостоились целования благородного чела и, медленно обходя гроб по кругу, кланялись покойному.

Покойник лежал, укрытый узорчатым византийским атласом, скрестя на груди руки, и, казалось, спал. Ни тени страдания, ни грусти не было на его лице, но лишь легкая, заметная для всех, улыбка как бы усиливала его благородный, величественный вид.

– Истинный праведник! – пробормотал владимирский епископ. – Даже мертвый – спокоен, благороден и весел! Это добрый знак: открываются райские ворота для нашего славного отца волынской земли!

– Вот теперь я, наконец, стал единовластным правителем отцовской земли, – думал, стоявший у гроба князь Лев Даниилович Галицкий. – Нет больше моего сурового дядюшки, который постоянно меня поучал…

– Что ж, придется мне теперь ладить с этим Львом, – размышлял про себя, глядя на двоюродного брата, князь Владимир Васильевич. За его спиной в грустном молчании стоял другой кузен – Мстислав Даниилович.

Прощались при отпевании без плача: выплакали уже все слезы в доме покойного и при выносе его тела.

Князь Владимир Волынский скорбно стоял и смотрел на прощавшихся с дорогим усопшим гостей. Перед глазами страдавшего душой наследника стремительно проходили все события, связанные с жизнью отца.

Вот батюшка сидит верхом на своем боевом коне, окруженный славными воинами. Сияют его доспехи. Ветер развевает алый атласный плащ. Колышутся на ветру торчащие из шлема большие орлиные перья. Маленький Владимирко тянет свои толстые розовые ручонки: – Матушка! Какой же наш батюшка красивый!

– Да, сынок, – ласково молвит княгиня, поднимая на руки сына и протягивая его князю. – Прощайся с батюшкой: он идет в далекий поход!

Огромные, но нежные ручищи обхватывают мальчика, жесткие густые усы и борода щекочут его щеки, и звонкий поцелуй завершает прощание.

– Будь здоров, сынок! – говорит зычным, но ласковым голосом князь-отец. – Оставайся тут за меня, защищай и береги нашу матушку!

– Так и будет, батюшка! – весело отвечает смышленый малыш. – Я не дам в обиду матушку! Не посрамлю землю русскую!

И под громкий смех славных волынских воинов князь-отец осторожно, склонившись в седле, передает сына в руки матери. И воинство, поднимая густую пыль, быстро уходит вперед к боевой славе.

А вот и еще вспомнилось князю Владимиру, как учил его дядька стрелять из лука по звериным чучелам, но у молодого княжича все никак не получалось попасть хотя бы в самый край мишеней. Вот уже и слева наклоняется княжич и пробует справа прицелиться…Меняет одну стрелу за другой, а все неудача! Вдруг на лужок, где обучается княжич, врываются конные княжеские дружинники. Видя неуклюжие попытки молодого стрелка, они смеются, достают свои луки и в одно мгновение превращают все чучела в ежей, утыкав их стрелами! Наконец появляется и сам князь Василий Романович. – Что, сынок, – улыбается он, глядя на княжича, – нелегок воинский путь?

– Уж так, батюшка, – бормочет растерянно княжич Владимир. – Что-то у меня не получается лучная стрельба…

– А ты, сынок, сделай это полегче, – князь соскакивает с седла и садится рядом со своим наследником. – Возьми лук вот так и наложи стрелу…Видишь, не так уж тяжело это дело. Попробуй, сынок!

Княжич хватает лук, накладывает стрелу так, как показал отец, натягивает тетиву…Странно, но тетива легко поддается, лук изгибается и стрела, рассекая со свистом воздух, вонзается прямо в середину самой дальней мишени! – Вот так! – улыбается князь-отец. – А ты еще говоришь, что у тебя не получается лучная стрельба…Да ты у меня – славный стрелок!

А вот уже князь Василий с сыном скачут рядом перед своим славным воинством, направляя волынские рати на помощь дяде Даниилу.

– За славу волынской земли! – кричит зычным голосом князь Василий Романович. – И на погибель коварного Миндовга!

Перед глазами князя Владимира проплывают и жестокие битвы, и хмельные пиры, и церковные службы. И везде его батюшка был умелым, строгим и добрым. Только в последний раз, за год до смерти, князь Василий Романович не удержался и излил свой гнев на голову племянника – галицкого князя Льва Данииловича…Последний совершил бессмысленное, неоправданное преступление и принес галицко-волынским землям большую беду!

После гибели великого литовского князя Миндовга, его сын Войшелк, выйдя из монастыря и дав обет вернуться туда через три года, начал войну с недругами своего отца в отместку за его убийство.

Войшелку действенно помогали князья Василий Романович Волынский и Шварн Даниилович, который был женат на сестре этого литовца. С помощью русских князей Войшелку удалось не только покарать мятежных литовских князей, но и снова объединить под властью великого князя Литву. Когда же прошли три года, Войшелк, как и обещал, вновь надел монашескую рясу, ушел в монастырь, а великокняжескую власть передал своему зятю Шварну. Шварн Даниилович долго не соглашался с решением Войшелка, упрашивал его не покидать великокняжеский стол, но последний остался непреклонен, говоря: – Я премного согрешил перед Богом и людьми. А тебе нужно править, чтобы земля была в безопасности!

Так князь Шварн Даниилович стал княжить во всей Литве, а Войшелк отправился в Угровск в монастырь святого Даниила, где и облачился в монашеское одеяние.

Здесь в монастыре и стал жить сын Миндовга, рассчитывая на покой и праведную смерть. – Тут поблизости от меня мой сын Шварн и другой мой господин-батюшка, князь Василько Романыч. В этом мое утешение, – говорил он.

Так бы все отрадно и завершилось, и, возможно, объединились бы Русь и Литва, но злокозненный князь Лев Даниилович помешал этому. Последний очень завидовал своему брату Шварну, считая себя более достойным великого литовского княжения. Князь Лев не мог спокойно прожить и дня, думая, как бы уговорить Войшелка изменить решение и отдать великокняжеский стол ему. Наконец, он решил обратиться к дяде Василию Романовичу с просьбой собраться за одним столом всем близким князьям, пригласить Войшелка и обсудить свою жизнь. Подобные пиры-совещания были у князей делом привычным, а потому Василий Волынский не усмотрел в просьбе племянника ничего предрассудительного и, как старший, пригласил к себе во Владимир родственников и Войшелка. Однако бывший великий литовский князь не очень охотно согласился на встречу: он не любил и опасался князя Льва Данииловича. Лишь заверение князя Василия, что Войшелку нечего опасаться, позволило состояться замыслу князя Льва.

Войшелк прибыл во Владимир в монашеском одеянии и остановился, как и подобает монаху, в местном монастыре святого Михаила Великого. На другой день князья собрались на званый обед к старому советнику покойного князя Даниила немцу Маркольду. Здесь они довольно весело провели время: много пили, слушали песни княжеских слуг, доброжелательно между собой разговаривали. И ничего не предвещало беды. Захмелев, престарелый князь Василий Романович уехал к себе домой спать. Да и остальные гости тоже разошлись. Войшелк же вернулся в Михайловский монастырь, чтобы выспаться перед обратной дорогой. Однако Лев Даниилович, неудовлетворенный тем, что ему так и не удалось поговорить с глазу на глаз с Войшелком, решил поехать к нему в монастырь, чтобы до конца выяснить отношения. Знатный литовец был озадачен прибытием своего недоброжелателя, однако не подал вида и на просьбу князя Льва выпить с ним еще, согласился. Они стали вместе пить хмельные меды и вести неторопливый разговор о великом литовском княжении. Лев Даниилович прямо высказал Войшелку все, что у него наболело, и попросил последнего передать ему власть над Литвой. – Что может мой братец Шварн? – спрашивал Лев Даниилович. – Он хилый и слабый, не имеет наследников. Мой братец даже на это неспособен…Зачем ты отдал ему литовский престол? Разве нельзя передать его мне, сильному и удачливому князю?

– Я тогда решил именно так, – отвечал на то Войшелк. – Этот князь Шварн не только мой друг, но и зять! А это очень близкое родство у литовцев! Как же я теперь лишу своего зятя великокняжеского стола? Такое бы мне никто не простил: ни господь Бог, ни литовские князья, ни простой народ! Одним словом, это грех! А это значит, что тебе, князь Лев Данилыч, не стоит думать об этом столе, пока жив мой любимый зять!

– Ну, если так! – вскричал разъяренный Лев Даниилович. – Тогда умри, подлый Войшелк, как грязный пес! – Он выхватил спрятанный под мантией остро отточенный меч и вонзил его в грудь безоружного литовца.

Наутро весь Владимир-Волынский гудел, как растревоженный улей. Князь Василий Романович был необычайно расстроен. Весь день он метался по своему городу, мрачный и потерянный, и клял почем свет стоит своего племянника князя Льва, который, не дожидаясь скандала, еще ночью сбежал со своей дружиной к себе в Холм.

Тело несчастного Войшелка обмыли, обрядили в погребальные одежды, отпели в том же монастыре, где он остановился, и похоронили в церкви святого Михаила Великого. Князь Шварн Даниилович, который не приехал во Владимир из-за болезни, узнав о гибели своего друга, долго и безутешно плакал. Все поговаривали, что именно это злодеяние усугубило болезнь Шварна Данииловича, и он вскоре умер. Да и князь Василий едва дожил до осени 1269 года…Сам же князь Лев Даниилович остался ни с чем: ни один литовский князь не захотел поддержать его после совершенного убийства. В Литве на великокняжеский стол сел знатный литовец Тройден. А в довершение ко всему, между Литвой и Галицкой Русью вновь вспыхнула война, растянувшаяся, к взаимному урону, на многие годы.

Вот и вспомнил князь Владимир Васильевич, стоя у гроба отца и глядя на князя Льва Данииловича, как сказал покойный Василий Романович: – Вот, сынок, будь осторожен с братцем Львом! Он только лицом похож на своего батюшку, славного короля Даниила, но душой – нечестен и злобен! Не доверяй ему!

– А кому тут доверять, – размышлял про себя князь Владимир, – кроме моих лебедушки Оленьки и сестрицы? Ждал я ждал на похороны своего тестя Романа Михалыча, но вижу, что не дождусь! Князь Роман помог бы мне успокоиться и побыл бы со мной в эти трудные дни, как бы отцом! Но, видимо, мой славный и прямодушный тесть не смог сюда приехать, чтобы проститься с батюшкой. Значит, не судьба!

Неожиданно в церкви посвежело. Откуда-то подул холодный ноябрьский ветер. Заколебались язычки пламени на многочисленных свечах, и даже паникадило закачалось, отбрасывая тени. В церковь вошли какие-то люди, все в шубах и богатых меховых шапках. Поснимав головные уборы, они быстро устремились к гробу почившего князя.

Впереди этой небольшой толпы шел высокий стройный воин. Несмотря на толстую шубу, по виду напоминавшую купеческую, блиставшую от свечного мерцания богатым мехом, было видно, что прибывший – не простой человек, а скорее всего, князь.

– Господи всемогущий! – воскликнул, всмотревшись в лицо гостя, князь Владимир. – Тестюшка! Легок на помине!

– Здравствуй, мой славный зять! – сказал, слегка наклонив голову, князь Роман Михайлович. – Едва успел на погребение! Скакали без остановок! – Он повернулся к епископу и подставил голову под его благословение.

– Благослови тебя, Господи, великий князь Роман! – словно бы пропел владыка.

– Ну, как же твой батюшка, недолго мучился? – тихо спросил великий черниговский князь зятя.