Роман Брянский

– Какие новости из города? – спросил Тула-Бука подъехавшего к нему воина, который вернулся из Сандомира. – Согласны ляхэ на сдачу города?

– Не согласны, государь! – ответил с мрачной усмешкой воин. – Ляхэ сказали, что не только не хотят сдаваться, но готовы сражаться с нами целый год! У них там достаточно и сил, и припасов! Они не просто нам говорили, но спокойно показывали все свое добро! Ох, и нелегкая будет эта осада!

– Ну, тогда нам нечего тут стоять! – сердито сказал Тула-Бука. – Пойдем-ка на земли урусов и вдоволь их пограбим. Оберем их, как глупых баранов! И пусть позлится этот Ногай, что мы разорим его данников!

Ногай в это время осаждал Краков. Однако все попытки татар ворваться в хорошо укрепленный город были безуспешны.

– Зря мы не взяли тяжелые пороки! – возмущался Ногай, махая руками. – Но вот как их сюда привезти: река такая неудобная, широкая, с крутыми берегами?

– Этот город не возьмешь, имея только лестницы, – качал головой сидевший рядом на коне князь Роман Брянский. – Ты же видишь, государь, какие потери в людях у Федора Смоленского…

В это время прискакал Ногаев посланец от Тула-Буки.

– Государь! – сказал он громко, осадив резвого коня. – Тула-Бука не захотел идти к тебе! И дерзко о тебе говорил! Величал себя господином и требовал твоего повиновения!

– Повиновения? – возмутился Ногай и даже привстал в седле. – Или я ослышался, или совсем оглох?

– Нет, государь! – сказал, хмурясь, посланник. – Ты все услышал!

– Тогда, мои верные люди! – вскричал разгневанный Ногай. – Немедленно собирайтесь! Я больше не хочу здесь воевать! Пошли же домой! Нам не нужны ни эти ляхэ, ни их города! Вот какой новый хан! Он – настоящий злодей! Я этого не прощу молодому наглецу!

ГЛАВА 20

ГОРЕСТИ КУПЦА ЛЕПКО

Холодной декабрьской ночью 1287 года купец Лепко возвратился домой в свой родной Брянск. Этот год был для него особенно тяжелым. Еще летом он уехал вместе с князем Романом в ногайские степи. Хотя князь Роман уже давно выплачивал дань не сарайскому хану, а Ногаю, возить серебро и меха, пересчитывать у татарских денежников слитки и тюки с драгоценной пушниной приходилось уже немолодому брянскому купцу. Лепко Ильич приезжал в Ногаево кочевье вместе с князем и его войском, а возвращался назад один с небольшим, в два десятка человек, отрядом княжеских дружинников. Кочевья Ногая постоянно менялись. Как только многочисленные стада старого ордынского темника пожирали всю степную траву, татары уходили в другие, нетронутые места, чтобы через некоторое время вновь вернуться на прежнее кочевье. Приходилось, порой, несколько дней искать стоянку беспокойного татарского воеводы.

В эту весну брянцы, прибыв на место прошлогодней стоянки Ногая, три дня искали его богатый зеленый шатер и когда, наконец, натолкнулись на сторожевые отряды всесильного татарского временщика, были чрезвычайно измотаны и расстроены. Впервые Ногай отъехал так далеко, вплотную приблизившись к границам венгерского короля.

Уже и сам князь Роман большую часть пути проводил в телеге, лежа на мягких, набитых сухой травой, мешках. Ему еще предстоял тяжелый изнурительный поход на Польшу, куда Ногай вновь вторгся осенью. А все жаркое время прошло у князя в ногайских степях: либо на ханской охоте, либо в шатре великого темника.

Брянские воины тоже приобщились к степной охоте и даже научились извлекать из этого немалую пользу: пойманные в бескрайних степях зайцы и прочая дичь составляли немалую долю в их пропитании. Кроме того, они, страдая порой от безделья, пристрастились ловить рыбу в многочисленных реках и речушках, протекавших по бескрайним степям.

Иногда и сам князь Роман приходил посмотреть, как вытаскивали его воины из вод Днестра, Днепра или Дона сети с богатыми уловами.

Однажды на рыбалку явился и сам Ногай, подивившийся рыбацкому мастерству брянцев. Он долго стоял, любуясь, как ловкие брянские дружинники извлекали из своих сетей огромных осетров, сомов и лещей.

Сам купец Лепко чрезвычайно любил рыбалку. Он тоже часто ходил на берега рек с дружной брянской ватагой. Это покойный отец Илья Всемилович научил его ловить рыбу. Тот часто в свободное от торговых дел время ходил с сыном на Десну и Днепр: ловил и удочкой, и сетью, и многими, известными ему хитроумными устройствами, которые широко применялись на Руси.

Отец также показал своему любимцу Лепко, как легко и быстро обрабатывается рыба, как сберечь только что пойманный улов от порчи. Особенно умел старый купец коптить рыбу! В этом у него равных не было! Используя любое, попавшееся под руку дерево, всевозможные ароматные травы и коренья, он прямо на берегу раскладывал костер и, с помощью своих верных слуг, в короткое время приготавливал такие вкусные блюда! Долго учился этому Лепко Ильич у отца, когда же у него стало все получаться, старый купец охотно доверил сыну копчение своего улова, и они возвращались домой сытыми и веселыми, с полными копченой рыбы лукошками.

Вот и здесь, в ногайских степях, Лепко Ильич воспользовался своими, полученными от отца, навыками.

Ордынский полководец как раз пришел со своими людьми, когда Лепко Ильич извлекал из горячих углей и полуобугленных досок, собранных по берегам рек, золотых, дымившихся лещей.

Полюбовавшись очередным уловом брянских воинов, Ногай подошел к костру и с интересом уставился на складываемых купцом Лепко прямо на мешки, копченых рыб.

– Неужели эти рыбы съедобны? – спросил он, качая головой.

– Это вкусная еда, государь! – ответил, кивая головой, Лепко.

– Мы охотно едим рыбу, государь, – весело сказал подошедший к ним, сгорбившийся, седовласый Роман Брянский. – Рыба – очень сытная и полезная пища!

– Однако же я об этом ничего не знал, – сказал, морщась, Ногай. – Но говорят, что наши люди в Сарае уже давно едят рыбу…Но все же, по нашим древним поверьям, рыба – это душа обиженного умершего!

– Это сущая чепуха, государь, – усмехнулся князь Роман. – У нас тоже есть разные сказки. Вот, к примеру, наши древние предки считали лебедей и журавлей священными птицами, в которых вселялись души покойников! Однако мы сейчас охотно кормимся этими птицами и очень тем довольны. Какой только бессмыслицы не придумают люди!

– Вот попробуй, государь, этого жирного леща! – сказал, подавая Ногаю большую, пахнувшую дымом, рыбу, Лепко Ильич. – Тогда узнаешь, какова на вкус рыба!

– Ну, что ж, попробую, – усмехнулся татарский полководец, вонзив свои белоснежные острые зубы в мягкую розовую плоть рыбы. – Однако же хороша эта рыба урусов!

Он с удовольствием съел всего большого, мясистого леща и подозвал своих приближенных. Те были вынуждены, морщась и кряхтя, съесть по кусочку копченой рыбы. Однако ни один из них не выплюнул ничего из того, что подал им искусный брянский купец.

– Научи же моих людей этому славному искусству! – сказал, улыбаясь, Ногай. – А если хочешь, оставайся в моем кочевье и вари мне такую рыбу! У тебя это хорошо получается!

Пришлось купцу до самой осени пребывать у Ногая и обучать татарских поваров искусству копчения рыбы. А брянские дружинники научили людей Ногая плести сети и рыбачить.

Довольный Ногай подарил на прощание купцу Лепко двух молоденьких польских красавиц, которых тот привез к себе в Брянск и поселил в своем тереме. Так, вдовый и одинокий купец стал обладателем жены, с которой сразу же обвенчался в Покровской церкви, и любовницы, объявленной по прибытии его ключницей.

Однако не успел он вернуться домой, как буквально через неделю к нему приехал слуга матери, престарелой Василисы, из Смоленска.

– Захворала твоя матушка, Лепко Ильич, – сказал седовласый Провид. – Ей так плохо сейчас! Велемил говорил, что пора бы тебе, батюшка, самому приехать в Смоленск и успокоить матушку. Проведаешь ее в последний раз…Велемил дал ей посмертное снадобье…Ей уже недолго осталось…Не может наша матушка больше жить без своего супруга! Ее гложет или тоска, или сердечная боль…Поедем к ней, батюшка!

Выслушав верного слугу, купец Лепко, не долго думая, выехал в сопровождении своих верных слуг и брата Избора в город своей молодости.

Купчиха была еще жива, когда братья вошли в родной дом и сразу же бросились к ней.

– Матушка! – кричали рослые седовласые купцы, стоя у материнской постели. – Как ты поживаешь? Не тоскуй теперь, не печалься!

– Радость-то какая, мои любимые дети! – сказала, вытирая рукой слезы, Василиса. Она лежала на спине, вся седая и морщинистая. Однако это была красивая старуха: даже дряхлость не стерла с ее лица величественной, благородной прелести той чудной чернобровой девицы, пленившей давным-давно сердце молодого удалого купца. При виде своих детей, старуха, уставшая от жизни, почувствовала бодрость, прилив сил и даже желание жить.

– Зря ты, матушка, не уехала тогда с нами в Брянск! – сказал Избор Ильич, с трудом сдерживая рыдания. – Только в нашем славном городе мы увидели настоящую купеческую жизнь! Там у нас – полная свобода! Ни владычных поборов, ни княжеских податей! Плати только один налог – и спокойно живи да торгуй!

– Садитесь же, мои деточки, – тихо сказала Василиса, – немного поговорим.

Купцы уселись на принесенные Провидом скамьи, и беседа продолжалась.

– Нет у меня сил, деточки, – пробормотала Василиса, – ехать к вам в Брянск. Я и тогда не захотела, как вы сами знаете, уходить в такую даль от могилки вашего батюшки, моего славного Ильюшеньки! Если уж помирать, то лучше в старом доме, а если лежать в сырой земле – то рядышком с моим любимым супругом! Я не расстанусь с ним даже после смерти! Это любовь, дети мои, такая глубокая, что у ней не измерить дна! Однако у меня еще есть силы послушать вас и поглядеть на вас хоть несколько дней…Расскажите, как там ваш славный Брянск, князь Роман Михалыч и Ермила Милешич? Живы ли они?

– Живы, матушка, и наш великий князь, и славный Ермила, – улыбнулся старший сын Лепко, – однако же последний уже сильно состарился!

– А княжеским огнищанином теперь его сын Милко, – добавил Избор, стараясь улыбнуться, – и, хотя он еще молод, однако силен и способен в своем деле…Ермила же Милешич совсем ослабел. Если бы не наш славный Радобуд, он бы уже давно отправился к Господу…

– А как же тогда Радобуд? – улыбнулась Василиса. – Он, поди, постарше этого Ермилушки?

– А наш Радобуд, матушка, – сказал, успокоившись, Лепко, – хоть сгорбился и весь поседел, но еще крепок и бодр! Он – замечательный лекарь!

– Радобуд – знахарь от Господа, дети мои, – молвила Василиса. – Он был любимцем вашего батюшки…Однако и его сын Велемил стал отменным лекарем! Тогда мой Ильюшенька отослал своего любимца Радобуда к той неприкаянной Лесане! Ваш батюшка ничего не жалел для вас и ваших супруг! Прямо от сердца оторвал своего лекаря!