Роман Брянский

– Давай-ка мне скорее рушник, святой отец! – опять закричал в нетерпеливом волнении брянский князь. – Я возьму эту благодать рушником!

Черниговский епископ, недоуменно глядя то на деревья, то на кусты, протянул князю белоснежный, вышитый алыми нитями, рушник.

Князь взял его и быстро пошел, оттолкнув молодых воинов, вперед. Вот он приблизился, протянул руки и обхватил ими что-то блестевшее в лучах приветливого сентябрьского солнца.

– Я вижу, Господи, слава тебе, всемогущему! – кричал, ликуя, князь Роман, держа над головой охваченную рушником чудодейственную икону. – Вот где пребывала моя радость! На этом дереве! Это – знамение Господне, мои верные люди!

– Чудо! – закричали так громко, что было слышно далеко окрест, все собравшиеся вокруг князя люди.

– На колени! – торжественно провозгласил владыка Арсений. – Сотворим же молитву к нашему щедрому и славному Господу!

– Здесь будет святой монастырь, мои славные! – сказал, становясь на колени на расстеленный перед ним ковер, князь Роман. – Помолимся же господу Богу!

ГЛАВА 22

КОНЧИНА КНЯЗЯ ВЛАДИМИРА

Князь Владимир Васильевич Волынский умирал в холодные дни декабря 1289 года в своем окраинном городке Любомле. Он лежал, измученный, на своем горестном ложе и думал о прошлом. В последние дни он совсем не спал: снадобье, оставленное ему брянским лекарем Велемилом, уже почти не помогало при бессоннице, однако снимало ту ужасную боль, которую терпел до этого несчастный почти три года. Его заботливая жена Ольга Романовна и сестра, вдова великого черниговского князя Андрея, вернувшаяся сразу же после смерти мужа на родину, забыв обо всем, ухаживали за несчастным князем и попеременно круглосуточно сидели у его постели.

Вот и сейчас княгиня Ольга, несмотря на протесты мужа, была рядом с ним и скорбно смотрела на исхудавшее любимое лицо.

Князь Владимир уже не принимал твердую пищу: вся его нижняя челюсть сгнила и отвалилась. Он с трудом проглатывал лишь жидкие каши и наваристые супы, покоряясь просьбам своих родных.

Когда брянский лекарь отъезжал домой, князь Владимир прямо спросил его, долго ли ему еще осталось мучиться. Грустный Велемил вынужден был признать, что оставил ему последнее, лишь ненадолго поддерживающее жизнь, снадобье.

– Но не тужи, славный князь, – сказал Велемил на прощанье. – Жизнь так устроена, что каждому человеку поставлен предел Господом! Одним в этот день умирать, а другим – после…Какая тогда разница, если наша жизнь – одно страдание?

– Я это понимаю, великий знаток врачевания, – с трудом сказал больной, – ибо Господь посылает нам эти муки, как испытание! Вот ты оставил мне такое снадобье…Как только я приму это зелье, так сразу же унимается не только моя боль, но меня покидают тоска и тревога. А может, это грех, славный лекарь? Или уклонение от Господних испытаний?

– Это, праведный князь, – ответствовал Велемил, – не грех, ибо снадобье сделано из Господних трав! Если сам Господь создал эти былинки или красивые цветы, значит, они существуют для человека…Грех – это бездействие при страдании и тяжелой болезни! Вот если лекарь бессилен вылечить болезнь или хотя бы унять боль, то грех падает на такого врачевателя, ибо он только обманывает людей! Такой лекарь не от Господа!

– Тише, Велемил, как там тебя, Радобудич, – поморщился князь Владимир. – Мои лекари услышат твои слова и смертельно обидятся! Хотя не за что обижаться…Ты, конечно, прав – каждый человек должен заниматься своим делом! А теперь скажи мне, славный лекарь, ты веришь в светлый рай или в загробную жизнь?

– Это, княже, – пробормотал Велемил, – не моего ума дело! Оно для таких мудрых книжников, как ты. Мое же дело – врачевание и, если надо, душевное успокоение больного…

– Так ты, Велемил, не веришь в бессмертие души? – настаивал больной.

– В это верю, княже, – кивнул головой лекарь. – Не раз бывало и в моей жизни, и в жизни моего батюшки, тоже известного знахаря, что больные выздоравливали, благодаря своей искренней вере или каким-то чудом…Тело – это сосуд, а душа – как бы бесценная влага в нем. Если разбить сосуд, то вся влага разольется. Так и наша душа. Она страдает, если тело болеет, ну, а если тело умирает, душа освобождается от всех горестей и спокойно уходит в другой мир…

– К нашему всемогущему Господу! – перекрестился больной.

– Думаю, что так, княже. Этот мир нам неведом. Однако же я верю, что душе лучше быть в этом мире, чем страдать в бренном теле. Мне кажется, что если бы люди знали, какой на деле тот посмертный мир, они бы просто не захотели больше жить на этой горестной земле! Для того нам посланы все страдания и муки, чтобы мы боялись смерти и держались изо всех сил за свою жалкую жизнь!

– Чтобы терпеть все испытания, установленные Господом…

– Видимо так, княже. Лучше слов не найти. Хорошо, что ты, такой известный грамотей, понимаешь всю посмертную Господню благодать. Тогда ты можешь в славе и радости ожидать смерти…А теперь прощай, славный князь, и не забывай вовремя принимать мое снадобье. Я рассказал, как давать это зелье, твоим супруге, сестрице и добрым людям. Крепись, княже, и не горюй: тебе осталось лишь одно испытание.

Князь лежал и думал о жизни. – Вот скоро будет четыре года моей болезни, – беспокойно ворочался он, – а что я сделал за свою жизнь праведного?

А ведь он, даже будучи тяжело больным и невероятно страдая, ходил в боевые походы! Даже сам татарский хан Тула-Бука, когда пошел в последний раз на Польшу, увидев несчастного, страдавшего неизлечимой болезнью князя, пожалел его и сказал: – Уходи, Уладымэр, домой, полежи и подлечись у своих лекарей! Горько на тебя смотреть!

Уж если сам беспощадный татарский хан пожалел князя, то сколь же ужасен был вид больного!

Князь Владимир поехал в свой стольный город к жене и боярам. Однако боль и страдания его были таковы, что он покинул свой главный город и выехал в Любомль, сказав боярам: – Я уезжаю отсюда потому, что мне опротивели эти татары со своим царем. Они скоро вернутся. Я тяжело болен, и мне трудно с ними говорить. Пусть беседует с татарами вместо меня наш владыка Марко…

Но и в Любомле князь со своими боярами долго не пробыл. Не находя себе места от боли, он вскоре вновь уехал, на сей раз в Брест, а затем – и в Каменец-Литовский, где остался на некоторое время и лежал, жестоко страдая, на своем скорбном ложе. – Вернемся в Любомль, как только вся погань выйдет из нашей земли! – сказал он своей любящей, скорбящей супруге.

Больной князь Владимир еще раньше обещал своему двоюродному брату Мстиславу все свое княжество, поскольку не имел наследника. Но это решение стоило ему немало хлопот и тягот в последние годы жизни.

Вскоре в Каменец к своему князю приехали воины и воеводы, сражавшиеся в татарском войске в Польше. Они рассказали больному князю о неудачном походе и об уходе хана Тула-Буки назад в Орду. Не преминули они сообщить Владимиру Васильевичу и о том, что его двоюродный брат Мстислав уже распоряжается обещанными ему волынскими землями: раздает своим боярам города и села. Тогда князь Владимир рассердился и вскричал: – Я здесь лежу смертельно больной! Едва жив! А брат не может даже подождать моей смерти! От этого одно только зло! – И он послал к князю Мстиславу своего человека, который, добравшись до него, сказал: – Ты, мой брат, не добыл мои земли в честном сражении! Помимо тебя, у меня есть еще братья: твой старший брат Лев и мой племянник Юрий! Но я выбрал из всех трех только одного тебя! И землю тебе отдал только посмертно…А пока я жив, не вступай в мои города и села. А тебе я отдал свою землю, не посчитавшись со Львом и Юрием, из-за их гордости.

Выслушав эти слова, Мстислав поспешил ответить больному князю Владимиру словами, полными почтения. – Мой брат и господин, – сказал он посланнику, – я знаю, что вся земля и города, подаренные мне, пока твои, и я не вправе ими распоряжаться. Я полностью согласен с тобой! Дай же мне, Господь, чтить тебя, как родного батюшку и служить тебе верой-правдой до моей смерти, чтобы ты, мой славный господин, был жив и здоров! Все мои надежды только на тебя одного!

Князь Владимир, услышав эти слова от вернувшегося посланника, успокоился и решил выехать в маленький городок Рай. Сюда и прибыл к нему из Брянска по просьбе жены князя и дочери Романа Брянского Ольги лекарь Велемил.

Когда он, облегчив страдания больного, уехал, князь Владимир сказал княгине: – Я хочу сейчас, матушка, послать за моим братом Мстиславом, чтобы договориться с ним о моей земле, городах, о тебе, моя милая супруга, и о нашей приемной дочери Изяславе. Так и не даровал нам Господь детей за мои грехи. А дочь Изяслава, хоть и не родная, но стала мне близкой и любимой, как-будто мое собственное дитя: ведь мы взяли ее у матери еще в пеленках и вскормили со всей заботой и лаской…

Когда же князь Мстислав приехал, Владимир Васильевич, едва выйдя из забытья, послал за епископом и двумя свидетелями – боярами. – Сходи, владыка, на подворье к Мстиславу, – сказал больной князь, – и все ему сообщи. Я сам не приму его из-за болезни и моего постыдного вида. Сами обсудите мое решение, подготовленное для завещания, о передаче ему земель и оставлении части моих владений супруге Ольге и дочери Изяславе.

Мстислав, выслушав епископа, сказал на это: – Мой брат и господин! Разве я просил у тебя земель и желал твоей смерти? Ты сам прислал ко мне людей и предложил мне волынский удел. Если не изменил своего решения, то пиши все грамоты так, как считаешь нужным!

Епископ вернулся к князю Владимиру и передал все слово в слово.

– Ну, тогда пишите грамоты, – распорядился, щурясь от яркого свечного света, больной. – В первой грамоте я завещаю все свои города и земли князю Мстиславу, в другой же грамоте – запишите за моей милой супругой Оленькой город Кобрин с окрестными селами и Апостольный монастырь, тоже с ближними селами. А в конце этой грамоты добавьте такие слова: а если моя славная княгинюшка захочет уйти после моей смерти в святую обитель, ей в этом нет препятствия. Мне уже не увидеть из своего гроба, что будет после моей смерти!

Как только княжеский писарь составил со слов князя грамоты, больной князь послал епископа к Мстиславу.

– Целуй же крест, княже, – сказал владыка наследнику, – что ты ничего не отнимешь ни у княгини Ольги Романовны, ни у княжеской дочери Изяславы. Также поклянись, что ты не отдашь эту Изяславу замуж без воли княгини Ольги.

Мстислав поклялся свято соблюдать завещание своего двоюродного брата и поцеловал протянутый епископом крест. Затем он уехал во Владимир, где епископ созвал всех бояр и лучших людей Волынского княжества и прочел перед будущим хозяином этой земли духовную грамоту смертельно больного князя. – Благославляю тебя, княже, на это владимирское княжение! – сказал епископ в заключении.

После этого Мстислав Даниилович хотел сразу же начать княжить во Владимире. Однако владыка предупредил его, что, по словам больного князя, таковое возможно только после его смерти.

Князь Мстислав покорился и уехал в свой Луцк.

Покончив с завещанием, князь Владимир Васильевич переехал из городка Рая в Лукомль. Здесь он лежал, довольствуясь лишь беседами с супругой и сестрой. Будучи страстным охотником, он посылал своих слуг в лес, а потом выслушивал их подробные рассказы об охоте, убитых зверях, дичи, и радовался…Однако же и здесь ему не дали покоя. Летом, когда жара усилила дурноту и тоску несчастного, к нему нагрянул человек от польского князя Конрада Семовитовича Мазовецкого. – Мой брат и господин, – передал посланник слова польского князя, – ты теперь мне как родной батюшка! Только благодаря тебе я владею своими городами и селами! А теперь, поскольку ты завещал все свои земли и города брату Мстиславу, пошли к нему своего человека и прикажи, чтобы он продолжал покровительствовать мне, как это делал ты!

Князь Владимир выслушал гонца своего польского родственника и направил посланника к Мстиславу Данииловичу с требованием защищать, когда это потребуется, Конрада Семовитовича и быть ему сюзереном. Мстислав охотно согласился с этим и даже пообещал «сложить свою голову за этого Кондрата, если понадобится»!

Вслед за Конрадом к тяжелому больному явился и другой гость – посланник его племянника князя Юрия Львовича. – Мой славный господин! – сказал тот. – Передаю тебе точные слова моего князя: – Только Господь знает, как я честно служил тебе, самому старшему в нашем роде! Будь добр ко мне за это! Мой батюшка отнимает у меня города, которые сам мне раньше отдал! А взамен дает никудышные Дрогичин и Мельник…Бью тебе челом, мой родной дядюшка, дай мне хотя бы один Брест!

Эти слова расстроили князя Владимира. – Скажи ему так, – молвил он в гневе посланнику. – Мой жалкий племянник! Я ничего тебе не дам, потому что я не обманщик, не двуличный человек и не могу нарушить свой договор с братом! Я не только дал ему обещание, но и написал надежные грамоты!

Когда посланник князя Юрия уехал, князь Владимир направил своего человека к брату Мстиславу и строго наказал: – Ко мне приезжал посланник от племянника…Он просит у меня Брест, но я ему не дал ни города, ни села. И ты не давай никому даже клочка соломы после моей смерти!

На это Мстислав ответил: – Ты мне остался за батюшку, короля Даниила, потому как взял под свое покровительство. Я с радостью исполню любой твой приказ!

Однако и после этого просители не оставили в покое несчастного князя Владимира до самой смерти. Вскоре к нему приехал посланник князя Льва Данииловича, перемышльский владыка Мемнон. Последний вошел в княжескую спальню и перекрестил больного. – Славный князь! – начал он. – Тебе кланяется твой брат и просит передать такие слова: – Мой батюшка, король Даниил, и его братья лежат в Холме в церкви пресвятой Богородицы. Я узнал о твоей тяжелой болезни…Не гаси свечу, мой брат, над гробом своего дяди и его братьев: передай мне хотя бы город Брест! Это была бы жертвенная свеча тем покойным!