Роман Брянский

– Ну, тогда иди, молодой воин! – весело промолвил Ногай. – К вечеру я приму решение. Однако верь: я готов оказать помощь славному Тохтэ!

– Ну, а что ты об этом думаешь, Угэчи? – спросил Ногай своего советника, когда посланник Тохтэ ушел. – Защитим ли мы царевича?

– Это не простое дело, государь, – нахмурился Угэчи. – Если начнем войну, то Орду постигнет серьезная беда. Тут нужна какая-то хитрость…Зачем устраивать междоусобицу, если тебя уважает вся Орда? Надо привлечь к тебе всех ханских людей. Я готов тебе в этом помочь!

– Так ты советуешь отказаться от войны, мой славный Угэчи? – спросил Ногай и задумался. – А если я вдруг заболею?

– Сохрани тебя Аллах! – испугался Угэчи. – Живи, государь, сто лет без болезней!

– Ну, это лишь уловка, Угэчи, – усмехнулся Ногай. – Послушай же меня теперь! – И он, наклонившись к стоявшему слева от него Угэчи, стал тихо и быстро говорить.

На другой день Ногай вместе с Угэчи и посланником царевича Тохтэ, прихватив с собой всего два десятка верных воинов, выехали из своей области, называемой в Орде Кехреб, в сторону Сарая. Переходя реки и вступая на земли все новых и новых ордынских эмиров, он заходил в каждую зеленую юрту и, притворяясь больным, склонял на свою сторону каждого татарского мурзу или тысячника, говоря им: – Наступила старость, и я решил покончить со всеми распрями и ссорами. Я теперь не только не думаю о войне, но не хочу сейчас обижать ни одного человека в нашей славной Орде. Однако у меня есть посмертный наказ великого Саин-хана – быть посредником в делах ссорящихся! Он хотел, чтобы я расследовал дела, связанные с расстройством государства и ссорами его наследников и мирил бы их, не доводя дела до вражды…

Такие слова находили понимание не только у влиятельных татарских мурз, которым надоело правление молодых ветреников, но даже у простых воинов. Все они покорялись Ногаю, признавая его старшинство и высокую власть. Когда же Ногай приблизился к Сараю, он, чтобы показать себя тяжело больным, стал пить из бурдюка, который везли за ним верные рабы, овечью кровь и часто выплевывал кровавую слюну себе под ноги, чтобы все видели, как тяжело он болен. Как только перед ним показался Сарай-Бату, Ногай отпустил посланника Тохтэ к царевичу. – Передай тогда моему сыну Тохтэ такие мои напутствия, – сказал он молодому воину на прощание. – Тебе нужно быть наготове, сынок…Как только я тебя извещу, сразу же приходи в гостевую ханскую юрту и приведи с собой отряд из отборных воинов.

Сам же Ногай, поселившись в юрте, предназначенной для ханских гостей, послал человека к матери хана Тула-Буки и попросил ее помочь уговорить своего сына и его друзей придти к нему за советом и увещеваниями. Когда мать Тула-Буки услышала об умеренности и скромности Ногая, его бескорыстии и особенно о его тяжелой болезни и кровохаркании, она сказала своим сыновьям: – Бегите-ка, дети мои, к тому немощному старику, который готовится покинуть наш мир и уйти в неведомое нам царство! Вам очень нужны его предсмертные советы! И поспешите: если проявите небрежность или нерадивость, тогда не будет вам пользы от молока, которым я вас вскормила!

Она же сказала об этом и матери других царевичей, которая также потребовала от сыновей следовать ее совету.

Царевичи вместе с ордынским ханом Тула-Букой, послушав своих матерей, отправились к Ногаю, чтобы навестить его и выслушать последние назидания. Ногай же усадил их вокруг себя и, сделав незаметный знак Угэчи, который тихонько вышел из юрты, заговорил: – Итак, мои славные дети! Я служил нашим отцам еще в давние времена…И вам нужно выслушать мои справедливые и, порой, неприятные для вас слова, чтобы я мог сменить ваши ссоры на любовь и согласие. Ваше благо – это общий мир…Нам нужно созвать курултай, чтобы установить между нами нерушимую дружбу и вечный мир!

Говоря так, Ногай постоянно выплевывал изо рта куски запекшейся крови.

– А нужен ли этот курултай? – насмешливо спросил ордынский хан, глядя на товарищей. – Мы все решим и без курултая!

– Я подозреваю, что ты прибыл по жалобе Тохтэ, не так ли, почтенный? – улыбнулся его брат Кунчек. – Пусть тогда приходит сюда…Мы с ним здесь и помиримся!

– Пусть придет, – поддакнул царевич Алгу, – а не прячется в великой степи!

И они дружно рассмеялись.

– Зачем вы так, дети мои? – грустно сказал Ногай и плюнул под ноги большим куском слипшейся крови. – Ваше веселье тут неуместно! Уже с древних времен так повелось, что государь всегда думает о пользе как себе, так и всему своему народу,…– И он погрузился в длинные, нудные рассуждения.

Хан Тула-Бука и царевичи едва выдерживали поучения старого воина и с улыбками переглядывались.

– Эх, только бы поскорей этот старый дурень замолчал, брат мой, – прошептал Тогрыл. – Нет силы терпеть эту чушь!

– Помолчи, брат, – толкнул его в бок хан Тула-Бука. – Зачем нам ссориться с матерями? Нам уже не долго осталось мучиться…

Действительно, жить им осталось совсем недолго. Еще несколько слов Ногая, и в гостевую юрту ворвались рослые, сильные татарские воины.

– Что такое?! – только и успел крикнуть молодой ордынский хан.

Здоровенные татары набросились по трое на каждого из Ногаевых гостей и в один миг приставили их пятки к затылкам. Ужасный хруст и дикий вой едва ли не одновременно потрясли гостевую юрту.

Вслед за палачами в помещение быстро вошли красивый молодой татарин и Ногаев советник Угэчи.

– Благодарю тебя, мой славный Ногай, – весело сказал вошедший и обнял вставшего со скамьи старого темника. – Если бы не ты, мне бы не жить! Будь же мне теперь за отца!

– Хорошо, сынок, – улыбнулся Ногай. – Вот ты и великий ордынский хан! А теперь прощай и не забывай о моем благодеянии!

– Ты уже уходишь, батюшка?! – вскричал расстроенный Тохтэ. – А как же пир и ханские почести?

– Этого мне не надо, сынок, – покачал головой Ногай. – Уже хорошо то, что ты умертвил этих злодеев по нашему обычаю, без пролития крови…Это правильно! Зачем лишать людей царского рода посмертной жизни? Прощай, сынок!

– А как же я, государь? – Перед ним остановился Угэчи. – Ты возьмешь меня с собой?

– А ты, мой верный Угэчи, выбирай сам, – грустно сказал Ногай. – Если хочешь тут жить – оставайся! А если надумаешь назад ко мне – с радостью тебя приму…А твою матушку, всех женок и детей я сразу же к тебе пришлю…

– Да благословит тебя Аллах! – весело сказал Угэчи. – Тогда я буду здесь, мой повелитель!

– Я не оставлю нашего славного Угэчи! – громко сказал Тохтэ. – Пусть он станет моим советником, как его славный батюшка у покойных государей!

Ногай кивнул головой царевичу, тот ответил ему тем же, и великий ордынский временщик поспешно вышел из юрты, уже не гостевой, а скорее скорбной.

– Быстро вперед, мои люди! – приказал он стоявшим вокруг юрты воинам, резво вскочил на коня и, забыв про свою болезнь, стремительно поскакал к переправе через Волгу.

Когда Ногай вернулся в свое кочевье, его уже поджидал прибывший накануне со своими людьми брянский князь Роман, который, после того, как татарский темник отдохнул, попросился к нему на беседу.

– Вот и ты, Ромэнэ, – весело сказал Ногай, окидывая взглядом сгорбившуюся, но все еще величественную, фигуру русского князя. – Это хорошо! Ты готов к свадьбе моей дочери?

– Готов, государь, – кивнул головой Роман Михайлович. – Я привез богатые подарки!

– Ну, тогда, коназ, завтра же вечером сыграем свадьбу! – улыбнулся Ногай. – Пусть мои люди примут твои подарки…А ты привез «выход»?

– Привез и «выход», государь, – бодро сказал князь Роман. – Тогда прикажи, чтобы славный Угэчи принял все богатства.

– Я пошлю к твоим арбам своего человека, Ромэнэ, – кивнул головой Ногай, нахмурив брови. – У меня уже нет Угэчи. Мой верный слуга остался в Сарае у нового молодого хана!

– Нового хана? – удивился князь Роман.

– Да, Ромэнэ, – кивнул головой великий полководец. – Я расправился с тем бестолковым Тула-Букой и всеми его братьями! Это им за непризнание меня старшим во всей Орде! Пусть теперь правит Сараем молодой Тохтэ…

– Вот уж дела, – пробормотал князь Роман, наклонив голову.

– Попей-ка, Ромэнэ, моего кумыса! – хлопнул в ладоши Ногай. – А там – иди к себе и готовься к свадьбе!

Вернувшись от Ногая в свой большой уютный шатер, Роман Михайлович посидел немного в плетеном кресле, а затем подозвал к себе слугу.

– Что-то мне сегодня не можется, Злотко, – сказал он молодцу. – Раздевай-ка меня, да я лягу на топчан. – И он медленно, кряхтя, взгромоздился на свою лежанку и, отвернувшись к стене, замер, тяжело дыша…

Злотко постоял, посмотрел на князя и вышел из шатра.

– Пойду-ка я к Добру Ефимычу, – сказал он, почесывая свою лысоватую голову, стоявшим у входа стражникам из княжеской дружины, – и поговорю с ним: меня гложет тревога.

– Что ты, Злотко? – спросил княжеского слугу сидевший на дубовой скамье у своего шатра воевода. – Я нужен князю?

– То и тревожно, что князь не позвал тебя, Добр Ефимыч! – сказал обеспокоенный княжеский слуга. – Не успел наш князь придти от татарского царя, как сразу же залег и так шумно задышал! Может, заболел? Не послать ли, батюшка, за Велемилом?