Роман Брянский

– А что же еще? – вопросил купец, дрожа от волнения. – Говори, говори же, сынок!

– Да простит меня Господь, – тихо сказал Потап Силыч и перекрестился, – и ты, славный купец! Не хотелось бы тебе это говорить! Это такое страшное дело…

– Говори, прошу тебя, говори, сынок! – взмолился старый купец.

– Ну, что теперь поделать? – вздохнул брянский приказчик. – Этот купец Лепко узнал такое, батюшка, что я боюсь тебе сказать! Однако ладно…Я говорил тебе о смерти княжеской женки, ключницы Арины, настоящей раскрасавицы…Так вот, ее отравила твоя Лесана! Подсыпала ей ядовитого зелья!

– О, Господи! – перекрестился старый купец. – Неужели это правда?

– Увы, батюшка! Лесана сама во всем призналась княгине! И это случайно услышал купеческий знахарь. А там эта весть дошла и до купца Лепко!

– Убийство! – застонал несчастный старик. – Ах, уж и злодейка моя треклятая дочь! А как же князь? Почему же он тогда не произвел сыск и не назначил казнь?

– Князь ничего не знает, батюшка, по сей день об этом злодействе! – сказал, опрокинув еще одну кружку хмельной браги, приказчик. – Лесане уже давно нужно было уезжать! Ее ждала лютая смерть! Вот и купец Лепко хотел с ней расправиться…Поэтому он и запер ее в холодном подвале! Она бы скоро умерла без пищи и воды…Но когда Нечай Василькович об этом узнал, он сразу же поспешил ее выручать!

– Ну, а разве купец Лепко не проведает о его поступке? – спросил, волнуясь, Порядко Брешкович. – Ведь не поздоровится тогда твоему хозяину!

– Думаю, что уже проведал! – махнул рукой Потап Силавич. – Придется тогда нашему Нечаю платить ему большую виру! А если Нечай не договорится миром с тем купцом Лепко, тогда дело совсем плохо: князь обо всем узнает! Но, думаю, Василек Мордатыч поможет своему сыну!

– Ну, что ж, мой славный гость, – промолвил вполголоса старый купец и повернулся к супруге. – Поди, матушка, принеси мою старую калиту!

Купчиха быстро вернулась, держа в руках толстый кожаный кошель.

– На-ка вот тебе, Потап Силыч, – купец достал из кошеля целую пачку кожаных треуголок, – тут морток…так…с полста. Сходи в веселый дом…Погуляешь там всласть!

– Господи, сохрани! – перекрестилась старая купчиха.

– Благодарю, батюшка! – улыбнулся брянский приказчик. – Но мне не до веселого дома…Пора возвращаться домой!

– Уж ладно! Отдохни с дороги денек или два…А тогда и поедешь.

– Еще раз благодарю, батюшка, – приказчик Потап встал со скамьи и низко поклонился.

– Ну, хоть наша Лесана и преступница, – молвил купец Порядко, когда они остались вдвоем с супругой, – однако же ее жестоко наказали! За это надо отомстить! Подожди-ка, матушка, – покачал он головой, – есть один замысел…Я еще раньше думал, откуда татары так быстро узнали о смерти нашего князя? Ясно, что в городе вражеский соглядатай! Что ты об этом думаешь, матушка? – Купчиха промолчала. – Теперь я понял, кто этот татарский лазутчик! – Порядко Брешкович зло усмехнулся. – Это, матушка, наш сват, Илья Всемилич, связался с татарами!

ГЛАВА 12

МУДРОСТЬ МЭНГУ – ТИМУРА

Осенью 1279 года золотоордынский хан Мэнгу-Тимур принимал в своем дворце греческих послов. В огромном, вмещавшем до полутысячи человек, помещении собрались все видные ханские эмиры. Более полусотни приближенных ордынского хана сидели на корточках перед троном своего повелителя прямо на полу, устланном тяжелыми персидскими коврами. Многочисленные толстые восковые свечи освещали внутреннее пространство ханской приемной. Одни свечи в массивных серебряных подсвечниках висели по стенам, другие – были подвешены к потолку в таком количестве, что в ханской приемной было светло, как днем. Обтянутые плотными шелковыми, желтого цвета, тканями стены отражали свет, и, казалось, по всему дворцу струится, как огненный ручей, поток искрящегося расплавленного золота.

Хан Мэнгу-Тимур сидел на золоченом троне, украшенном жемчугом и драгоценными камнями. Обе его ноги покоились на подушках: беспокоили боли в суставах. Рядом с ним на небольшом, тоже золоченом, кресле сидела старшая жена Олджай-хатун, а за ней – на длинной, обитой красным шелком скамье – остальные, менее значительные супруги: Султан-хатун, Кутуй-хатун, Тутаюн-хатун, Хутлу-хатун, Джиджек-хатун. По левую руку от Мэнгу-Тимура на небольшом возвышении стояли его тайный советник – Болху-Тучигэн со своим сыном Улагчи, а также брат ордынского хана – Туда-Мэнгу, носивший титул оглана.

В последние годы своего правления Мэнгу-Тимур во всем подражал своему предшественнику – мудрому хану Берке. Он даже одевался, принимая иноземных посланников, так же, как и тот, в желтый шелковый кафтан, опоясанный кушаком, сверкавшим от драгоценных камней, и носил на голове войлочный колпак. На ханском кушаке не было оружия, а лишь висели черные, витые, обитые золотом рога – символ высшей власти. Сапоги, плотно обтягивавшие толстые ноги хана, были сшиты из мягкого красного бархата и ярко блестели от падавшего со всех сторон света.

Мэнгу-Тимур еще не был стар, однако, от постоянного сидения или лежания, его большое желтое, с редкой бородкой, лицо выглядело усталым. Уши, с зачесанными за них волосами, торчали из-под колпака, усиливая болезненный вид хозяина обширного дворца.

Греческие послы – их было шесть человек – стояли прямо напротив ханского трона и ждали. Седьмым в их свите был сарайский епископ Феогност, который посылался ордынским ханом и русским митрополитом Кириллом в Константинополь и вот теперь вернулся вместе с греческими послами.

– Ну, а теперь послушаем этих посланцев! – громко сказал Мэнгу-Тимур.

Болху-Тучигэн поднял руку и подал знак епископу Феогносту начинать церемонию.

– Вручайте же свои грамоты! – сказал по-гречески сарайский епископ.

– О, всемогущий повелитель бескрайних степей и непобедимый полководец! – сказал, низко поклонившись, одетый в богатый бархатный, красного цвета кафтан старший греческий посланник, высокий кареглазый старик с длинной седой бородой. – Прими же от нас дары и послание нашего великого императора Михаила!

Владыка Феогност перевел его слова на татарский язык.

– Подавайте же свою грамоту! – улыбнулся Мэнгу-Тимур. – Успеем осмотреть все подарки! – Он сделал знак рукой Болху-Тучигэну. Тот подошел и взял из рук византийского посла грамоту.

– Идите же теперь, послы моего друга Мыхаыла, – распорядился Мэнгу-Тимур, – туда, за спины моих эмиров!

Феогност перевел его слова на греческий.

Посланники перешли с левой стороны на правую и встали позади сидевших на коврах эмиров.

– Ну, читай теперь нам эту грамоту, – сказал ордынский хан, кивнув головой епископу Феогносту.

Болху-Тучигэн, развязав красную шелковую ленточку, протянул русскому священнику свернутый в трубку пергамент. Епископ Феогност бережно взял в руки грамоту, развернул ее и начал быстро читать по-татарски. Во дворце стояла полная тишина.

В своем послании ордынскому хану византийский царь благодарил его за оказанную помощь в войне с болгарами, а также перечислял богатые царские подарки.

Император Михаил не забыл даже ханских жен, для каждой из которых был прислан особый подарок. В царской грамоте перечислялись ханские братья, видные военачальники и сановники, которых также одарил щедрый византийский правитель. Даже о матери Мэнгу-Тимура – Кучу-хатун – позаботился царь Михаил: помимо большого мешка с драгоценными одеждами, ей предназначался массивный золотой браслет, отлитый в форме змеи с изумрудными глазами.

Всего греками было отправлено пятнадцать тюков с одеждой, украшенным золотом и драгоценными камнями оружием, шлемами, латами и различными редкостями.

Выслушав русского священника, ордынский хан остался доволен.

– Хороши подарки от этих хитроумных грэкэ, – сказал он весело. – Ты видишь, Болху, какое почтение проявил к нам этот царь?

– Все это, государь, – кивнул головой Болху-Тучигэн, – добыто славой твоего темника Ногая! Я тебе говорил, что Ногай приносит огромную пользу!

– Не Ногай это делает, а его славные воины! – пробормотал Туда-Мэнгу. – А Ногай не достоин этих лестных слов! Он там, в степи, возомнил себя государем!

– Такие слова сейчас совсем неуместны, братец! – возразил Мэнгу-Тимур и покачал укоризненно головой. – Не надо тебе ссориться с Ногаем! Если он хорошо воевал и покорил булгэрэ…Да обезглавил их свинопаса! За это надо только хвалить. А ссоры…да еще здесь, во время приема послов грэкэ, есть большая ошибка! Помолчи, Туда-оглан, а если хочешь что-нибудь сказать, говори только мне, чтобы мои люди не слышали несдержанные и непотребные слова! Скажи, Болху, этим грэкэ, чтобы они шли в пиршественный дворец: там будет пир! А ты, Олджай-хатун, отведи-ка туда этих послов. Пусть же видят, какая им оказана высокая честь! А подарки…посчитайте и проверьте, чтобы все было по царской грамоте. А потом пусть занесут ко мне все лучшие вещицы!

– Иди, сынок, – сказал Болху-Тучигэн Угэчи, – исполни государеву волю. И разложи товары в ханской сокровищнице, между драгоценностями и одеждой! Мы тогда определим, сколько можно выручить серебра за эти вещи…

– А вы, мои славные эмиры, идите тоже на пир с этими грэкэ! – громко сказал Мэнгу-Тимур. – Разделите богатую трапезу с чужеземными гостями!

Эмиры быстро подскочили и, кланяясь, стали пятится к выходу.

– Ты не сдержан на язык! – сердито сказал ордынский хан своему брату, когда все посторонние удалились. – Неужели ты не понимаешь, мой царственный брат, как опасно сейчас обижать темника Ногая?

– На то он и темник, брат, – ответил с грустной улыбкой Туда-Мэнгу, – чтобы слушать не только лесть, но и порицания! Кто он такой? И не государь, и не ордынский повелитель!

– Вот послушай, мой верный Болху, – покачал головой Мэнгу-Тимур, – какой строптивец мой царственный братец! Он совсем не понимает, как нужен нашему ханству отважный Ногай!