Его Лесничество

– Ты не понимаешь, – возразил отец.

Прозвучало невыразительно.

Мать, которая десятки раз это уже слышала, зарыдала.

– И не хочу понимать, – выдавила она, отвернувшись. – Там есть, кому решать. Обойдутся и без нас.

Мать посмотрела на Джи, словно он и был комендантом города.

Это был страшный взгляд. Она подошла на волосок к тому, чтобы обвинить. Но сдержала себя и только разрыдалась.

Казавшаяся секунды назад такой сильной, красивой, теперь она походила на расписную шаль, скользнувшую с плеч. Вот-вот скомкается и растопчется на полу.

Куинджи инстинктивно сделал шаг вперед, но отец его опередил и сам подхватил её. Придерживая и прижимая к груди голову матери, свободной рукой он замахал сыновьям. Без звука показывая губами слоги, велел: и-ди-те.

Его взгляд показался сочувствующим. Давал понять, что мы из этого выпутаемся, что не всё ещё потеряно.

Когда сыновья протискивались друг за дружкой в двери, мать всё причитала:

– Там есть, кому решать. Обойдутся и без нас.

Обойдутся и без нас

#2

Куинджи бежал со всех ног.

Им овладело желание отыграть разговор назад. Доказать своим, что он ошибся и всё неправильно понял.

Когда ноги привели его к центральной площади, Куинджи на мгновение решил, что оказался в чужом городе. Настолько неузнаваемым было место.

Посередине, как и раньше, стоял памятник, накрытый просаленным брезентом.

На автомобильном кругу – как раз вокруг него – царило небывалое оживление. Дорога сюда и бежала-то, чтобы добросить до городского вокзала, забрать прибывающих и унести назад в город. Но даже когда поезда еще ходили, такого человеческого наплыва вокзальные стены не видели.

А кроме людей, пять мрачных конструкций заслоняли вид фасада с белоснежными когда-то колоннами и массивными дверьми главного подъезда.

Металлические клети из сваренных секций ограды. Возле четырех уже выстроились в колонну пленные. Звучали голоса охранки, спешно разбивающие пленных на отряды. А на пятом, как рехнувшиеся пауки, расселись по углам сварщики и довершали монтаж.

Тротуар же на время стал зрительным залом. Площадь превратилась в цирковую арену – в этом безошибочный детский глаз не усомнился. Тротуар отделили заграждением, хмурые замерзшие солдаты стояли с автоматами на перевес. Легконогие мальчишки занимали лучшие места и гроздьями свисали с оград. А подоспевшие следом родители препирались с дежурным офицером, сверявшим пропуска. Люди расходились вокруг площади. Слышались радостные окрики и приглашения на занятые для своих места.

До города докатилась ярмарка. Чудовищный праздничный балаган.

#3

Измученные пленники получили возможность присесть. Выбирая между холодом и усталостью, люди давали роздых ногам.

Зачарованный их видом, Куинджи пошел вдоль клеток. Пока не оказался у ворот четвертой, – на удивление пустынной. Её жители облепили заднюю стенку, а у калитки вразнобой торчали совсем потерянные лица, смирившиеся с холодом, усталостью и железными прутьями.

Заинтересованный, Джи решился обойти клеть кругом. И у подножия памятника увидел причину столь странного распределения мест.

Там он увидел Хармса, стоявшего перед решеткой, буквально на расстоянии вытянутой руки. Школьный знакомый разговаривал с одним из пленных.

Джи подошел ближе и увидел невысокого человека с забинтованной головой. Пленный просунул лицо между прутьев. То ли рассчитывая просочиться и выпорхнуть на волю, то ли выдумав, что так его лучше видно и слышно.

А следом вытянул руку. Джи инстинктивно съёжился. Он уже представил, как рука перебинтованного хватает Хармса за шею и переламывает в мозолистой охапке. Что твоего курёнка

Мужчина протянул Хармсу предмет. Похожий отсюда на деревянный свисток или миниатюрную дудочку. Мальчишка смерил вещицу взглядом; залез во внутренний карман пальто и выудил плитку шоколада.

У Куинджи слюнки выступили.

Чего-чего, а увидеть настоящий шоколад он никак здесь не ожидал.

Вот и пленный купился на тот же фокус. Ему бы тарелку гречки напополам с пшеном, а он вцепился взглядом в фольгу и ничего вокруг не замечает.

Хармс отломил полоску и протянул пленному. А сам забрал из его руки свисток.

Счастливец скрылся из виду под восторженные взгляды сокамерников, а к решетке уже протискивался следующий боец со своим бартером.

Хармс с небрежным видом запихал в карман добытую диковину и приготовился оценивать новый лот.

На раскрытой ладони материализовалась самодельная брошка. Симпатичная лисичка, выточенная из дерева. У резчика отыскалось куда больше желания, чем умения. Но и столь кустарно покрашенная, она расцвела рыжим огоньком посреди страшной площади. И едва ли не единственная, была здесь жива.

Солдат выточил брошку для сына или дочери, но не удержался от соблазна сторговать. Только бы предложили достойную плату.

Но каким просительным взглядом на Хармса ни смотри, цена, по всей видимости, едина: полоска шоколада.

Джи тоже взглянул на Хармса.

Приятель смотрелся странно. Испуганный, в одиночку против десятков солдат, и все глаза так и пожирают его. Мальчишке бы тотчас убежать прочь, но он не мог сдвинуться с места. Потому что стоял на стороне победителей. Потому что устал бояться. Потому что странный гипнотизирующий интерес завладел им.

Не нужны и даром ему их вещички.

Так что, – бери или проваливай.

Этот – взял

А глупые остальные – и почему это они здесь взрослые? – опять не поняли сути обмена.

Сквозь клетку высунулся очередной меняла. С ухмылкой на лице протянул руку и разжал угловатый кулак. На ладони, как на бархатной подушечке, лежала губная гармошка с никелированными бочками и деревянным механизмом. Настоящее сокровище, не имевшее никакой цены для детского воображения.

И предлагавший обмен это знал.

Смотрел на Хармса, как мог бы смотреть на собственного сына, отстояв для него очередь в музторг.

Пока мальчишка осматривал гармонику, взрослый не сводил с него глаз.

И только глухой щелчок прямо перед носом вернул его на прежнее место.