Его Лесничество

Отец взглянул на небо и заметил:

– Прохладно сегодня.

И, повернув взгляд к сыну, добавил:

– Тебе бы теплее одеться. Дома ещё не скоро окажемся.

Хармс не ответил. От быстрой ходьбы под пальто стало жарко, а ноги холодило на ветру после прогретой машины.

Они вернулись на улицу и двинули по тротуару.

Улица казалась вымершей. Походившая в мирные дни на тесный переулок, теперь обрела масштабы проспекта. Но вопреки ощущению свободы и пространства, отец с сыном жались ближе к домам. Их сопровождал только хруст снега под отцовскими ботинками и сапогами Хармса.

В тишине их окликнули из двора. Звук получился резким, и Хармс вздрогнул от неожиданности. Отец этого даже не заметил и свернул в подворотню, где стоял офицер в парадной шинели и меховой шапке. Он взмахнул кожаной перчаткой, приглашая их подойти. Когда сошлись, офицер отдал честь, но без лишнего пыла. Отец, хоть и занимал высокий пост главы городского совета, оставался гражданским. А сейчас шла война, и любой офицер мнил своего начальника – коменданта города – чуть ли не мессией, последней надеждой.

Офицер предложил пройти к остальным и указал на распахнутую за спиной калитку.

В центре двора на постаменте высился бюст с кустистой мраморной бородой и взирал на столпившихся мужчин. Судя по мелькавшим звёздам, – всё военное руководство.

Только Хармс никого уже не замечал, разглядев в толпе Ньюта.

Одетый точно также, как другие офицеры, комендант разительно отличался от них. Мальчишке показалось, что мех на его ушанке лоснится чуть ярче на первом весеннем солнце. А когда он приветствовал отца и приложил ладонь к виску, его перчатка скрипнула с каким-то особенным – гражданским – шиком.

А знаменитые погоны с тремя звездочками!

Ньюта назначили комендантом в чине полковника. Неслыханно! Среди собравшихся мелькали звания и повыше.

Отсюда же – его внешность и повадки.

Хармс хорошо запомнил первую встречу.

В последней четверти их школе выпала честь приветствовать нового коменданта.

Школьники сидели в актовом зале аккуратными рядками.

Хармса облачили в новенький костюм, а он не находил себе места и порывался слинять.

На сцену взошел человек в военной форме.

Военные в городе пока еще были в редкость. Фронт пролегал вдалеке, ближе к нему помещался и генеральный штаб. Но после неудавшегося прорыва будущего коменданта отозвали в город. А вместе с ним прибыла целая делегация офицеров.

Они так равномерно распределились, что редко удавалось увидеть на улицах хоть одного. Предпочитали не мелькать без особой необходимости.

Поэтому Хармс к форме так и не привык. Однако, воспитанный на книгах о прошлой войне, заочно представлял офицера как пример мужества и доблести. Нет, не пример – гору мужества и доблести.

Взошедший на сцену оказался совсем не такой. Несмотря на красивую форму, держался по-простому. И росточком до горы не дотягивал. Но это был он.

Там сидели ребята классом помладше. Ньют пересёк сцену несколькими шагами и стал с улыбкой пожимать ребятам руки, придерживая за плечо. Не рисовался, не махал руками, не отдавал понарошку честь. А подойдя к крайнему мальчишке, и вовсе со смехом обнял, расцеловав три раза в щеки.

И теперь тот же паренек выскользнул из-за офицерских спин и встал рядом.

– Помните моего сына, Грина? – спросил комендант.

Малый с нахальным видом улыбался и протягивал Хармсу руку.

Иоф неожиданно перехватил ладонь и стиснул её в приветствии. Грин смешался, а Хармс не без удовольствия отметил, как на мгновение обнажилось на нём лицо обыкновенного городского пацаненка.

Отец предоставил их друг другу, а сам повёл Ньюта в сторонку. Лишив Хармса возможности пожать руку полковника и, заодно, сделав неизбежным рукопожатие с Грином.

Но к счастью, тот улизнул слоняться по двору.

Он бы одет в пальто с меховым отворотом и шапку-петушок. Неудивительно, что не устоял на месте. Хармс живо представил, как ему холодно. Потому что сам был одет ничуть не теплее.

Так что и Хармс двинул следом, отпечатывая собственные подошвы поверх Гриновых.

На одном из неспешных витков ребята, не сговариваясь, оказались возле отцов.

– И думать забудьте, – возражал Ньют. – Это в первую очередь люди. Разместим и обеспечим топливом, чтобы не замерзли. А потом подыщем помещение.

Когда комендант договорил, Грин махнул головой. Выглядело так, будто это их общее решение, и он полностью согласен со сказанным. Хармсу тоже хотелось поверить красивым словам. Но из-за нахальной морды Грина одновременно потянуло возразить, спорить. Утереть нос паршивцу.

– Я за гуманизм, – спас положение отец, – но наши люди мебель жгут, потому что топлива нет. Да, весна. По прогнозам снег сойдет через полмесяца. Но будет ли теплым май – вопрос. А вот, что можно гарантировать: пленные пожгут такое количество торфа, угля и дров, какое горожане нам не простят. Хотя тоже, небось, гуманисты.

Теперь пришел черед Хармса поднимать для Грина брови: понял?

Но даже тогда он всё ещё видел, как хорош Ньют; с каким жаром защищает людей.

– Иоф, – говорил он, – не хочется напоминать, но идет война. А в условиях военного времени нужды военных первостепенны. Я комендант города. Если я считаю, что пленные должны содержаться в человеческих условиях, а не подыхать как скотина, то вам не философствовать нужно, а дрова искать. Раз уж в вашем ведении вопросы гражданского толка.

Договорив, он отвернулся, оставляя последнее слово за собой.

Иоф хмуро взирал из-под полей шляпы. Но не решался перейти в наступление, пока тут ошивались дети.

Хармс поймал на себе его взгляд, полный досады. И не выдержал. Втянул голову в плечи, готовый двинуться прочь.

Его оборвал на полушаге посыльный. Взволнованным голосом он сообщил: ведут!

#3

Вчерашние завоеватели оказались жалким зрелищем.

Избитые, грязные, в усмерть перепуганные.

Когда их выстроили перед офицерами, контраст уж слишком бросался в глаза. Так, что их убогость падала тенью и на коменданта.

Отец смотрел на Ньюта и улыбался, видя, как его триумф разбивается вдребезги.

Что, не могли подыскать пленных посолиднее? – ёрничал Хармс вслед за невысказанными мыслями отца.