Последнее испытание

В 2007 году Стерну впервые диагностировали немелкоклеточный рак легких. Левую долю одного легкого ему удалили, а затем провели химиотерапию. К 2009 году у него обнаружили затемнение с другой стороны и подвергли повторному курсу химиотерапии. В 2011 году заболевание проявило себя снова – на этот раз Стерна лечили медикаментозно, используя другую методику. К 2013 году начался полномасштабный метастатический процесс. Ал, личный врач Стерна, который работал в Истонской больнице и знал о дружбе своего пациента с Кирилом, уговорил Сэнди поговорить с доктором Пафко. Насколько было известно самому Стерну, он стал первым пациентом, принимавшим «Джи-Ливиа». Во всяком случае, это произошло за несколько месяцев до того, как УКПМ дало разрешение на клинические испытания препарата на людях. Со стороны Кирила это был жест милосердия по отношению к умирающему другу, и, если бы о нем стало известно, это поставило бы на карту его должность в университете и наверняка вызвало бы правительственное расследование и судебное разбирательство.

Для Стерна, как и для тысяч других онкологических больных, лекарство оказалось чудодейственным. Оно, правда, не излечило рак полностью, но существенно замедлило его течение. По этой причине Стерн считает, что на нем лежат очень серьезные обязательства перед Кирилом – а также перед огромным количеством других людей, страдающих онкологическими заболеваниями. УКПМ отозвало свое решение об одобрении «Джи-Ливиа». Лекарство изъяли из торговой сети в США. С ним связана целая лавина гражданских исков и административных запретов. При этом УКПМ отказывается сделать препарат доступным даже для тех пациентов, кому он дает единственную надежду. Исход судебного процесса по делу Кирила наверняка качнет маятник, изменив отношение к лекарству специалистов и чиновников из УКПМ, либо в одну, либо в другую сторону. Между тем посылка с лекарством, адресованная лично Стерну, пришла из Индии – препарат был упакован в коробку для обуви, обернутую коричневой бумагой.

В конце концов Стерн согласился защищать Кирила в суде. Пафко, морщинистая кожа на лице которого чем-то напоминает старый бумажник, в ответ едва не прослезился.

– Сэнди, Сэнди, – пробормотал он, обходя стол, чтобы заключить друга в объятия. Будучи выше адвоката на добрых восемь дюймов, он обхватывает Стерна за плечи и, глубоко тронутый, ловит его взгляд. – Честное слово, Сэнди, честное слово, я говорю правду. Ты должен мне верить. Обвинители думают, что я подтасовал результаты клинических испытаний. Но мне, клянусь, ничего об этом не известно.

Как врач понимает, что любой человек может заболеть, так и Стерн благодаря своему многолетнему опыту знает, что практически все люди способны совершать проступки и преступления. В деле Пафко предостаточно того, что юристы, занимающиеся адвокатской деятельностью, дипломатично называют «неблаговидными фактами». Заявление Кирила о том, что он ничего не знал о серии внезапных смертей пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», полностью противоречит скриншоту базы данных клинических испытаний до того момента, как в нее внесли изменения. Этот скриншот был обнаружен в офисном компьютере Кирила. Он даже отправил его Ольге Фернандес, директору по маркетингу «ПТ», с которой за некоторое время до этого, в 2016 году, у него начались интимные отношения. Кроме того, Кирил в течение многих месяцев не сообщал своим юристам о том, что продал пакет акций «ПТ» стоимостью 20 миллионов долларов, формально находившийся в распоряжении фонда, созданного для обеспечения его внуков. Причем сделал он это, как только повесил трубку после телефонного разговора с репортером «Джорнэл» в августе 2018 года.

В результате Марта давным-давно списала и это дело как заведомо проигрышное, и самого Кирила. Правильность ее оценки ситуации была подтверждена в ходе детального изучения всех материалов – процедуры, которая часто идет в ход, когда адвокаты общаются с потенциальными клиентами, у которых денег куры не клюют, – а также после предварительного неофициального представления дела трем гипотетическим жюри присяжных, в состав которых вошли нанятые люди, выбранные наугад и незнакомые с фигурантом обвинения. Под контролем целой команды юридических консультантов была проведена имитация процесса, где Стерн выступал в собственной роли, а Марта – в роли Мозеса. Они представили возможные варианты вступительных речей. И во всех трех случаях Кирила признали виновным в мошенничестве и использовании инсайдерской информации при совершении биржевых сделок, а в ходе первой репетиции – еще и в убийстве пациентов.

Имея такие результаты, Стерн, в отличие от доктора Пафко, пришел к выводу, что у него и его клиента немного шансов на победу в ходе процесса. После долгих и тщательных размышлений он отчетливо понял, что, если реальное жюри вынесет тот же вердикт, что и люди, имитировавшие присяжных, Кирил, скорее всего, проведет остаток жизни и умрет в тюрьме. Однако в памяти старого адвоката то и дело возникал момент во время той самой встречи с Пафко, когда Кирил обнял его за плечи и со слезами, выступившими на его темно-серых глазах, заявил, что он не делал того, в чем его обвиняют. И в итоге, что бы ни подсказывали Стерну логика и огромный опыт, все их аргументы были побеждены надеждой, которая все же нашла путь к его сердцу, как весна находит силы растопить снега и льды. Его ответ противоречил тому, чему его научили вся его жизнь и весь его профессионализм, Стерн сказал Кирилу:

– Я тебе верю.

И в тот момент, когда он произносил эти слова, он говорил совершенно искренне.

6. Марта

Здесь, на тридцать восьмом этаже небоскреба Морган Тауэрс, когда-то самого высокого здания городской агломерации Три-Сити, на протяжении всех тридцати лет существования юридической фирмы «Стерн-энд-Стерн» находится офис Марты и Сэнди. Предаваясь размышлениям, Алехандро Стерн часто любуется открывающимся из двух огромных окон видом на серебристую ленту реки Киндл, которую когда-то селившиеся в этих местах французские охотники и звероловы называли на своем языке «Шанделль», что на английском звучало как «Кэндл», «свеча». Впоследствии это слово было переделано англоговорящими поселенцами в Киндл. Отсюда возникло и название округа Киндл, расположенного на Среднем Западе Соединенных Штатов. Именно так теперь и именуют этот район с населением в три миллиона человек.

В последние выходные из-за перелетов и смены часовых поясов у Стерна в голове все перепуталось. Сейчас, в четыре тридцать пополудни, на небе низко, у самого горизонта, все еще висит солнце. Благодаря его косым лучам Стерн в толстом, гладко отшлифованном оконном стекле может видеть собственное отражение, разглядывания которого он, как правило, осознанно избегает. Это неудивительно – в тех случаях, когда он все же видит свое отражение, перед ним словно бы предстает лицо смутно знакомого старого человека, которое он видел перед собой на протяжении всей своей жизни – в разные ее периоды. Прожитые годы оставили на нем неизгладимые следы. Когда-то давно, в зрелые годы, он был круглощеким мужчиной, но этот облик бесследно исчез. С тех пор как двенадцать лет назад ему диагностировали рак, Стерн сильно, болезненно похудел, и ему так и не удалось восстановить большую часть потерянных килограммов. Если верить весам, он должен был выглядеть как довольно стройный и худощавый мужчина шестидесятилетнего возраста. Однако после многолетних и далеко не всегда успешных попыток соблюдать диету он с горечью признал, что не стал выглядеть лучше – скорее наоборот. Щеки ввалились, что придавало ему болезненный вид. Тело стало дряблым, кожа – бледной, словно лягушачье брюхо, а от волос после химиотерапии осталась только жидкая седая поросль за ушами.

Не без труда отвлекшись от воспоминаний, в которые он теперь погружается все чаще, Стерн заставляет себя вернуться за стол, чтобы проверить голосовую почту, которая воспроизводится в виде текста на мониторе его компьютера. В прежние времена после завершения очередного процесса он получал множество телефонных посланий, на которые отвечал порой до поздней ночи. Теперь даже по поводу предстоящего суда ему никто не звонит. В голосовой почте всего два сообщения, и это всего лишь приглашения на светские мероприятия. Одно из них от вдовы, с которой адвокат знаком много лет. Но Стерн какое-то время назад решил, что в восьмидесятипятилетнем возрасте, после двух браков, ему пора наконец прекратить все эти игры. В его годы у него больше нет никакого желания иметь с другими людьми какие-либо контакты, в которых может быть даже чисто символический намек на романтические отношения.

Как раз в тот момент, когда Стерн снимает телефонную трубку, Марта с мрачным видом входит в его кабинет, даже не изобразив попытку постучать. Ее отцу не нужно спрашивать, чем она расстроена, тем более что она сама тут же все объясняет:

– Что это за чушь ты нес в своем вступительном слове насчет гражданских исков? Я передать тебе не могу, какое облегчение испытала, когда Мозес встал и заявил протест. Если бы он этого не сделал, я была бы готова сделать это сама.

У Стерна нет ответа на этот вопрос. Он объясняет дочери, как и самому себе, что в какой-то момент просто увлекся и потерял осторожность.

– Ты бы видел, пап, как Сонни сгребла меня у выхода из здания суда. Она хотела знать, не означает ли это, что ты теряешь контроль над собой.

Старому адвокату очень больно от осознания того, что Сонни, которая много лет шутливо говорила о том, что, когда вырастет, хочет стать такой, как Сэнди Стерн, теперь считает, что он выжил из ума.

– О боже, – бормочет он.

– Я заверила ее, что все в порядке, но, господи, папа…

Долгое время между Стерном и дочерью, еще со времени учебы Марты в колледже, существовало нечто вроде соперничества. Она всегда критиковала своего родителя, иногда очень жестко. Он же реагировал на это спокойно и сам никогда ничего подобного по отношению к дочери не делал, даже теперь, когда ее возраст приблизился к шестидесяти годам. Она же сейчас если и возражает против каких-либо действий Стерна, то делает это с максимальной деликатностью.

Стерн предпочел бы, чтобы их последний совместный судебный процесс прошел в духе празднования некоего достижения, но он понимает, что эта надежда не оправдается и попытка демонстрировать подобные настроения была бы такой же фальшивой, как лицемерная поздравительная открытка. Правда состоит в том, что Марта на этом процессе чувствует себя не в своей тарелке. Еще когда Кирил впервые позвонил Стерну, тот не смог удержаться и тут же отправился в кабинет Марты, где с радостью сообщил ей об этом новом деле. Однако, вопреки ожиданиям, он по лицу дочери сразу понял, что эта новость шокировала и встревожила ее.

– Папа, ты что, с ума сошел? Подобное дело убьет тебя. Прошло уже несколько лет с тех пор, как ты в последний раз вел процесс, слушание которого заняло больше двух дней. И дело не в том, что у тебя рак. Твое сердце не выдержит.

– С моим сердцем все в порядке, – довольно резким тоном ответил Стерн.

– В самом деле? Почему же тогда Ал требует, чтобы ты каждые три месяца проходил ЭКГ?

Ал Клементе, личный врач Стерна, близко дружил с Мартой еще в школьные времена. Он великолепный специалист, но не очень-то хорошо умеет сопротивляться давлению Марты и утаивать от нее информацию, которая, по идее, считается конфиденциальной.

– И потом, – продолжает Марта, – как адвокат ты не подходишь для защиты Пафко. Мы с тобой видели такое сотни раз. «Белый воротничок» попадает в переплет и отправляется за защитой к близкому другу – ему не хочется иметь дело с каким-нибудь другим, посторонним адвокатом, который его сразу раскусит и поймет, что он виновен. Кирил пытается подобрать себе такого юриста, которому он сможет лгать.

После этих слов дочери Стерн сразу упал духом, и это отразилось на его лице. Надежда вернуть былую профессиональную успешность ослепила его и не позволила увидеть те риски, которые сразу же заметила Марта. Поняв чувства отца, она смягчилась. Она подвела его к одному из кресел и усадила, а сама расположилась рядом с ним. Стерн не сомневался, что она собирается повторить то, что уже сказала, но только в более деликатной форме.

– Отец, ты должен знать одну вещь. Мы с Соломоном приняли решение. Мы уходим на пенсию. Я хочу начать постепенно сдавать дела в конце этого года.

В тот момент, когда Марта произносит эти слова, Стерн испытывает такое чувство, будто она сообщила ему, что скоро умрет. Наклонившись к отцу, она умоляюще складывает ладони перед грудью:

– Я очень любила работать с тобой, пап. В этом я одна из самых счастливых людей из всех, кого знаю. Но у нас с Соломоном впереди еще долгая жизнь, и нам хотелось бы заняться чем-то еще.

– Тогда ради чего работал я? – глухо пробормотал Стерн после долгой паузы. Он всегда исходил из того, что именно Марта станет бенефициаром его долгих лет напряженного труда, бессонных ночей и работы в выходные. Все это, как казалось Стерну, отражалось в блеске и великолепии созданной им фирмы, офис которой отделан роскошными панелями из темного дерева. Но его последние слова были ошибкой – старый адвокат почувствовал это, как только они сорвались с губ.

– Господи, папа! – возмущенно восклицает Марта. – Ну, давай, теперь назови меня бессовестной.

Теперь уже Стерн умоляющим жестом поднимает руки.

– Марта, прости, я не то хотел сказать. У меня этого и в мыслях не было. Просто мне нелегко с ходу принять новость, которую ты мне сообщила, дай мне время.

– Половина адвокатов в этом городе будет счастлива взять под крыло мою часть клиентуры. Мы оба знаем это. Если я отойду в сторону, это будет для тебя исключительно выгодно.

Марта имела в виду ту цену, которую другой юрист готов заплатить за то, чтобы стать партнером юридической фирмы Сэнди Стерна. Ведь ему достанется целый поток клиентов, которые еще многие годы будут звонить и приходить сюда, чтобы решить свои проблемы.

– Дело не в деньгах, Марта, – ответил Стерн. Эта его реплика попала в цель и в какой-то степени компенсировала оплошность, которую он перед этим допустил в разговоре с дочерью. Однако за ней последовала тягостная тишина, так что старому адвокату оставалось лишь разочарованно покачать головой: – Я совершенно не ожидал, что так будет.

– Мы тоже, – сказала его дочь. Впрочем, когда она стала объяснять свое решение, выяснилось, что в нем содержалась какая-то логика. Деньги уже давно перестали быть для нее и Соломона проблемой. Их младший сын, Эрнандо, которого назвали в честь деда Марты, вскоре собирался окончить колледж. Так что теперь Марта и Соломон получили возможность на некоторое время почувствовать себя совершенно свободными, попутешествовать – во всяком случае, до того момента, как Клара, их дочь, не создаст собственную семью. Тогда ее родителям снова придется осесть на месте. Глаза Марты, когда она разъясняла их с мужем соображения, радостно горели.

– Так что дело не в том, что я тебя бросаю, – заключила она.

Однако в действительности все обстояло именно так. Нет, с точки зрения логики к ее плану невозможно придраться. И все же Марта отвергала то, что для ее отца важнее всего, что составляло главное дело его жизни. Сама она была выдающимся юристом. Но она не разделяла всепоглощающую страсть отца к служению закону, его беспредельную веру в него, которая для Стерна, пожалуй, стала тем, чем для многих других людей является религия.

Ночью он спал мало, поскольку напряженно размышлял, пытаясь оценить сложившуюся ситуацию. Утром, приехав в Морган Тауэрс, он сразу же отправился к дочери. Кабинет Марты имел такие же размеры, как у него самого, – на этом настоял сам Стерн. Тем не менее интерьер выглядел куда менее официально, чем обстановка в кабинете Стерна. Сама Марта часто сравнивала свое рабочее место с продвинутым мясным рестораном, где гостей кормят стейками. Лампы сделаны из витражного стекла, свет нарочито неяркий, диваны и кресла обтянуты гофрированной кожей малинового цвета. В кабинете Марты всегда царит некоторый беспорядок. Повсюду можно видеть стопки бумаг и картонные коробки с документами. На стенах много семейных фотографий и картин художников-абстракционистов. Есть здесь, впрочем, и кое-какая мебель середины прошлого века, выдержанная в стиле модерн, например кресла с деревянными подлокотниками из тика. Стерну всегда казалось, что их купили в дешевом магазине, торгующем подержанными товарами.

– Марта, то, что моя дочь занимается тем же делом, что и я, и работает бок о бок со мной, – для меня такое же удовольствие и такая же необходимость, как дышать. Но мы оба знаем, что сил у меня остается все меньше. Я очень благодарен тебе за все то время, которое ты была здесь. Когда ты уйдешь, отойду от дел и я.

Марта какое-то время молчала, а затем холодно произнесла:

– Ты не можешь заставить меня остаться путем шантажа.

– Шантажа?

Большую часть ночи Стерн посвятил обдумыванию этого разговора с дочерью. Теперь, потрясенный, не веря собственным ушам, он тяжело опускается в кресло, стоящее напротив ее стола.

Иногда может показаться, что между отцом и дочерью происходит странное соревнование – кто более неловок, неуклюж, кого можно считать большим увальнем, кто ведет себя более глупо. В следующую секунду Марта понимает, что сегодня победителем стала она. Вскочив, она огибает стол и обнимает отца. Она из тех женщин, которые плачут по любому поводу. И вот теперь слезы катятся у нее из глаз. Чтобы промокнуть их, она размыкает руки и снимает очки для чтения.

– Пап, мне будет очень тяжело от мысли, что это я заставила тебя закрыть фирму.

– Это, конечно же, не так. Как ты правильно заметила, при желании я легко смогу объединиться с каким-нибудь более молодым партнером. Я решил, что так и сделаю, Марта.