Последнее испытание

Далее, здесь также будут выступать представители инвестиционных банков и брокерских компаний. Эти люди могут быть финансово заинтересованы в том, чтобы дать те или иные показания. Вы также узнаете, что из-за эпизодов, которые легли в основу предъявленных подсудимому обвинений, против Кирила и компании «ПТ» подано большое количество гражданских исков, требующих возмещения денежного ущерба. Так вот, вам предстоит узнать, что какая-то доля свидетелей, которые на суде будут с душераздирающими подробностями рассказывать о смерти своих любимых людей, зачастую будут руководствоваться желанием получить денежную компенсацию, которую, кстати, кое-кто из них получил – речь идет о многих миллионах долларов, уже выплаченных компанией «ПТ» в процессе урегулирования гражданских исков.

– Протестую! – громогласно выкрикивает со своего места на противоположной стороне подиума Мозес, возмущенно вскочив на ноги. В зале суда какое-то время висит напряженная тишина – всем хорошо известно, что федеральный прокурор крайне редко выходит из себя и дает волю эмоциям. – Ваша честь, – обращается он к судье после паузы, – мы ведь заранее обсудили эту тему, и ваше решение в данном случае было кристально ясным.

Мрачно глядя сверху вниз на Стерна, судья Клонски говорит:

– В самом деле, так оно и есть. Протест я поддерживаю. Жюри присяжных не будет принимать во внимание последнее заявление мистера Стерна.

Еще в течение нескольких секунд на лицах судьи и федерального прокурора сохраняется гневное выражение, и атмосфера в огромном зале суда, который заполнен до отказа, остается наэлектризованной.

– Фактически, – говорит судья Клонски, – мы услышали основные тезисы вашего выступления, мистер Стерн, и я думаю, нам самое время прерваться. Давайте сделаем десятиминутную паузу.

Затем Сонни объясняет присяжным, что до окончания процесса они не должны обсуждать между собой то, что услышат в зале суда. Затем она делает знак заместителю начальника службы судебных приставов, давая понять, что ему пора через заднюю дверь препроводить членов жюри в комнату присяжных, где они будут собираться каждый день после заседания, а также в самом конце процесса должны посовещаться перед вынесением вердикта. После того как присяжные уходят, юристы со стороны обвинения и защиты встают с мест, и судья, которая все еще взволнована и раздражена, просит прокурора и адвоката пройти в ее кабинет.

В этот момент Марта, дочь Стерна, стоя рядом с отцом, почти вплотную к нему, шепотом интересуется:

– Что, черт возьми, это было?

3. Друзья

Офис судьи – это ее личные помещения. У Сонни они весьма впечатляющие, но федеральный судья округа может себе это позволить. Офис состоит из нескольких комнат, которые занимают примерно четверть общей площади первого этажа величественного старого здания суда. Помимо помещения для приема посетителей, в нем имеются три небольших кабинета для сотрудников, помогающих судье в написании заключений, а также регистратора суда, Луиса. Он умудряется поддерживать в порядке всю документацию по примерно 450 гражданским и уголовным делам, которые ведет судья. Оставшаяся часть офиса предназначается, собственно, для самой судьи. Здесь возле окон располагается огромный старинный стол времен начала движения федералистов. Вдоль стен почти по всему периметру стоят полки с многочисленными томами юридической литературы в золоченых переплетах – впрочем, в компьютерную эру их можно считать скорее лишь элементом интерьера. Есть еще длинный стол из темного дерева, вокруг которого расставлены кожаные кресла, – здесь судья проводит совещания. На стенах в местах, не загороженных книжными полками, висят семейные фото, на которых изображены внуки Сонни. Есть здесь и рисунки, рассказывающие об этапах ее карьеры. На одном из них, выполненном акварельными красками, Сонни, которая в то время занимала должность помощника федерального прокурора, стоит перед скамьей присяжных и при этом указывает куда-то пальцем. На заднем плане можно разглядеть ее руководителя и юридического союзника на запечатленном художником процессе – это Мозес Эпплтон. Как и Сонни, он вполне узнаваем, хотя выглядит более стройным, чем сейчас.

Встречи в судейском офисе проводятся приватно – без участия как присяжных, так и представителей прессы. В углу помещения, однако, расположилась Минни Алейо, стенографистка, со своей машинкой для расшифровки записей, которая превращает стенографические значки в обычный текст. Проходя мимо Стерна, федеральный прокурор Мозес, наметив себе место по другую сторону стола для совещаний и все еще эмоционально переживая только что произошедшее в зале суда, шепчет:

– Приятель, я не думал, что мы будем вести процесс по этому делу в подобной манере.

Мозес всегда относился к Стерну как к юристу, который на голову выше других адвокатов, настоящему профессионалу, в отличие от многих коллег избегающему нечистоплотных методов ведения борьбы. Поэтому упрек Мозеса вызывает у Стерна досаду.

Судья, не сняв мантию, хотя обычно делает это, оказавшись в своем офисе, занимает позицию во главе стола и остается стоять, в то время как остальные юристы садятся, тем самым как бы отдавая должное ее авторитету и полномочиям.

– Я решила, что сейчас подходящий момент для того, чтобы переговорить с вами, – произносит судья. – Мы все знаем, что мое долгое знакомство с юристами, участвующими в этом процессе, носит несколько необычный характер. Мы все здесь друзья. И мы останемся друзьями, когда этот процесс закончится. Но я никому из вас не позволю использовать мое дружеское расположение к вам, пока это дело рассматривается в суде. – С этими словами Сонни фокусирует взгляд своих темных глаз на Стерне. – На прошлой неделе мы долго обсуждали, как быть с большим количеством гражданских исков против «ПТ» и доктора Пафко.

В самом деле, потенциальные истцы и их адвокаты отреагировали на уголовные обвинения в адрес Кирила как стервятники на падаль. Уже через два дня после первой статьи в «Джорнэл» юридическая фирма «Неукрисс», активно действующая в округе Киндл, сработала в своем обычном стиле. Она словно по волшебству представила в суд многомиллионные иски от имени пяти семей, проживающих в США, по поводу внезапных необъяснимых смертей пациентов, принимавших участие в испытаниях нового препарата. За этим последовало открытие еще десятков подобных гражданских дел, инициированных как той же компанией «Неукрисс», так и другими юристами с разных концов страны, которые специализировались на исках о возмещении ущерба за причинение вреда жизни и здоровью. Помимо этих исков последовали еще и другие – от имени акционеров «ПТ». Они касались якобы имевших место нарушений, в результате которых истцы этой категории понесли убытки, исчисляющиеся сотнями миллионов долларов.

Простые люди, обыватели, зачастую не видят разницы между гражданскими исками, которые подают частные лица с целью получить финансовую компенсацию за понесенный ущерб, и уголовными делами, инициированными правительством. Последние чаще заводятся для того, чтобы отправить обвиняемого в тюрьму. Иногда бывает и так, что это различие не вполне четко осознают и некоторые юристы. Они подчас не понимают, что для того, чтобы осудить человека за преступление в рамках уголовного дела, доказательства, указывающие на его вину, должны быть гораздо более существенными и полными, чем в ходе гражданского процесса. По этой причине Сонни изначально склонялась к тому, чтобы запретить какие-либо упоминания о гражданских исках в зале суда. Однако затем в ходе дискуссии, происходившей в течение недели перед открытием процесса, она все же согласилась с аргументацией Стерна. Он, в частности, настаивал на том, чтобы поставить присяжных в известность о возможности получения некоторыми свидетелями финансовой выгоды от своих показаний. Но даже при этом судья заявила, что сама решит, какие вопросы к каждому из свидетелей будут считаться уместными.

– Если говорить о пользе сомнения, – произносит Сонни, стоя во главе стола и сверля Стерна тяжелым взглядом, – то, по моему мнению, вы, Сэнди, неправильно истолковали мое постановление и решили, что можете хотя бы кратко упоминать о гражданских исках без согласования со мной. Но я сформулировала все четко и ясно: даже мимолетных упоминаний о том, что кое-кто из свидетелей может стремиться заработать на этом деле или уже получил какие-то деньги, быть не должно. Фактически, Сэнди, я отчетливо помню, как вы сказали, что члены жюри могут расценить результаты гражданских исков и выплату компенсаций как доказательство вины доктора Пафко. Разве я не права?

Стерн несколько секунд колеблется – чтобы тем самым подчеркнуть, что он признает справедливость гнева судьи. Затем говорит:

– Разумеется, вы правы, ваша честь. Но все дело в том, что я в последний момент изменил свою позицию.

Когда адвокат уже находился в зале суда, лицом к лицу с присяжными, которые вскоре должны были услышать душераздирающие показания свидетелей, чьи близкие умерли после приема препарата «Джи-Ливиа», ему вдруг стало ясно: для Кирила будет намного лучше, если присяжные поймут, что для того, чтобы убитые горем семьи умерших получили финансовую компенсацию, доктору Пафко не обязательно отправляться в тюрьму. По выражению лица судьи, однако, он видит, что его объяснение кажется ей странным и озадачивает ее. Сонни расправляет плечи и выпрямляется во весь рост.

– Понимаю, Сэнди, но я своей позиции не меняла. – Произнеся эту фразу, Сонни припечатывает к столу сжатый кулак. От глубокого возбужденного дыхания мантия колышется у нее на груди. Судья чуть наклоняется вперед, продолжая сверлить Стерна взглядом: – Если вы или кто-либо другой из юристов еще раз нарушите мое постановление, то, даже если он окажется моим старым другом, я разберусь с ним надлежащим об-разом.

После этих слов в помещении наступает полная тишина.

Тот факт, что судья, ведущая дело, связана давней дружбой с юристами, представляющими защиту и обвинение, безусловно, создает несколько неловкую ситуацию. С Алехандро Стерном она познакомилась три десятилетия назад. Тогда Сонни была помощником федерального прокурора и занималась расследованием деятельности одного клиента Стерна, мужа его сестры. И Сонни, и Алехандро переживали тогда тяжелые времена. Стерн еще не оправился после самоубийства своей жены Клары, которая покончила с собой всего за три недели до этого. Что же касается Сонни, то как раз в этот период рушился ее брак – при том что сама она находилась на позднем сроке беременности. В ситуации, когда оба оказались в эмоциональном тупике, однажды вечером они вдруг потеряли голову, и им почудилось, что они увлеклись друг другом. Однако на следующий день наваждение развеялось как дым, так ничем и не закончившись. Теперь же Стерн из-за возраста и болезней одряхлел. Сонни же, хотя и все еще красива своеобразной, грубоватой красотой, сильно поседела и округлилась. Тем не менее Стерн считает, что между ними продолжают существовать некие особые отношения и взаимная приязнь, возникшая когда-то, не исчезла полностью.

Узы, связывающие с судьей Марту, возникли значительно позже. Когда-то у их с Сонни детей на протяжении многих лет была общая няня, Эверарда. Общаясь, женщины называют друг друга «подружками». Давным-давно они договорились, что никогда не будут обсуждать работу, и это упрочило их близкие дружеские отношения. Разговаривают они о мужьях, детях, семейных хлопотах и неурядицах – то есть о том, что им ближе всего.

По причине симпатии к Сонни ни Сэнди, ни Марта до этого ни разу не участвовали в процессах, которые она вела, хотя она занимает должность федерального судьи уже двадцать пять лет. Сложности возникли, когда Мозес получил повышение и занял пост федерального прокурора. По рисункам, висящим на стенах офиса Сонни, видно, что они с Мозесом вместе выступали на процессах как обвинители, то есть были партнерами в судебных битвах, а значит, близкими соратниками. Сонни и ее муж Майкл, вероятно, являются лучшими друзьями Мозеса и его супруги Шэрон за пределами сообщества Баптистской церкви реки Сион, которую Мозес часто посещает. Когда дочь Мозеса и Шэрон, Дебора, окончила школу, она два года работала под началом Сонни секретарем канцелярии суда, в том числе в течение года – совместно с еще одним клерком по имени Дэн Фелд.

К тому же Сонни не может просто отказываться вести дела с участием Мозеса. Федеральный прокурор – это единственный представитель правительства в окружном суде. Таким образом, почти 70 процентов в расписании Сонни составляют уголовные, а иногда и гражданские дела, в которых в качестве обвинителя выступает Мозес. При рассмотрении каждого из этих дел на карту ставится его репутация, даже если он лично в суде не присутствует. Так что, отказавшись от дел с его участием, Сонни сбросила бы с себя львиную долю работы. И, что еще хуже, это увеличило бы нагрузку на других судей, ее коллег. Им автоматически пришлось бы взять на себя все дела, которые Сонни отвергла бы по личным причинам. Все это выглядело бы просто неприлично, учитывая, что как федеральный судья Сонни обязана стимулировать окружных судей не выбиваться из графика собственных процессов.

Так что, когда дело было – без какого-либо умысла, просто по воле судьбы – расписано судье Клонски, она уведомила об этом по электронной почте и Мозеса, и Стерна с Мартой.

«Подумайте и посовещайтесь у себя в конторах, взвесьте все, – написала она. – Если вам покажется, что для этого дела вам нужен другой судья, напишите об этом Луису, моему сотруднику, и попросите его, чтобы дело распределили кому-нибудь другому. Обещаю, что с моей стороны не будет никаких обид».

Первым ответил Мозес: «У меня никаких возражений».

Марта сомневалась, что кандидатура Сонни в качестве судьи для этого процесса подходит. Но Стерн счел, что ее участие соответствует интересам Кирила. Он обосновал это тем, что Сонни – прекрасный профессионал и к тому же более лояльно настроена к представителям защиты, чем многие ее бывшие коллеги по прокурорскому цеху, ставшие судьями. К тому же, по его словам, Сонни не свойственно проявлять излишнюю строгость при вынесении приговора.

И вот теперь юристы, участвующие в суде над Кирилом Пафко, в первый раз в ходе этого процесса оказались на распутье.

Глядя в мрачное лицо судьи, Стерн понимает, что в этой ситуации ему следует говорить только правду.

– Ваша честь, я запутался, – произносит он. Он говорит вполне искренне, но смысл его слов производит на остальных неблагоприятное впечатление – в помещении словно бы внезапно распространяется неприятный запах. В следующую секунду Стерн и сам осознает, что его слова могут быть истолкованы присутствующими как ссылка на возраст. Судья вздрагивает, а Стерн тем временем продолжает мямлить: – Я подумал, что если ваша честь сформулировала постановление, противоречащее нашей позиции и нашим аргументам, то мы все же можем изложить свою точку зрения.

Такое объяснение кажется бессмысленным даже самому Стерну, и он в конечном итоге лишь смущенно просит извинения и обещает, что подобное больше не повторится.

Выражение сострадания, эмоции, которые в принципе свойственны Сонни Клонски, смешиваются на ее лице с выражением глубокого сомнения. В итоге она ничего больше не говорит о том, что произошло, и сообщает юристам, что ожидает их в зале суда через пять минут.

4. «Джи-ливиа»

В небольшой комнатке для адвокатов и свидетелей, по другую сторону коридора от дверей, ведущих в зал заседаний, Стерн, стараясь сохранять невозмутимый вид, рассказывает Кирилу и Донателле о том, что произошло в офисе судьи. Затем он возвращается в зал и занимает место за столом защиты. В этот момент он находится в зале один и пытается успокоиться, наслаждаясь царящей в огромном помещении тишиной.

Построенное в самом начале ХХ века в архитектурном стиле бозар, здание суда значительно расширилось, когда в 1929 году обрушился американский фондовый рынок. Замысловатые украшения, которые за годы Великой депрессии придумали и воплотили в камне специалисты и строители Управления общественных работ, требовали немалых усилий для поддержания их в надлежащем состоянии. Поэтому здание через какое-то время, а точнее через сорок лет, было заброшено, и суд переехал в выстроенную на противоположной стороне Федерал-сквер башню из стекла и стали. Но механическая и эксплуатационная системы нового здания функционировали из рук вон плохо. Стерн до сих пор хорошо помнит, как зимой в помещениях от дыхания образовывался пар, а преклонного возраста судья Картер сидел на своем месте в зале суда в пальто и варежках.

Дело кончилось тем, что суд переехал обратно. С тех пор старое здание превратилось в городскую достопримечательность, за которой стали заботливо ухаживать. Его теперь часто фотографируют для почтовых открыток – особенно кованую металлическую центральную лестницу и подсвечиваемые гипсовые панели, окаймляющие стеклянный купол крыши. В двухъярусном зале заседаний, где вершит правосудие Сонни, привлекают внимание арочные окна, окаймленные полуколоннами из полированного ореха, и весьма живописная настенная роспись, изображающая эпизоды исторических судебных процессов. Потолок украшен углублениями с золочеными гравированными узорами. По углам висят удивительно красивые крестообразные люстры, выполненные из меди с зеленоватой патиной. На какие-то секунды Стерн задумывается о том, что такое красота и как по-разному понимают это слово разные поколения людей.

Внезапно в зал возвращается судья, а следом за ней свои места занимают участники процесса и посетители. Как только присяжные рассаживаются на своей скамье, Сонни обращается к ним:

– Леди и джентльмены, в ходе процесса вы время от времени будете слышать, как юристы выражают протест по тому или иному поводу. Это может показаться чисто техническим моментом или даже попытками что-то от вас утаить. Но на самом деле представители обвинения и защиты делают свою работу. А это, в частности, подразумевает, что данное разбирательство должно проводиться в соответствии с существующими правилами и быть честным и справедливым судом. Этим правилам юристы следуют на протяжении столетий, и это дает свои положительные результаты. Моя же работа состоит в том, чтобы решать, следует ли считать заявляемые протесты обоснованными. Непосредственно перед объявленным мной небольшим перерывом я поддержала протест против заявлений, сделанных мистером Стерном. Это означает, что вы со своей стороны должны сделать все возможное, чтобы вычеркнуть из памяти те его фразы, которые вызвали протест. Другими словами, я считаю, что они не укладываются в выверенные временем правила, о которых я упомянула.

При упоминании имени отца Марта под столом довольно сильно лягает его по лодыжке. Его это скорее радует. По этому поступку он понимает, что к дочери вернулось ее чувство юмора, хотя еще совсем недавно, когда они находились в офисе судьи, выражение ее лица было очень встревоженным. При этом он прекрасно осознает смысл послания, которое дочь отправила ему носком туфли: любой юрист, выступающий в суде, должен добиваться того, чтобы судья относился к нему с симпатией – по крайней мере в присутствии присяжных. Члены жюри всегда просто обожают судей, видя в них своих единственных проводников в странном и непонятном мире законов и юридических уложений.

– Мистер Стерн, продолжайте, пожалуйста, – говорит судья. – Надеюсь, вы уложитесь в отведенное время – у вас осталось еще около двадцати минут.

Старый адвокат послушно кивает и с трудом поднимается.

– Леди и джентльмены, – начинает он, – в заключительной части своего выступления я хочу сказать несколько слов по поводу главного обвинения, которое выдвигает мистер Эпплтон против Кирила Пафко, дипломированного врача и обладателя научной степени в области медицины. Оно заключается в том, что подсудимый, способствуя появлению на рынке разработанного им препарата, якобы думал о наживе и не беспокоился о том, что в результате использования не проверенного как следует нового лекарства некоторые пациенты могут преждевременно умереть. Мы представим доказательства, которые покажут, что это обвинение, не будь оно столь тяжелым, было бы смехотворным.

Опираясь на трость, Стерн, прихрамывая, снова идет к столу присяжных и останавливается в нескольких футах от него.

– А сейчас давайте признаем очевидное. Как ни печально, но некоторые из пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», и правда умерли, и это стало тяжелым ударом для их близких. Мы все соболезнуем их горю. Но «Джи-Ливиа» принимают не как аспирин. Люди употребляют его, потому что они тяжело больны, потому что у них рак в активной, прогрессирующей форме, и пациенты знают, что без этого препарата высока вероятность скорой смерти. Однако представители обвинения не могут утверждать, а тем более убедительно доказать, поскольку в подобных вопросах точные прогнозы вообще невозможны, сколько еще прожил бы тот или иной пациент, если бы не принимал «Джи-Ливиа».

– Протестую! – громко произносит Мозес. Шея Стерна слишком сильно поражена артритом, чтобы он мог обернуться, не сделав движения всем туловищем, но он так или иначе медленно разворачивается и смотрит на прокурора. Это еще один из минусов возраста. Груз прожитых лет сделал движения Стерна медленными и неуклюжими. Одно колено у адвоката неизлечимо поражено недугом, артритные боли пронзают позвоночник по всей его длине. Он не без труда удерживает равновесие. Однако каким-то чудом ему все же удается, если смотреть со стороны, в значительной степени сохранить изящество движений, которое всегда было характерно для него в зале суда.