Адресованное послание

Керим положил руку на голову подошедшей к нему девочки. Через некоторое время глаза Риты повлажнели и она заморгала, пытаясь остановить слёзы.

– Я тебя вспомнила: и в больнице, и там, в машине.

– Настоящее своё имя тоже вспомнила?

– Да.

– Не надо, не произноси его вслух. И не говори никому, останешься Ритой.

Рита повернулась к Лане:

– Значит, ты мне не сестра? Это не наши, это твои родители погибли, когда мне было два года?

– Да. Я поменяла тебе имя, фамилию, сбила все даты, которые могли вывести на прошлое. Видишь: всё равно не помогло.

– Как сказать, выиграли время, и немало, – Керим подошёл к акации.

Пена почти вся уже всосалась в землю. О недавних событиях напоминали лишь два сырых пятна. Он повернулся и махнул рукой в сторону зарослей:

– Пойдём туда, к мавзолею, там легче уйти.

Глава шестая

Стеклянно-прозрачный ручей негромко бормотал что-то, понятное только ему, шлифуя и так до блеска промытую галечную постель. По левому берегу безымянного ручья, повторяя все его извивы, тянулась наезженная дорога. В незапамятные времена кто-то скатил в русло ручья несколько камней – и с тех пор они, облизанные многоструйным влажным языком, служили переходным мостиком на правый берег ручья. От камней брала своё начало узкая извилистая тропинка, уходящая в густой массив леса, который тянулся до не далёких в этом месте гор, прорезанных двумя высокими перевалами. Тропа внезапно обрывалась сразу за первыми деревьями. Те, кто пользовался ею постоянно, входя под кроны деревьев, никогда не ходили дальше одним и тем же путём.

Заходящее за горы солнце ещё золотило серые плечи каменных великанов, в лощине у ручья было заметно темнее. Двое путников свернули с дороги и перешли по камням узкое русло.

– Передохнём. Сюда они вряд ли сунутся. Ты присядь, я быстро…

Низкорослый широкоплечий крепыш поднялся вверх по ручью до ближайшего плачущего дерева, вытащил нож, вырезал из его стволика две полоски тончайшей синеватой коры и ловко, в два движения, скрутил из них два воронкообразных сосуда. Надрезы на дереве сразу стали заплывать тягучей влагой. Второй, в одежде горожанина, с закатанными до колен штанами, уже сидел на берегу, с наслаждением погрузив ступни босых ног в воду.

Хаара, наклонившись, зачерпнул воды себе и товарищу и, передав тому один из стаканов, сел рядом.

– М-м-м, зубы ломит, а тебе хоть бы что…

Он кивнул на босые ноги Умлата и, мечтательно щуря глаза, пробормотал:

– Сейчас бы того утёнка!.. Мы же с тобой только по одному съели…

– Ну почему же? Я своего – прихватил.

И сухопарый вытащил из глубокого кармана платок, размотал его на коленях, взял из платка утёнка и, отломив от него лапку, принялся с невозмутимым видом её обгладывать:

– Эх, холодный уже… И соус вытек…

Хаара открыл рот и уставился на утёнка. Лицо его постепенно приобрело столь несчастное выражение, что Умлат не выдержал и расхохотался:

– Ладно, твоего я тоже взял!

И с этими словами он вытащил из другого кармана ещё один свёрток и протянул Хааре.

Коротышка размотал свёрток и, освободив от платка утёнка, вцепился в него зубами.

– У-у-у-у-у… А второй-то платок чей?

– Того, в одежде стражника, что тебя душил.

Хаара с утёнком в зубах вытаращил глаза на Умлата. Наконец он разжал челюсти, вытащил изо рта утёнка и обиженно произнёс:

– Меня чуть не задушили, шея спасла, – он стукнул себя по тому месту, которое он называл шеей, – а ты, значит, развлекался, чужие платки воровал.

Сухопарый доел утёнка, вытер платком губы, завернул в платок косточки, сунул его в карман, удовлетворённо цыкнул зубом и только после этого перевёл взгляд на товарища.

– Уж если бы он хотел тебя задушить, то задушил бы, и даже я не успел бы тебе помочь. Этот приём действует мгновенно. А на платочке имя могло быть – жалко, что нету. Да и утёнка надо же было во что-то заворачивать.

На скулах у рыжего показались красные пятна.

– Что же, он, по-твоему, заигрывал со мной, что ли?

– Ну почему «заигрывал», обеспамятовать он тебя хотел, вот что. И тут-то шея твоя, – Умлат окинул взглядом плечи Хаары, – тебя и выручила. Ну и я не дремал. А теперь ты вот что скажи, – Умлат посерьёзнел и как-то весь подобрался, – что ты такое сделал, из-за чего на тебя этих псов натравили?

– К-каких псов? – Хаара совершенно растерялся. – Стражников, что ли?

– Ты когда-нибудь видел стражника, который вместо того, чтобы за меч хвататься, голыми руками преступников ловит? Да ещё и приёмы применяет, которые годами учить надо. Вот тот, которому ты зубы выбил, – тот стражник был. А этот безусый – из псов, его специально натаскивали.

Коротышка удивлённо покачал головой:

– Ты хочешь сказать…

– Вот именно. Тайный сыск. У таких, как он, нет ни отца, ни матери. Только наставник. Детьми берут. А если задатки хорошие, убьют и отца, и мать.

Хаара озадаченно наморщил лоб.

– Да ничего я такого не делал, только собирался… Но про это они никак не могли узнать.

– А что собирался-то?

– Через три дня налог повезут наместнику. Я знаю, какой дорогой поедут…

Теперь уже сухопарый не смог скрыть удивления:

– Как ты мог узнать? День всё время меняют, а подставы на всех дорогах держат до последнего.

Хаара самодовольно усмехнулся:

– Я несколько лет об этом думал. Чтобы уж один раз взять, сколько надо, и всё. Думал, куплю себе домик, как у Тины, только без этой её охраны, или харчевню куплю у дороги… Эх!.. А узнал я вот как. Они почтовым голубем известие посылают. И с этим же голубем ответа ждут. Если голубь не тот или вообще не вернулся – другого голубя посылают и план меняют. Да ещё знак в конце письма ставят, а знак этот и день недели, и дорогу означает, и место, где встречать будут. Сложный знак.

– И как же ты знаки толковать научился? Да ещё и голубей в воздухе перехватывать, и не стрелой останавливать… Словом, что ли, заговорённым?