Мы, кто катит этот мир

Шаг на лестницу. Один пролет вниз, еще один. Тень этажом ниже. Если бы дуло пистолета не дернулось, он бы и не поверил, что был выстрел, не было слышно звука, рука не ощутила отдачи. Мир превратился в немое кино, скорее, в компьютерную игру на компьютере без звука. Звон в ушах, что хуже тишины, яркий свет множества ламп, висящих в воздухе, матовый блеск пистолетов в обеих вытянутых вперед руках. Компьютерная игра, как на нее ни смотри. Жуткий шутер, кровавая стрелялка от первого лица. Тут нет места размышлениям, всем управляют рефлексы. Шаг на ступеньку – мелькнувшая тень – выстрел. Шаг – выстрел. Медленно, методично, не отвлекаясь на мелочи.

Когда усталость, подпитываемая назойливой мыслью о том, что время идет, один этаж сменяется точно таким же другим, а противники все прибывают, практически победила, ситуация изменилась. Охранники крепости «закончились». Последний из них упал, медленно и печально скатившись со ступеньки. Откатился на несколько метров и затих.

Финиш, скорее, конец уровня. Ровная поверхность. Лестница осталась позади.

Он вышел на открытое пространство, огляделся. Осмотрел небольшое помещение, в котором оказался, прямоугольное почти квадратное, в одном конце – лестница, в другом приоткрытая дверь. Если есть дверь – надо идти, уж она-то точно куда-нибудь приведет.

Крадучись, он пошел вперед. Замер, прислушался. Толкнул хиленькую дверцу. Осторожно переступил низкий порожек. Непроизвольно остановился, посмотрел по сторонам, вверх, обернулся, прислушался. Пожал плечами. Создавалось впечатление, что он не в какой-то там лаборатории, а обычном павильоне, где снимается кино. Глупо как-то все это и неправильно. Он видел коридор, посреди которого, на скорую руку соорудили некое подобие комнаты. Две шаткие фанерные стены, в них фанерные же двери, а на потолке так и вовсе сэкономили.

Посреди фанерной коробки в луже темной жидкости, в крови неестественно-яркого алого цвета лежал толстяк. Запавшие невидящие глаза устремлены в пустоту, что заменяла собой свод, руки широко расставлены. Тот часто вздрагивал, умудряясь отрываться от пола всем тучным своим телом.

Похоже, толстяк был без сознания, но осторожность – она на первом месте, надо быть готовым к любой неожиданности. Он прижался спиной к стене, нацелил один пистолет вперед, ствол другого глядел левее. Осторожно, постоянно посматривая себе под ноги, будто ступая по минному полю, побрел вдоль стены. Остановился напротив распростертого тела, прислушался, в очередной раз удивился звенящей тишине.

Два шага влево. Коснулся ботинком лежащего на полу толстяка. Тот что-то пробормотал. Живой! Осторожно поддел носком. Тот, будто был не человеком, а надувной игрушкой быстро перевернулся на живот. Мгновение и повернулся обратно.

Он приготовился стрелять, опасаясь подвоха, но напрасно. Толстяк медленно, будто через силу поднял обе руки и глупо улыбнулся. Странная улыбка на фоне измазанного кровью лица выглядела жутко, даже немного зловеще.

– Ладно тебе, все нормально, не нервничай! – пробормотал раненый. – Я все понял, как только меня по темечку стукнуло, так сразу все и понял – сегодня не мой день. Ваша, так сказать, взяла. Вот только зря вы с девицей своей на меня набросились. Я, собственно, и не виноват вовсе. Да и просто не меня вам надо бояться, ой не меня…

– Где она? – он с силой толкнул толстяка, тот задергался, фальшиво, будто робот из старого фильма.

– Там где-то. Проход под второй лестницей, за ним дверка. Там его каморка, там, – продолжая часто дрожать, толстяк принялся кивать в сторону двери. – Говорю же, не меня вам надо ненавидеть! Тот «скелет», что ее увел, он гораздо страшнее меня. Я ведь кто? Я своего рода романтик. В данной ситуации – бизнесмен. Он же на самом деле ненормальный. Со мной можно договориться, меня просчитать нет проблем, а что он выкинет? Кто знает…

Толстяк затих, как и раньше глядя в темноту отсутствующего потолка. Что-то его там занимало, правда, узнавать, что именно совершенно не хотелось.

Оба пистолета нацелились на лежащее тело. Нет, он не собирался стрелять, просто предпочитал быть готовым к любому повороту событий. Так, целясь, отступил на несколько шагов, осмотрелся.

Взгляд вниз и все стало понятно. Грязный бетон, покрытый толстым слоем пыли рассказал больше чем требовалось. Он буквально видел, как она сидела в легком кресле, наверняка связанная. Об этом свидетельствовали еле заметные отпечатки ее сапог и глубокие следы от ножек кресла. Дальше была колея, неровная колея, похоже, она сопротивлялась.

– Что там? – он повернулся к лежащему в крови телу.

– Глухой ты, что ли? Я ведь уже все рассказал – лестница, каморка. Лаборатории там, разные лаборатории, есть такие, что… – недовольно пробормотал тот, громко захрипел, закашлялся.

Страшно захотелось вернуться и еще раз пнуть чрезмерно разговорчивое «тело», но это было бы неспортивно. Он мысленно выругался и выскочил за дверь, бросился вперед по следу. Бежал, глядя исключительно под ноги, на полосы, которые медленно растворялись в ярком свете.

Вот и лестница, о которой говорил толстяк. Нижний пролет, под ступенями глухая стена. Колея уперлась прямо в нее, тупик. Он удивленно замер. Потрогал окрашенную штукатурку, ударил кулаком, моментально воспрянул духом – пустота. Наверняка это та самая дверь, вот только войти он не успел. Ситуация изменилась.

Блеклый намек на движение. Он резко обернулся. В тот же миг отрезок водопроводной трубы ударил его по голове. Жгучая боль парализовала тело. Он начал медленно оседать.

Все повторилось – туман вернулся. В его глазах разрасталось густое сизое облако. Сквозь умственную дымку с огромным трудом удалось разглядеть худую фигуру, перекошенное от злобы лицо, пустые бесцветные глаза.

Глава 10

Пришлось хорошо постараться, чтобы приподнять невероятно тяжелые веки. Особенно сопротивлялся левый глаз – удар пришелся на левую сторону головы. Тем не менее, получалось. Веки поднялись примерно на половину положенной высоты и застыли, ощущение, будто во что-то уперлись. Мечущиеся в глазах яркие искры постепенно меркли, на смену цветному, хоть и воображаемому салюту приходила мрачно-серая пелена унылой действительности.

Осторожно, изо всех сил стараясь не уронить хрупкое вместилище мозга, он попытался повернуть голову. Сначала правее. Сильнейшее усилие над собой и почти получилось сфокусировать зрение. Первое, что удалось разглядеть – ее лицо. Печальное, испуганное, но такое прекрасное. Она смотрела в его глаза, ее губы шевелились, наверняка она что-то говорила, вот только слышать он пока не мог.

Плавно, будто сама по себе, голова начала движение в другую сторону, а затем вверх. Сразу же почувствовалась высота. От неожиданно сильной нагрузки в глазах потемнело, благо ненадолго. Прелесть умственного тумана в том, что он исчезает так же внезапно, как и появляется.

Сквозь хлопья наполнившей сознание дымки, насыщенной, почти реальной, ярко блеснула сталь. Узкий браслет, буквально врезавшийся в его запястье. Что это за украшение, как оно появилось, понять было нетрудно – наручники. Застали его врасплох, как желторотого юнца, оглушили, теперь вот пристегнули… к трубе…

Глупости отброшены. Сознание напряженно заработало, принялось искать выход из сложной, но вовсе не безвыходной ситуации. Почти сразу нашлось слабое звено. Труба. Взгляд метнулся в одну сторону, в другую. Стараясь действовать незаметно, он приподнял ноги, повис на тонкой стали браслетов. Качнулся. Сжал зубы, стараясь не думать о том, как острые кольца впиваются в руку. Ничего. Труба даже и не шелохнулась. Наверняка водопровод недавно ремонтировали, плохо…

Что-то темное покачивалось рядом и чуточку правее. Он повернул, скорее, уронил голову вправо. Сквозь вновь разрастающийся умственный туман разглядел нечеткую полупрозрачную фигуру – мужчина. Мрачный худой тип с угловатой головой и бесцветными пустыми глазами. Еще усилие и удалось рассмотреть палку в костлявых руках. Что тот задумал, понять было несложно, вот только пользы от понимания не было. Трудно сопротивляться, когда руки надежно закреплены над головой, а ноги почти не касаются пола.

Резиновая дубинка, одно из лучших успокоительных средств, придуманных человеком, предмет из тех, которыми разгоняют демонстрантов в странах развитой и развивающейся демократии, просвистела в воздухе, описала идеальный полукруг и остановилась, глубоко войдя в ткани живота. Как ни странно, боли не было, почти не было, скорее всего, это последствия недавней «анестезии» – сильного удара по голове.

Как оказалось, «массаж» пошел на пользу. Сработал как стимул, вернул способность чувствовать, заставил организм нормально функционировать. Еще и слух восстановился. Резко так, неожиданно…

– Перестань! Не надо! – громко, срываясь на хрип, кричала она. Ее стройное тело раскачивалось, будто она пыталась дотянуться до худого садиста.

Тот не обращал на нее никакого внимания, женские крики мало волновали палача-любителя. Бесцветные глаза лишь равнодушно скользнули по ее лицу, губы скривились в подобии усмешки.

Бесцветный взгляд нацелился на него. Худые руки взмахнули резиновой дубинкой. Извивающаяся резина качнулась у лица пленника, задрожала…

– Скучно! – спокойным до отрешенности голосом сказал «худой» и растерянно огляделся. Увидел что-то в дальнем углу, засмеялся противным скрипучим смехом.

Глаза садиста зажглись ледяным пламенем. На лице застыла маска сумасшествия, на виске, удивительно отчетливая, начала пульсировать жилка, отсчитывая секунды. Последние мгновения их жизни? Вполне вероятно…

Поведение худого психопата отошло на второй план. Вперед вышла она. Ее лицо, ее глаза. В них разгоралось пламя, жаркое пламя, полная противоположность холодному бесцветному огню, полыхавшему в зрачках их мучителя. Пламя дорогих глаз согрело его, заставило улыбнуться, чуть заметно, еле различимо.

Работать с улыбающимися жертвами «худой» явно не привык. Тонкие губы сжались, исчезли, осталась лишь еле различимая линия в том месте, где должен быть рот, будто нарисовал какой-то неумелый художник глупую улыбку, которой рассчитывал разбавить страшное лицо…

Послышался скрип колесика давно не знавшего смазки. Они, обмениваясь безмолвными взглядами, увлеченные друг другом, не сразу заметили, что ситуация меняется и, конечно же, в худшую сторону.

Медленно, почти торжественно по комнате прошел «худой», толкая перед собой тележку, накрытую салфеткой, что не так давно была идеально белоснежной. Шел, бормотал что-то под нос, возможно, пытался петь. Они же по-прежнему пожирали друг друга глазами, открыто игнорируя все происходящее.

Бесцветные глаза палача пробуравили взглядом обоих, худые губы сложились в ухмылку, которая быстро переросла в сумасшедший оскал. Костлявая рука сорвала ткань, выставляя на всеобщее обозрение дежурный набор бывалого садиста.

Увидев тележку со всем содержимым, она задрожала. Блеск инструментов для пыток резал глаза. Она понимала, что второго шанса провести «худого» не будет, что тот начеку и что некому больше прийти им на помощь. Это конец…

Бесцветный психопат стоял и покачивался, будто от сквозняка. Холодный взгляд стеклянных глаз перепрыгивал с нее на него, после обратно. Оценивающий взгляд, пугающий, не было в нем ничего сколько-нибудь человеческого.

Просто так висеть и даже не пытаться спастись было бы как минимум глупо. Пусть наручники врезаются в кожу, но подобное уже бывало…

– Знаешь, вот дотянись я до тебя хоть мизинцем! – злобно пробормотал он, рассчитывая вывести худого психопата из равновесия. – Честное слово, это было бы последнее мгновение твоей никчемной жизни.

Палач заметно оживился. Внимательнее всмотрелся в его глаза, улыбнулся жалким подобием улыбки. Подошел на полшага ближе, точно рассчитав расстояние, выбрав место, куда не в меру агрессивная жертва гарантированно не сможет дотянуться.

– Хорошо, но только если ты настаиваешь! Да, я тебя уважу, – улыбка тонких губ окончательно превратилась в оскал психически больного человека. – Я начну с нее. Не волнуйся, спешить не буду, напротив, сделаю все, лишь бы ты вдоволь насладился зрелищем. А вот уже после займусь и тобой, но тоже медленно и аккуратно.

– Не смей ее трогать, а то…

– До чего же интересно! А что ты можешь сделать? – «худой» подошел еще на полшага, готовый в любой момент отскочить. – Что? Правильно, ничего ты сделать не можешь! Ты не можешь, она не может, да никто не может!

– Любовь может, – на удивление спокойным голосом произнесла она.

Звякнули наручники. Цепочка заскользила по трубе. Часто перебирая ногами, практически не касаясь ними пола, она приближалась к нему. Мгновение и она уже рядом. Прижалась к нему всем телом, жадно впилась губами в его губы.