Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Потом я перенёс Иру на спине через протоку на длинную песчаную косу заросшую широкими зелёными листьями, рядом с которыми незаметно текла зачарованная Десна. Мы развернули одеяло поверх листьев и провели там весь день.

Когда мне нужно было помочиться, я переплыл на другой берег, река там не слишком широка. Ира строго-настрого предупредила, чтобы я не замочил головы. Я помнил это, но всё равно с обрыва на другом берегу бросился нырком. А теперь мне только и осталось, что плакать и рвать эту летнюю рубашку из синего ацетатного шёлка…

Остаток ночи я просидел на площади между зданием вокзала и первой платформой. Скамейки там не очень удобные, без спинок. На одной из них, я встречал редкие ночные поезда вместе с тележками дежурных работников багажного отделения, куда работники багажных вагонов вышвыривают ящики и тюки посылок. И с той же скамейки я провожал тесные группки зябко зевающих пассажиров. Счастливого пути!.

Когда чёрная коробка часов на лицевой стене вокзала высветила 05:00, я пошёл в зал ожидания забрать подарки из автоматической камеры хранения, а оттуда на автовокзал. Это недалеко, почти сразу же за парком Лунатика… Автобус Харьков-Чернигов через Нежин не проходит, но от поворота шоссе, рядом с круглым зданием ГАИ, опять чёт-там подвернулось, так что около девяти утра я был уже в Нежине, когда электричка из Конотопа только-только ещё к Бахмачу подходит. Но я не собирался стать снегом на голову, поэтому телефоном-автоматом позвонил на работу Ире.

Какой у неё красивый голос! Такой родной и близкий. Я сказал, что хочу повидать тебя и отдать подарок на день рождения, а она ответила, да конечно, и что ты дома с её мамой.

Я пошёл на Красных Партизан с приливом радости в груди, потому что Ира по телефону звучала совсем дружески и как бы даже обрадованно.

Дверь не открылась, только глазок на секунду затемнился и опять посветлел. Я ещё раз нажал кнопку звонка, но уже покороче, и услышал шаги осторожно уходящие из прихожей. И ещё я услышал твой голос, ты о чём-то жалобно спрашивала от двери в гостиную и бабушка зашикивала тебя в ответ шёпотом.

Если у человека голоса из учебника по психиатрии, то они ему что-то да говорят. Я не мог разобрать слов, но сквозь входную дверь я видел, и очень отчётливо, тебя, четырёхлетнего ребёнка, как ты подняла лицо к бабушке – кто там? Серый Волк? Плохой Дядя? И ещё я видел как мать Иры, в халате и шестимесячной химической завивке, приложила палец к своим губам: —«Тшш!»

Я не из тех, кто ломится в запертую дверь, и не хотел пугать тебя ещё сильнее. Просто позвонил в дверь напротив и она открылась.

Там жили пара преподавателей из НГПИ. Гроза-муж, который преподавал Научный Коммунизм, и Гроза-жена, она учила меня Немецкому на втором курсе. Я оставил коробку с подарками Грозам и попросил передать тебе лично в руки. Ну а в Конотоп можно и пригородным возвращаться. Какая разница? Всего-то 1 руб. 10 коп…

~ ~ ~

(…попытка жить правильной жизнью вызывает в человеке вредную привычку. Не то, чтобы пагубную, но бессмысленную – втягиваешься в это дело, хоть и понимаешь, что разницы никакой…)

После окончательного и ритуально подкреплённого разрыва с Ирой возвращать The Godfather—последнюю из украденный мною книг—смысла не имело, но было поздно, я уже подсел на это дело. Книга у меня завалялась потому, что я не знал куда распределили Витю Кононевича, а тут вдруг стороной прослышал, что книгу Вите дал вовсе не Жора, а Саша Нестерук, настоящий её владелец. Мне снова пришлось поехать в Нежин… Однако по адресу, который мне сказал Вася Кропин, Саша Нестерук уже не жил, а ту квартиру уже снимала пара молодожёнов. Молодожён ходил в белой майке, его жена в халате и по квартире густо пахло селёдкой жирного копчения.

Что ещё нужно для счастья, если не отдельную квартиру с молодой женщиной в любое время дня и ночи?

Когда они предложили адрес домохозяйки, которой, возможно, известно куда переехал Саша Нестерук, я отказался и прекратил дальнейший поиск, потому что вспомнил, что в последний год учёбы Игорь Рекун, мой однокурсник из Конотопа, очень сдружился с Нестеруком. Легче будет отдать книгу Игорю, чтобы он передал вместо меня. В любом случае, мне уже вот где сидит это праведность.

В электричке, меня впервые посетила мысль – а может так всё и надо? Женщина под рукой, конечно, вещь хорошая, как ни крути, но почему тогда я не завидую молодому квартиранту? И что это за странный смех, что непрошено меня разбирает, как вспомню селёдку под майкой и всё такое?.

Мама Игоря сказала, что он не дома и работает на первом этаже здания Горкома Партии. Здание горкома партии это на Миру, позади серого памятника Ленина, там где когда-то стояла вышка городской телестудии, до того, как её демонтировали. На входе в Горком Партии, я доложил менту номер комнаты и кто именно мне там нужен, так что он меня пропустил.

Комната оказалась пустой, но стоило мне приблизиться к подоконнику, Игорь тут же возник в дверях, явно не желая, чтоб я посмотрел в окно. Он совсем не изменился. Те же очки чайного цвета в золотистой оправе, та же улыбочка под острым носиком. Только уже снисходительная. Понятное дело! Человек встал на рельсы широкой дороги в светлое будущее.

Крестному Отцу он почти не удивился и обещал передать Саше Нестеруку.… Наверное, приятно чувствовать себя выше кого-то, кому выкал поступая в НГПИ всего через месяц как тебе дали школьный аттестат, а тот кто-то уже и армию отслужил. Зато теперь тот пашет на стройке, а у тебя кабинет в Горкоме Партии, пусть хоть и на двоих ещё с одним молодым партийным кадром…

И больше никогда мы не встречались с Игорьком, но я успел бросить взгляд за стекло трамплина в его карьерном росте и увидел потресканный асфальт отмостки под окном, выжженный зноем газончик и фасадную штукатурку «шуба» в глухой стене напротив с укрывистой побелкой тёмно-серым и… больше ничего. До каких бы высот не поднялся он в своей будущей кадровой карьере, ему никогда не увидеть группу высоких Берёз среди строительных площадок На Семи Ветрах, что так похожи на стройные деревья в летнем мареве Африканской саванны. Даже если показать, он не увидит…

~ ~ ~

И всё же меня неотвязно преследовала томящая надежда, что по телефону Ира говорила со мной радостным таки голосом. Что если?. А и она же не при чём, если тёща надумала выставить меня перед тобой двероломным быдлом. Она наверняка даже не посоветовалась с Ирой, чей голос звучал совсем как у моей Иры…

За подтверждением этих упований, я отправился на Переговорный Пункт Междугородней Телефонной Связи, на одном крыльце с главпочтамтом… Стеклянная дверь и витринные стены отрезали шум трамваев и площадной суеты перед Универмагом. Женщина за длинным прилавком со стеклянным барьерчиком записала в квитанцию город и номер телефона, которому звоню. Я заплатил за три минуты разговора.

Сняв трубку с телефона на своём столе, она сказала кому-то чтобы дали Нежин 4-59-83.

Я сунул квитанцию в задний карман джинсов и стал ещё одним из немногочисленных ожидающих. Когда где-то в другом городе кто-то снимал трубку телефона с заказанным номером, им говорили, что это Конотоп на связи, а чёрный ящик динамика в зале переговорного пункта кричал женским голосом в какую кабину зайти для разговора с тем городом. За стеклом в двери названной кабины вспыхивала лампочка, заливая жёлтым светом тесные стены из прессованных жёлтых листов ДСП. Ожидающий заходил в указанную кабину к телефону на маленькой фанерной полочке в углу над высоким табуретом с малиновым плюшем в обивке сиденья. Не знаю мягким ли было оно или твёрдым, я никогда не садился…

– Алма-Ата! Номер не отвечает. Что будем делать?

– Повторите! – Из динамика плывут отголоски долгих гудков телефона где-то в далёкой Алма-Ате.

– Петрозаводск! Двенадцатая кабина!

О чём разговор в зале станции не слышно, если не начнут орать в трубку из-за плохой связи.

– Алма-Ата! Номер не отвечает. Что будем делать?

– Снимайте! – Посетитель с несбывшимися ожиданиями возвращает квитанцию и получает свои деньги обратно.

– Нежин на линии!

Я захожу в кабину и поворачиваюсь спиной к залу за стеклом врезанным в верхнюю половину туго притянутой двери. Очень трудно говорить, когда сердце трепыхается в са?мом горле.

– Позовите Иру, пожалуйста.

– Кто говорит?

– Сергей Огольцов.

– Сейчас…

– …Да.

И трепыханье вмиг оборвалось, схваченное холодом вечной мерзлоты, что веет из её голоса. Я здороваюсь, что-то ещё говорю, но слышу, что мне никогда не пробиться сквозь этот намертво схватившийся лёд.

– Послушай, я ничего не прошу, но девочке нужен отец.

– Можешь не беспокоиться, у неё уже есть отец.

– Да? Это… это хорошо.

Разговор окончен.

Я направляюсь прямиком на выход, но из стеклянной клетки тамбура оглядываюсь на кабину, где свет уже погас. И я говорю себе: —«Хороше?нько смотри – номер 7. Усёк? Семёрка – это где тебя распинают»…

~ ~ ~

Столько миль и километров и три часовых пояса между Великобританией и Конотопом, но—поди ж ты! – из-за этого закудыканного королевства или, вернее, из-за коммунистов этого королевства, а если уж совсем в точку, из-за их газеты Morning Star, я не присутствовал на свадьбе своей сестры. Потому что—если внимательно вдуматься—именно из-за Morning Star меня прикрыли в дурдом по новой.

(…ежедневно читая новости, которые полмесяца назад были новостями в Объединённом Королевстве, начинаешь сопереживать лейбористскому движению, а имена Майкла Фута и Тони Бенна уже не настолько пустопорожний звук типа Суслова, или Подгорного или кто там ещё в тех членах их Политбюро того ЦК КПСС.

Глава Британского правительства, Маргарет Тэтчер перестаёт быть «Дорогая госпожа Маргарет Тэтчер!» как при встрече на высшем уровне вычитывает с листа написанной для него речи Леонид Брежнев с троекратным старческим причмоком на каждом втором слове. Она становится той «железной сучкой», которая заморила голодом 29 ирландских парней, за то что они хотели носить свитера домашней вязки в своих тюремных камерах.

То есть, происходит сдвиг в сторону неадекватного восприятия окружающих реалий. Начинаешь вести себя как шахтёр из графства Кент или работник коммунального хозяйства города Манчестер.

Конечно, я мог бы сослаться на недостаточную информированность, ведь жил же я в эпоху застоя, совершенно о том не догадываясь. Но это слабое оправдание, потому что в одинаково недогадливых условиях жил и тот работник КГБ, который ответил на звонок из СМП-615…)